Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

За ужином все немного повеселели. Еда была скудной – в основном рис, – но разговор шел более оживленно и не так напряженно, как раньше. Только Купер почти все время молчал. Джордж еще больше забеспокоился. Понять по лицу Купера, о чем он думает, было все равно что пытаться прочесть страницу на каком-нибудь незнакомом восточном языке.

После того как все поели, гости и хозяева снова расселись перед домом на импровизированной мебели. Уже смеркалось; воздух стал холоднее. Мадлен спросила Джорджа о том, что сейчас происходит в Чарльстоне.

– Все просто ужасно, – ответил он. – Я чувствовал себя виноватым, потому что не мог дать по нескольку долларов каждому из людей на улицах.

– Черных людей, – сказала Джейн, и это был не вопрос.

– И белых тоже. Они все выглядели одинаково нищими и голодными. На пристани мы видели десятки людей, которые пытались ловить рыбу с помощью обычных веревок. И десятки бездомных, спавших прямо на улицах под навесами из одеял. То, что произошло там, просто чудовищно.

– Таким было и рабство, мистер Хазард.

– Джейн… – тихо сказал Энди, но она взглядом заставила его замолчать.

Джордж растерялся, увидев, что на лицо Купера легла тень. Юдифь тоже это заметила, и ее губы сжались в тонкую линию. Несмотря на растущую тревогу, Джордж все же решил высказаться до конца:

– Разумеется, ты права, Джейн. Я уверен, все порядочные люди именно так и думают. Но горькая правда в том, что пострадали все. И я не имею в виду потерю собственности. Я говорю в первую очередь о том, какой непоправимый урон нанесен чувствам людей. И на Севере, и на Юге все чувствуют только гнев, растерянность и боль утраты. – Он посмотрел на Мадлен, потом встал и немного прошелся по лужайке, стараясь сосредоточиться, чтобы найти точные слова. – В тот день, когда убили Линкольна, если верить моему брату Стэнли, он рассказывал министрам о том, какой сон видел накануне ночью. Будто бы он плыл на лодке в сторону какого-то темного неясного берега. – Джордж повернулся лицом к полукругу слушателей, белых и черных, сидевших перед простым сосновым домиком, еще даже не побеленным. – Темного неясного берега, – повторил он. – Меня поразило, насколько эта метафора подходит для описания нашей нынешней ситуации. И не только нашей личной, но и всей страны. Рабство уничтожено, и я благодарю Бога за это. Оно было злом, и не только для Юга – над головами северян эта дубинка тоже висела многие годы.

– И когда эта дубинка наконец опустилась, она ударила по нам точно так же, как и по вам, – сказала Бретт.

Джордж заметил, как Купер снова бросил на него быстрый взгляд. Неужели он действительно настолько изменился? Неужели потеря сына на пути из Ливерпуля уничтожила все прекрасные убеждения его пылкой юности? Он искренне надеялся, что эта новая колючая позиция самообороны, характерная для других южан, но прежде несвойственная брату Орри, была лишь временным явлением. Он неловко откашлялся.

– В любом случае дружба наших семей зародилась задолго до этих ужасных событий.

Бретт прислонилась к Билли, стоявшему слева от нее.

– И даже стала больше чем дружбой, – уточнил Билли с мягкой улыбкой.

Подбодренный нежным взглядом Констанции, Джордж продолжил уже более уверенно:

– И мы должны сберечь ее во что бы то ни стало. Четыре года назад я понял, что всех нас ждут суровые испытания. Тогда мы с Орри поклялись, что сохраним узы дружбы и любви между нами и нашими семьями, несмотря на войну. – «А потом вспыхнул пожар, и я испугался, что мы не сможем…» – Мы сдержали слово. – Теперь Джордж обращался только к Куперу. – По крайней мере, по моей оценке. – Брат Орри по-прежнему молчал, и Джордж, сделав над собой усилие, снова заговорил: – Но теперь я боюсь другого. Новый берег, к которому мы все движемся, еще более темный и неясный, чем когда-либо. Мне кажется, нам суждено пройти через второй период вражды и противостояния, и он может оказаться в каком-то смысле даже хуже, чем война. Как этого избежать, когда с обеих сторон столько горя и потерь? Когда целый народ получил свободу, но по-прежнему вполне справедливо возмущен своим прошлым? Когда корыстолюбцы – я могу назвать имена, но не стану – только и ждут выгоды от каждого ошибочного шага или проявления слабости? Мы должны быть готовы пережить все это. Мы должны снова… – он махнул правой рукой, медленно обвел взглядом всех сидящих и стоящих перед ним людей и тихо закончил: – поддерживать друг друга.

Никто не шелохнулся. Никто не сказал ни слова. Боже правый, он проиграл. Проиграл лично, но самое ужасное – подвел Орри. Если бы только он умел складно говорить, находить правильные слова, как делают опытные политики…

Первой отреагировала Бретт: она взяла руку мужа в свою и крепко сжала ее. Потом Мадлен, с полными слез глазами, энергично кивнула в знак согласия. Но высказался за всех именно Купер.

– Да, – сказал он очень серьезно.

Джордж почувствовал, как с души словно свалился огромный груз. У него даже слегка закружилась голова, когда он увидел улыбающиеся лица Мэйнов, которые радовались так же, как и он. Он быстро вскинул вверх руки:

– Потерпите меня еще минутку… Одной из главных причин, по которым я хотел приехать в Монт-Роял, было мое желание привезти вам небольшой символ моей веры в то, что все мы подтвердили. – Он вернулся к бревну, на котором сидел, и коснулся ногой отполированного ботинка стоящей рядом небольшой кожаной сумки. – Кто-нибудь узнает это?

Купер со слегка озадаченной улыбкой почесал подбородок:

– Неужели это сумка Орри?

– Точно. Когда-то Орри привез в ней деньги, чтобы вернуть мне долг за ссуду, вложенную в строительство «Звезды Каролины». Он проделал путь до Лихай-Стейшн в очень опасное время, весной шестьдесят первого года, имея при себе больше шестисот тысяч долларов наличными… все, что смог собрать. Я никогда не забуду ни этого, ни… – Джордж снова откашлялся, – ни того, как много сам Орри значил для меня. Я приехал сюда вернуть свой долг чести и дружбы, так же как это сделал он. И хочу передать вам часть своих средств, чтобы помочь вам отстроить ваш дом заново. – Он поднял сумку и протянул ее Куперу. – До того как я уехал из дому, я просто не мог получить надежных сведений о том, как обстоят дела в этом штате, но догадывался, что они плохи. – (Купер молча кивнул.) – Ну, в общем, я главный совладелец Банка Лихай-Стейшн, который сам и основал в самом начале войны. В сумке аккредитив в моем банке. Начальная сумма – сорок тысяч долларов… – (Мадлен охнула.) – Но вы можете получить и больше. Столько, сколько понадобится. А теперь… – он неожиданно покраснел, – можно мне попросить немного того изумительного ягодного пунша, который вы подавали днем? У меня что-то вдруг в горле пересохло.

Несколько долгих мгновений сумеречную тишину нарушал только гул насекомых. И вдруг, взметнув выгоревшие на солнце юбки, к нему бросилась Мадлен, пылко обняв его за шею:

– Я люблю тебя, Джордж Хазард! – (Он почувствовал слезы на ее щеке.) – И не надо неверно истолковывать причину. Если бы у тебя не было ни пенни, я бы любила тебя точно так же!

Теперь уже все подошли к гостям. Юдифь дважды расцеловала их обоих. Энди сказал несколько слов восхищения и благодарности. Джейн тоже мягко поблагодарила. Бретт обняла Джорджа и Констанцию по очереди. Последним Джорджу пожал руку Купер, он был настолько переполнен чувствами, что едва мог говорить.

– Благослови тебя Господь, Джордж!

Смущенному Джорджу хотелось, чтобы на его месте сейчас стоял Орри. Он отвернулся, чтобы никто не видел его глаз.

Глава 138

Санта-Фе был полон мух и отвратительных католиков. Эштон подумала о том, что если и существует ад, то там не может быть жарче.

Она поселилась в чистой, но тесной комнатке на втором этаже дома с желтыми стенами на узкой улочке всего в нескольких шагах от кантины и кафедральной площади. Три недели ожидания, в течение которых она почти никуда не выходила, заставили ее почувствовать себя древней старухой. От горячего воздуха у нее появились новые морщинки, в основном вокруг глаз. Не меньше двух раз в день Эштон изучала свое увядающее лицо в треугольнике разбитого зеркала, висевшего на кирпичной стене рядом с жесткой кроватью. Что, если Ламару не понравится ее пересохшая, обожженная солнцем кожа? Эти мысли изводили ее каждый день и мешали спать по ночам. Но ей оставалось только ждать.

Даже теперь она с трудом верила, что женщина ее происхождения и воспитания смогла выдержать все эти испытания, чтобы добраться до этого убогого места. Невыносимо долгое, иногда пугающее путешествие в дилижансе; бессонные ночи; плохую еду в грязных придорожных харчевнях; грубых уроженцев Запада, ставших ее спутниками; омерзительных янки из кавалерии Союза, которые сопровождали дилижанс пару сотен миль из-за опасности нападения индейцев. К счастью, никаких происшествий по дороге не случилось.

В Санта-Фе ее ждало письмо от Пауэлла, и она решила, что уже через неделю он и сам будет здесь. Но прошла одна неделя, потом вторая, за ней третья… Ее оптимизм начал таять вместе с наличностью. В кошельке оставалось всего несколько долларов – только для того, чтобы платить за комнату еще неделю, питаясь дикарской острой едой, которую хозяйка покупала в кантине.

В субботу третьей недели шум на площади заставил Эштон выйти на улицу. На площади она увидела несколько десятков людей. Переполох вызвал приезд кавалерийского патруля в синих мундирах, который привез тело какого-то молодого человека с тремя ножевыми ранами.