Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Глаза Чарльза вспыхнули.

– Хорошо. Мы поговорим об этом в следующий раз. – Это была не просьба, а предупреждение.

– Если я буду здесь, – ответила Августа, сложив руки на груди.

– Ты сегодня не слишком-то любезна.

– Как и ты. И я поражена твоей нежной заботой о друге-янки. Мне казалось, ты мечтаешь перебить их всех до единого.

– Я еду в Ричмонд, потому что меня просит об этом Орри. Такое объяснение тебя устроит? Все, Джим, поехали!

Августа ворвалась в кухню и захлопнула за собой дверь. Услышав стук копыт сбоку от дома, она даже не отошла от плиты, чтобы посмотреть в окно. Жаркое уже сгорело. Окончательно.

Когда стук почти затих, Августа бросилась к окну, больше не сдерживая слез. Но сколько она ни всматривалась, она уже не увидела ничего, кроме облака пыли там, где дорога на Фредериксберг терялась в зеленеющих лугах.

На полпути к столице Чарльз дал Бедовому отдохнуть у освещенного солнцем ручья. Пока серый пил, Чарльз перечитал письмо Орри. Почему он так бросился отвечать на эту просьбу? Что хорошего это ему даст? Не больше, чем затянувшиеся отношения с Гус. Война изменила очень многое.

Чарльз сел на почти вросший в землю камень рядом с бурлящим ручьем и прочитал письмо в третий раз. Старые воспоминания и эмоции начали понемногу подтачивать суровое чувство долга. Разве Мэйны и Хазарды – ну почти все из них – не поклялись, что узы дружбы и любви друг к другу переживут молотилку этой войны? Ведь Орри писал ему не просто о каком-то янки. Он писал о его лучшем друге. И о муже его кузины Бретт.

Это была одна из цепей. Другая, выкованная в Академии, тоже не могла быть с легкостью разорвана или отброшена. И многие офицеры, ведущие солдат против своих старых товарищей по учебе, давно это поняли.

Чарльз спрятал письмо в карман, стыдясь того, что его первым порывом было не обращать на него внимания. Он сам себе давно уже не нравился – из-за таких вот порывов и по многим другим причинам. Он закурил еще одну сигару и помчался в сторону Ричмонда.

Глава 98

Позже Юдифь поняла, что эта катастрофа была неизбежна. Все ее признаки она наблюдала уже давно.

Купер редко спал больше двух часов за ночь. Часто он вообще не приходил домой, а просто расстилал одеяло на полу в конторе и ложился там. Люциуса он тоже измучил до крайности, и однажды молодой человек все-таки набрался храбрости и тайком спросил у Юдифь, неужели она не может ничего сделать, чтобы хоть немного замедлить безумный бег мужа.

Люциус намекнул, что некоторые из заданий, которые ему дает Купер, не имеют никакого смысла. Ее это не удивило – она уже давно видела, что переутомленный мозг ее мужа часто путает движение с целью.

Она пообещала Люциусу что-нибудь предпринять. И действительно вскоре поговорила с Купером, очень мягко и деликатно, однако лишь вызвала его гнев, после чего он перестал появляться на Традд-стрит целыми днями.

Поскольку теперь он взрывался без всякой очевидной или объяснимой причины, то и предсказать, когда произойдет этот взрыв, чтобы избежать его, было невозможно. Единственное, что могла еще сделать Юдифь, – это стараться поддерживать в доме тишину, когда Купер приходил домой. Мари-Луизе было запрещено играть на пианино или петь, хотя Юдифь пришлось даже поссориться с дочерью из-за этого. Юдифь больше не приглашала гостей и сама отказывалась от приглашений.

Таким образом ей удавалось поддерживать неустойчивое равновесие до середины апреля, когда стало известно, что генерал Борегар оставляет пост командующего объединенным военным округом Северной Каролины и Южной Виргинии. Теперь на него возлагалась ответственность за оборону Ричмонда. Наскоро был организован прощальный прием в Миллс-Хаусе. Купер сообщил об этом жене и сказал, что они должны туда пойти. В день приема Юдифь попыталась отговорить его – ночью он спал меньше часа, но Купер уже схватил серый цилиндр и перчатки в тон, взял свою лучшую прогулочную трость, и Юдифь поняла, что проиграла.

Они вышли через ворота дома на Традд-стрит. Юдифь взяла мужа под руку. А он с озадаченным видом прислушивался к звону колоколов церкви Святого Михаила.

На Митинг-стрит они повернули на север, к отелю. Теплый воздух, золотистый свет газовых фонарей и голубые вечерние тени создавали иллюзию мирного города. Но Юдифь видела, что в душе Купера мира и покоя нет. С тех пор как они вышли из дому, он не произнес ни слова. И хотя она уже привыкла к его безжизненному взгляду и мрачному лицу, она все равно не могла смотреть на мужа без боли.

Они дошли до перекрестка с Брод-стрит и ненадолго остановились у церкви Святого Михаила, возле которой стояли двое солдат. Примерно в половине квартала от них, на другой стороне Митинг-стрит, к ним приближалась группа заключенных – человек восемнадцать-двадцать. Видимо, этих янки взяли в плен у острова Моррис. Вели их три совсем молоденьких солдатика в серых мундирах; все пленные были старше, они смеялись и разговаривали – так, словно даже радовались своему положению.

Свет фонарей сверкнул на штыках конвойных и отразился в глазах Купера. У него ужасно болела голова от громкого звона колоколов. Купер молча наблюдал за тем, как янки, шаркая ногами и посмеиваясь, пошли через Митинг-стрит, направляясь к перекрестку, где стоял он с женой. Сержант в синей форме, с приличным животиком, заметив Юдифь, улыбнулся и сказал что-то пленному рядом с ним.

Купер вдруг вырвался из руки жены и выбежал на мостовую. Юдифь окликнула его, но он уже выдернул сержанта из строя. Молодой конвойный во главе колонны и двое в конце ошеломленно замерли.

– Я видел, как ты смотрел на мою жену! – закричал Купер, тряся перепуганного пленного за плечо. – Не смей на нее пялиться и держи свой грязный язык за зубами!

Все заговорили разом, заглушая друг друга.

– Послушайте, этот человек не совсем… – слышался голос Юдифь.

– Сэр, вы не должны мешать… – опомнился конвойный.

– Эй, полегче, он не сказал ничего такого… – заступился ирландец, шедший рядом с сержантом.

– Мне лучше знать! – Купер уже пронзительно кричал. Он ткнул в сержанта тростью. – Я видел!

– Мистер, у вас что, не все дома? – Сержант быстро попятился, наткнувшись на стоявших сзади людей. – Эй, кто-нибудь, уберите от меня этого полоумного южанина…

– Я видел твое лицо! Ты сказал о ней какую-то гадость!

Куперу теперь уже поневоле приходилось кричать, потому что пленные подняли шум, да еще колокола никак не умолкали.

– Пожалуйста, сэр, прекратите! – безуспешно просил конвойный.

– Я знаю, что ты это сделал, и, видит Бог, ты извинишься!

– И не подумаю! – взбеленился сержант. – Хрен ты от меня получишь, а не извинения, предатель гребаный!

В свете фонаря сверкнула взлетевшая вверх трость. Юдифь закричала, когда Купер ударил сержанта по голове сверху, а потом – в правый висок. Янки вскинул руки, защищаясь от ударов:

– Да остановите вы его!

Купер рванул вниз его руку и ударил еще два раза. Сержант упал на одно колено; голова его тряслась.