Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
А Орри пришел с Мадлен.
Унылая личность Меммингера с самого начала обещала смертельно тоскливый вечер. Место, выбранное для приема, также не оставляло никаких надежд. Спиртные напитки в министерстве не разрешались, поэтому гостям была предложена только большая чаша с пуншем ржавого цвета с неопределимым цитрусовым вкусом. Жены министерских служащих приготовили овощные сэндвичи, в основном с морковью или прозрачными ломтиками огурцов.
Жуя сэндвич, Орри оставил Мадлен поболтать с какими-то дамами и направился к сестре. Она, конечно же, оказалась единственной женщиной в группе мужчин. Среди них был
– Повесить губернатора Брауна и его прихвостней. Я продолжаю настаивать, что призыв под ружье цветных – наш единственный шанс продолжать эту войну.
Хантун резким жестом сорвал с носа очки, чтобы продемонстрировать свою ярость.
– Тогда уж лучше сдаться! – воскликнул он.
– Глупости, – возразил другой мужчина. – Вот янки не такие снобы. Шурин мне рассказывал, что под Питерсбергом стоит полно частей, где сплошь черномазые.
Эштон, прелестно одетая, но заметно осунувшаяся (Орри тут же отметил, что она сильно похудела), вскинула голову в ответ на последние слова:
– А чего еще ожидать от полукровок? Я согласна с Джеймсом. Лучше потерять все, чем идти на компромисс. Тем более что мы и так уже ясно видим, как Конфедерацию ведут к катастрофе.
Эштон явно намекала на Дэвиса. Где же она подхватила эту заразу фанатизма, думал Орри, прохаживаясь недалеко от стола, у которого они стояли, и от кого? Неужели от Хантуна? Нет, скорее всего, все-таки от Пауэлла.
Заметив брата, Эштон отошла от своих спутников, которые продолжали спорить, и направилась к нему:
– Добрый вечер, Орри. Я видела, твоя очаровательная жена тоже здесь. Как поживаете? – Ее тон и выражение лица говорили о том, что этот вопрос – лишь дань вежливости, не больше.
– Неплохо. А ты?
– О, у меня масса дел. Ты уже слышал, что Купер ушел из военно-морского министерства? – (Орри кивнул.) – Говорят, министр Мэллори в ярости. В самом деле, Орри, у нас не брат, а настоящий сфинкс! Да и то сфинкса я бы поняла лучше, чем Купера.
– Не так уж трудно его понять, – холодно и спокойно ответил Орри, стараясь думать о том, что перед ним намеченная жертва, а не просто кровная сестра. – Купер всегда был идеалистом. И его благородная натура…
– Ну да, очень благородная, когда это касается распоряжения чужой собственностью. В этом он заодно с некоторыми нашими самыми высокопоставленными лицами.
– …противилась царящей вокруг демагогии. И обмана, – не обращая внимания на ее слова, закончил Орри.
Эштон была достаточно умна, чтобы понять: Орри не просто так добавил последнее слово, выделив его особо. Насторожившись, она сразу же сменила тактику нападения на защиту, нервно улыбнулась и, взяв брата под руку, повела его в более тихий уголок зала. Там она остановилась и спросила его тоном милого удивленного ребенка:
– Ты сказал «обман». Следует ли мне понимать это как некий намек?
– Возможно. К примеру, я мог бы отнести его к твоему компаньону – мистеру Пауэллу.
Эштон отскочила от него как от чумного:
– Тебе Купер рассказал? Полагаю, это было бы логично для такого моралиста, как он.
– Купер тут совершенно ни при чем. Когда я говорил о Пауэлле, я имел в виду не вашу маленькую морскую авантюру, а ту группу, которая недавно
встречалась на ферме у реки.От изумления Эштон на секунду потеряла самообладание, но тут же спохватилась. Орри, грозно выпрямившись во весь рост, продолжил:
– Не сомневаюсь, тебе известно это место. Уилтон-Блафф, где вы храните снайперские винтовки Уитворта. Калибра ноль сорок пять.
Эштон принужденно рассмеялась:
– Право, Орри, никогда не слышала большего бреда. О чем ты вообще говоришь?
– О твоем присутствии в банде заговорщиков. Я был на той ферме и видел там Джеймса. И тебя тоже.
– Чушь какая! – фыркнула она, продолжая натянуто улыбаться, а потом быстро шагнула в сторону. – А вот и мистер Бенджамин приехал!
Орри повернулся. Пухлого невысокого человека уже окружила толпа обожателей, а он, казалось, смотрел только на Мадлен. И сразу направился в ее сторону.
Последние слова Эштон произнесла довольно громко. Хантун ее услышал, извинился перед спорщиками и подошел к Орри слева. Эштон снова повернулась к брату и с видом оскорбленной невинности воскликнула:
– То, что ты говоришь, просто абсурд! Бред!
– Называй как хочешь, – ответил Орри, пожимая плечами. – Я видел и слышал достаточно, чтобы понять цель этих встреч. Бог знает, как тебя угораздило ввязаться в такое дело… – (Хантун застыл рядом, онемев от потрясения, когда до него дошел смысл разговора.) – И я понял, что вы сумели замести следы. Но это лишь временно. Мы все равно вас поймаем.
Орри недооценил свою сестру, не ожидая от нее контратаки.
– Только сначала мы поймаем тебя, дорогой, – сказала она с обаятельной улыбкой. – Я давно искала удобного случая, чтобы поговорить о маленькой ложке дегтя в вашей семейной бочке меда. Или лучше назвать это скелетом в шкафу?
Орри почувствовал, как ладонь стала ледяной и лицо тоже. Он окинул взглядом зал со сводчатым потолком. Стало заметно тише, некоторые гости уже поняли, что разгорается ссора, хотя слышать их разговор мог только Хантун, который уже выглядел так, словно вот-вот отдаст концы.
Эштон похлопала Орри по руке веером:
– Давай договоримся, дорогой братец. Ты будешь помалкивать, и я тоже.
На виске Орри выступил набухший сосуд.
– Не надо мне угрожать, Эштон. Я хочу знать, где сейчас Ламар Пауэлл.
– А не пошел бы ты ко всем чертям! – ядовито улыбаясь, произнесла Эштон.
Это услышал Бенджамин, и Мадлен тоже. Вспыхнув от изумления, она бросила на мужа встревоженный взгляд. Три женщины, с которыми она разговаривала, заметили это. Голоса начали умолкать. Все головы повернулись к Орри.
– Эштон! – предостерегающе сказал он хриплым от гнева голосом.
– Я уже давно хотела тебя спросить, дорогой, – защебетала Эштон, – как ты умудрялся так ловко скрывать правду все это время? Даже мне ничего не сказал, хитрый лис! Но некий капитан Беллингхэм предъявил мне неопровержимые доказательства. Портрет, который, я уверена, когда-то висел в ново-орлеанском…
Беллингхэм? Портрет? Имя не значило для Орри ничего, но упоминание о портрете внезапно заставило его кое-что вспомнить, и это воспоминание оказалось подобно удару под дых. Отец Мадлен, Фабрей, рассказывал ей перед смертью, что где-то существует портрет ее матери, но Мадлен никогда его не видела.