Сестры

Возникало ли у меня желание омолодиться? Вы имеете в виду пластическую операцию и тому подобное? Мой друг, это настолько противоречило тому, чем мы были, тому, чем мы жили и чем дышали, что встреть вы меня в 75-м, вы даже не дерзнули бы задать такой вопрос. Именно тогда, в 75-м или, возможно, в 76-м, скажем, в период постановки пьесы, я осознала, что все изменилось, то же самое случилось со мной в Лондоне в 67-м — самом счастливом году в наших жизнях, как я сказала Нурееву в последнюю нашу встречу. Мы так же, как сегодня с вами, смотрели фотографии.

Нет, я никогда не стремилась ни омолодиться, ни измениться, даже если менялось все вокруг. Это оттого, что я не задумывалась над самой собой. Мне просто-напросто нравится быть собой. Это часто вредило мне, тем не менее я не уделяю особого внимания собственной персоне. Позже я убрала морщинки вокруг глаз, сделала незначительную коррекцию, на этом всё. Никто из нас не хотел возвращаться в прошлое. Это ни к чему бы не привело, да и уже в ближайшем будущем лучшие из нас покинут этот мир. Когда вы читаете этот номер «Вог», тот, в котором опубликовали письмо Трумэна, у вас возникает впечатление, что это праздничный юбилейный выпуск. Ужасно!

Почему я рассорилась с Трумэном? Я говорила, что он был отвратительным и ревнивым гномом? Я это говорила. Он был отвратительным и ревнивым гномом, а еще — искренним другом. Когда он делал эту передачу на телевидении, то отдал бы всё, чтобы зацепиться там. Его песенка была спета — он больше не писал. Если бы потребовалось, Трумэн целовал бы ноги своего босса Стэнли Сигела. Если бы потребовалось, он целовался бы с собакой Стэнли Сигела. Он не был готов к тому, что Сигел заявит: «Ладно, Трумэн, только выбросьте на помойку всех своих друзей», и все-таки соблазн оказался сильнее. Он злился на меня из-за провала пьесы, говорил, что в его возрасте неудачи противопоказаны.

Хуже всего того вздора, который он нес про меня у Сигела, было то, что он вытворил. Ради шоу в 79-м. Да, Трумэн пресмыкался перед Сигелом и рассказал, почему я снова не вышла замуж, однако то, что он вытворил, было хуже. Он опубликовал повесть под названием «Ночные виражи», главным героем которой был он — он всегда был своим главным героем. В этом повествовании имеется список персонажей, которых следует Избегать В Жизни: Билли Грэхем [17] , принцесса Маргарет [18] , Дж. Эдгар Гувер [19] и княгиня Z. В продолжении повести он утверждает, что княгиня Z — это кобыла, которая скакала по Пятой авеню в Бельмонте. Но я-то знала и он знал, что, читая это, я все пойму — это была наша дружеская шутка, сказанная им под конец одной вечеринки в «Астории»: «Ты — лучшая молодая кобылка этого года, Княгиня. Ты двигаешься с грацией зебры. Дерзай, княгиня Зебра. Княгиня Z! Я поставлю на тебя свое состояние». А все из-за спора, в котором я заявила, что могу резвее, чем кто бы то ни было, продефилировать по улице, оставив на себе минимум одежды, помните тот самый давний лондонский прикол во времена Барта? — с той лишь разницей, что под минимумом перед «Асторией» подразумевались трусы и бюстгальтер.

17

Один из наиболее преуспевающих и известных евангелистов в Америке (р. 1918).

18

Сестра английской королевы Елизаветы II (р. 1952).

19

Директор ФБР (1895–1972).

И вот что написал Т.: «Билли Грэхем, Мастерс и Джонсон, Ширли Лангаузер, Княгиня Z — все они полны дерьма».

Что до Маргарет, то в этом не было ничего удивительного — однажды она не пожелала пригласить его на ужин в «Мустик». Она была снобом, как и ее сестра. Ей нравилось спать с прислугой, и ее не смущал цвет кожи; тем не менее на званых ужинах она поднимала планку намного выше, если можно так выразиться. Трумэн так никогда ее и не простил. Понимаете, его не принимали на таком уровне. С людьми, о которых он рассказывает и которых называет своими друзьями: Оона Чаплин, Аведоны, Пим-Пэм-Пом Гаримэн, Мэрилин или баронесса Бликсен, — со всеми ними в большинстве случаев он встречался только однажды и только по делу; бедняга, он писал, чтобы прокормиться. Ради денег и ради статей, тех, которые он публиковал в журналах. Люди проявляли недоверие к их содержанию. Мы не так уж глупы. Попасть в статью Трумэна было все равно, что угодить в гнездо гремучих змей. Вот что он вытворял с вами. Захоти он остановиться, то не смог бы. Ему было необходимо это, чтобы жить, чтобы быть Т.К. и платить за свою дурацкую квартиру в Нью-Йорке. «Я всегда держал для себя апартаменты в Нью-Йорке», еще бы! А сколько лет за них платила Кей Грэхем?

Маргарет так набралась, что Трумэну удалось после ужина просочиться на вечеринку, однако она была не в состоянии понять, что он говорил ей, пытаясь шаг за шагом отвоевать себе как можно больше пространства и унизить ее при помощи своего знаменитого таланта: «Я представлял вас более уродливой», — Маргарет, как и ее сестра, была толстушкой. Он хотел побеседовать с ней о Питере Таунсенде [20] , который незадолго до этого приходил к нам в гости со своей женой. По мнению Трумэна, то, что сотворила Маргарет, бросив Питера, было худшей человеческой подлостью, после, пожалуй, восстановления Нью-Йоркской колонии. Весь вечер он провел, жужжа про Питера, который никогда не стал бы рассказывать о себе незнакомым людям, даже если бы ему за это заплатили, — те, кто пытался, взамен на свои авансы получали лишь гробовое молчание. Трумэн, напротив, готов был делать это бесплатно. Когда он бросался в атаку, то сам ставил вопросы и давал ответы, это даже стало его излюбленным методом, чтобы привлечь внимание к своим четырех-пятистраничным статьям. Всю ночь он пытался зацапать Маргарет, чтобы заявить ей, что она недостойна чистить обувь своего бывшего возлюбленного даже языком и стоя на четвереньках (давнее личное воспоминание Трумэна, к которому он часто возвращался). И, само собой разумеется, он желал бы повторить вслух всё, что, одновременно исполняя обе роли, говорил про себя Питеру.

20

Известный военный летчик, за которого принцесса Маргарет собиралась выйти замуж. Однако правительство пригрозило принять законопроект, лишающий принцессу ее титула и права наследования трона.

Мы с Бартом, а затем с Поландом всегда дружили с Питером до его романа с Маргарет и после. Он не был уверен в своей любви к ней, но тем не менее не собирался рвать отношения, и когда она его бросила, — если бы она вышла за него замуж, то не получила бы от своей сестры ни гроша, — Питер понял, что сыграл в этой истории роль кретина.

Что бы вы сделали на его месте?

Он же ничего не сказал и таким вошел в историю. Питер относился к тому редкому типу знаменитых людей, которые наслаждаются своей славой. Я имею в виду, что большинство людей, с которыми я знакома, никогда не выражали недовольства по поводу того, что они знамениты, однако были не удовлетворены тем, что никто не пишет, почему они считают себя знаменитостями.

Да, я была сердита на Трумэна. Но не так, как на остальных. Он знал обо мне все, потому что мне не нужно было выставлять себя перед ним напоказ, обольщать его или удерживать рядом с собой. Он был гомосексуалистом, как Энди и Нуреев, а в те времена им можно было доверять. В его присутствии я чувствовала себя совершенно раскованно, даже больше, чем с Энди и Нуреевым, он видел меня во многих интимных ситуациях, даже когда я ходила по-маленькому.

Трумэн не мог сделать мне ничего плохого, я совершенно ничем не рисковала. Я жутко злилась на него, это да. Считала его свиньей. Он заявил, что я была самой эгоцентричной женщиной из всех, что он встречал в своей жизни (черт побери, что же тогда он думает о Глории Купер?), а некоторое время спустя, когда его попросили рассказать какие-нибудь подробности (подбросьте нам чего-нибудь жаренького, Трумэн), он, склонив свою голову порочного дитяти, заявил: «Ладно, просто-напросто она гипер, гиперистерична, только ей никто и никогда этого не говорил».

Если бы Бобби был до сих пор жив, я попросила бы его укокошить этого гада в каком-нибудь омерзительном номере одного из убогих мотелей, которые он так любил. Гомосексуалисты всегда совершают мерзкие преступления, вспомните Версаче. Да, я его знала, как вы говорите, и даже работала на него, но об этом мы побеседуем как-нибудь в другой раз. Несколько позже. То, что сделал Трумэн, нарушало все правила, действующие на Пятой авеню, то есть у нас. Понимаете, мы не предаем друг друга. Можно вытворить все что угодно, это останется между нами.

Вокруг и так достаточно мерзавцев.

Остановив свой выбор на мне, Трумэн настрочил дурацкую статейку для «Нью-Йоркера», еще худшую для «Эсквайра» и не собирался останавливаться. Он никогда не ладил с редакцией «Нью-Йоркера», Трумэн говорил, что ему не по вкусу их стиль, но это им не нравился его — он писал про живых. Трумэн трепался о них без всякого смущения. А кто мог все это проверить? «Миссис Гэлбрейт, дорогая Кити, правда ли, что в вечер празднования вашего дня рождения в „Эль Марокко“ вы умышленно позволили двум мужчинам украсть вашу сумку и что они отказались в обмен на ночь с вами вернуть фотографию, где вы вся в мехах сидите на слоне, на фоне джайпурского дворца „Джай“»? Такое было не в стиле «Нью-Йоркера», однако «Эсквайр» статьи Трумэна покупал. Он опубликовал их штук восемь или девять. Трумэн мог рассказать про всех и каждого, и то, что он сообщил Сигелу, было всего лишь закуской.

Трумэн был выдумщиком. Он сочинил разговор, который якобы состоялся у меня с Энди в «Брасри». Он не подслушал его случайно, не спрятался под столом, не подкупил метрдотеля — он просто вообразил его.

Просто-напросто написал его сам, и это было гениально.

Позже в свое оправдание он утверждал, что хотел стать нашим палачом. Что он распалил костер для казни — американский костер, — чтобы сжечь нас на нем, смеясь над нашей слепотой под звуки ангельских кифар. «Надеюсь, вы же не верите, что я встречался с ними ради удовольствия?» — добавил он. Трумэн возжелал представить себя этаким эльфом, этаким Крысоловом из Хамелина, который играет на своей флейте между Медисон-авеню и Центральным парком и к которому мы один за другим попадаем в ловушку, но он заблуждался. Он не был нашим палачом — он был нашим поставщиком. Поставщиком сплетен. К тому же, он уже исчерпал свой запас. Персонс — настоящая фамилия этого типа. Никто. Мы сами были его создателями.