Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Билли просто не мог поверить, что этот человек говорит всерьез. Не мог поверить, что это вообще случилось – стремительная атака, неожиданный плен. С другой стороны, это и был тот урок войны, о которых часто забывают. Пуля, проскочившая мимо или угодившая в тебя, всегда случайна.

С мокрыми от дождя волосами Билли встал справа от рельсов, по-прежнему гадая, верны ли его худшие опасения насчет этих людей.

– Имя и часть, – повторил тощий уже с раздражением.

– Капитан Уильям Хазард, Инженерный батальон Потомакской армии. А кто вы?

Ухмылки, веселое перешептывание и наконец чей-то грубый голос:

– Залез в самое сердце округа Фэрфакс и еще спрашивает, кто мы такие!

Уродливый толстяк, обладатель грубого голоса, объехал всех так, чтобы Билли его видел.

– Рейнджерский кавалерийский полк майора Джона С. Мосби, уполномоченный конгрессом Конфедерации для независимых действий. Вот кто мы такие, ты, кусок северного дерьма! – Он с силой ударил Билли по голове прикладом дробовика.

Билли в ярости схватился за ствол. Тощий наклонился с седла и дернул его за волосы; Билли вскрикнул и отпустил дробовик. Глядя на их замызганные обноски и чувствуя вонь их немытых тел, он понял, что толстяк не врал. Одно время Джон Мосби вел разведку для Стюарта, но потом произвел себя в командиры партизан. Он действовал по ночам: ломал рельсы, взрывал дороги, поджигал склады, нападал на пикеты, нагоняя больше страха еще и тем, что ни его самого, ни его головорезов почти никогда никто не видел. Серые Призраки.

Обычные правила войны на них не распространялись, с тяжелым чувством вспомнил Билли то, что слышал о них. Тощий еще раз сильно дернул его за волосы и поднял свой пистолет:

– Руки за голову, парень.

– Что?

– Я сказал: положи обе руки за голову! Хочу покончить с этим побыстрее.

– С чем покончить?

Издевательский смех.

– Ну и тупица! – радостно прокричал тот, что смеялся громче остальных.

– Казнить вас по законам военного времени, капитан Хазард, вот с чем! – произнес тощий с нескрываемым сарказмом в каждом слове. – А теперь, если до тебя наконец дошло, может, позволишь мне продолжить, а то нам пора отправляться по более важным делам?

Не веря своим ушам, Билли уставился на темную фигуру в седле. Сосны стонали под порывами ветра, который мчал по небу черные клубящиеся тучи. Почему же поезд не вернулся за ним? Должно быть, они подумали, что он тоже убит, как и Джонсон…

– Руки за голову! – резко повторил тощий. – И отвернись от меня, чтобы я видел твою спину!

– По законам… – Билли изо всех сил старался говорить спокойно, чтобы не показать свой страх, – по законам военного времени я вправе ожидать, чтобы со мной обращались как с пленным, и…

– Ради Бога, кончай с ним уже! – рявкнул один из бандитов, и Билли понял, что все кончено.

«Ладно, пусть так, – подумал он. – Все, что я могу сделать, – это уйти достойно, не унизившись перед ними».

– Повторяю в последний раз, янки, – явно разозленный, прорычал тощий, – делай что велено. Руки за голову!

Билли положил левую ладонь на затылок, правую поверх нее. Ему было стыдно закрывать глаза, но он решил, что так будет легче. Дождь с ровным шумом поливал сосны, и вдруг с севера, со стороны железнодорожного полотна, сквозь фырканье лошадей, скрип седел и звяканье упряжи, Билли услышал другой звук. Он не мог определить природу этого звука, как будто сейчас это могло иметь какое-то значение.

Тощий отсалютовал ему драгунским пистолетом:

– Ну, пока, капитан-инженер! Сэр.

– Ну ты и хохмач! Просто шут гороховый!

Парень с грубым голосом захохотал, а Билли внутренне сжался, ожидая пули.

В то же самое время плешивый мужчина средних лет с лицом херувима бросился на заграждение. Те, что последовали за ним, требуя крови, были не солдатами, а штатскими, почти треть из них – женщины.

Вместо ружей в руках у них были бутылки, кирпичи, палки, ножки стульев, добытые в богатых домах, а сам лысый херувим сжимал широкий черный ремень с большой медной пряжкой, который сорвал с пожарного, сбитого с ног другими мятежниками. Используя пряжку как кистень, он уже распорол щеку одному из полицейских майора Опдайка.

Черный дым клубился над крышами Манхэттена. Засыпанные осколками стекла улицы стали похожи на серебристые реки. Заграждения – перевернутые телеги, кареты и повозки – стояли поперек Бродвея от края до края, сразу за Сорок третьей улицей. Как и большинство главных артерий этого города с населением в восемьсот тысяч, Бродвей удерживали с утра, но вскоре после полудня его уже захватили мятежники. На Третьей авеню от Парк-роу до Сто третьей встали все конки. Вокруг ратуши и главного полицейского управления на Малберри-стрит установили пушку. Толпа, бросавшаяся сейчас на заграждения, только что сожгла сиротский приют для цветных детей на Пятой авеню, и лишь за несколько секунд до поджога самопровозглашенные вожаки мятежников все-таки решили вывести детей на улицу.

Салем Джонс был не первым, кто полез через повозки, чтобы напасть на дюжину полицейских, но далеко не последним. В конце концов полицейские дрогнули перед разъяренной толпой и побежали. Джонс швырнул им вслед кирпич, который ударил одного из офицеров по затылку. Когда полицейский упал, Джонс вылез из-за перевернутой телеги, на минуту-другую ставшей для него укрытием, и выхватил из его руки крепкую дубинку из дерева акации. У него не было хорошей дубинки с тех пор, когда он служил управляющим в Монт-Роял. Джонс снова почувствовал себя полноценным человеком.

Несколько мятежников забежали в какой-то ресторан и вытащили оттуда двух чернокожих официантов. Толпа снова взревела. Двое полицейских еще пытались стрелять от следующего перекрестка, но сдержать ее было уже невозможно. Откуда-то появились веревки. Кто-то вскарабкался на телеграфные столбы, и уже через пару минут оба официанта висели на перекладинах, медленно вращаясь в клубах дыма.

Это зрелище вызвало улыбку на круглом лице Джонса. В Нью-Йорк его занесло всего десять дней назад, как заносило до этого во множество других мест, после того как проклятый Орри Мэйн выгнал его. В Макервилле [73] он нашел какую-то лачугу, где мог ночевать бесплатно, а в грязных салунах Второй авеню слушал разговоры обозленных мужчин, вышвырнутых с работы после недавней забастовки докеров. Один из них, самый языкастый, который днем работал грузчиком в порту, а ночью – сутенером у трех проституток, особенно рьяно изливал свое недовольство перед разными толпами слушателей, среди которых был и Салем Джонс.

73

Старое название района Ист-Виллидж, расположенного в Нижнем Манхэттене.

Они ведь всего только и хотели, чтобы в доках повысили зарплату до двадцати пяти центов в час при девятичасовом рабочем дне. Неужели они многого требовали? «Нет!» – хором ответили ему мрачные мужчины, колотя по столам оловянными кружками. А что сделали их боссы? Уволили белых и привезли целый вагон черномазых. Разве это справедливо? «Нет!»

А уже в следующий понедельник новый закон начал призывать этих самых белых на фронт, чтобы сделать из них пушечное мясо, и у этих простых работяг не было трехсот долларов, чтобы откупиться или нанять себе замену. «Теперь мы пойдем воевать за долбаных ниггеров, а они останутся здесь, заберут нашу работу, влезут в наши дома и будут приставать к нашим женщинам! Неужели мы позволим, чтобы нас забирали в армию, а черномазые на этом зарабатывали?» – «НЕТ! НЕТ! НЕТ!»

Наслушавшись всех этих криков в салунах, Джонс сразу понял, что последует дальше и что безмозглая полиция не сможет это остановить, и решил поучаствовать в заварушке.

Докер, распаливший толпу в пивной, был одним из организаторов гигантской демонстрации, начавшейся с утра. С плакатами и флагами, на которых было написано: «НЕТ ПРИЗЫВУ!», около десяти тысяч протестующих прошли по Шестой авеню к Центральному парку. Там ораторы начали подстрекать толпу уже к менее сдержанным формам протеста. Один из выступавших, отметил Джонс, говорил с заметным южным акцентом. Агент, засланный для подстрекательства к бунту?