Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Он лег в постель и укрылся одеялом. По крыше заколотил дождь. Слышно было, как сквозь дыру в потолке падают капли у изножья кровати. Внизу, оживившись от выпивки, кто-то из несчастных мужчин затянул песню.

Чарльз сразу узнал мелодию. Уехав из Южной Каролины, он уже несколько раз слышал «Старого доброго бунтовщика». После того как армия Джонстона сдалась Шерману возле станции Дарем, ее исполняли с особенным вдохновением.

Я старый добрый «бунтовщик» – такой, какой уж есть, Для ненавистных северян проклятий мне не счесть. Я рад, что бился против них, жаль, что не победил, И я прощенья не прошу за то, что совершил. Я ненавижу янки – всё, что по нраву им, Их символы и память я превратил бы в дым. На нашей крови и слезах прославлен их Союз, И звездно-полосатый флаг топтать я не боюсь.

– О Боже… – простонал Чарльз, накрывая голову подушкой.

Но она не помогла заглушить ритмичный стук оловянных кружек, топот ног и хор голосов, к которому присоединился прекрасный баритон Мордекая Вудвайна:

Мне больше не поднять мушкет и не вернуться в бой, Но никому из них вовек не заслужить мою любовь, Мне не ужиться с теми, кто Юг наш разгромил, И я прощенья не прошу за все то, чем я был [89] .

89

Перевод с английского В. Ю. Мартыненко.

Высокие сорняки и дикие травы колыхались под теплым ветром. Было видно, что поля никто не готовил к посеву. Когда Чарльз повернул мула к палисаднику, у него вдруг появились дурные предчувствия. В такой погожий день все окна дома были наглухо закрыты ставнями. У заднего крыльца, где раньше ничего не росло, цвели дикие фиалки. Амбар был распахнут настежь, зияя черным прямоугольником открытой двери.

– Вашингтон? Бос? – позвал он.

Ему отозвался лишь ветер.

– Есть тут кто-нибудь?

В маленьком саду раскачивались подсолнухи. Почему он еще ждал ответа? Разве он не получил его уже тогда, когда проехал последний поворот ухабистой дороги и увидел молчаливый дом и эти пустые, освещенные солнцем поля?

Наверное, она просто куда-то уехала ненадолго, поэтому и заперла дом. Чарльз локтем выбил стекло в кухонной двери, повернул ручку и вошел внутрь. Вся мебель стояла на своих местах, стулья были аккуратно расставлены вокруг стола. Кастрюли и сковорода с длинной ручкой висели на своих колышках так же, как прежде. Чарльз открыл буфет. Тарелки тоже были на месте.

Он побежал в ее спальню, громко топая по дощатому полу. Кровать была тщательно заправлена, а на столике рядом с изголовьем лежал томик Поупа с голубой лентой-закладкой. Конечно же, она уехала ненадолго. Разве иначе она оставила бы здесь эту книгу? Наверняка просто отправилась куда-то на день-другой вместе со своими неграми.

Чтобы убедиться в этом, Чарльз распахнул дверцы платяного шкафа, ожидая увидеть там всю одежду Августы.

Шкаф был пуст.

Он замер на месте и в тревоге нахмурился. Как же это понимать – одежды нет, а любимая книга на месте?

Входя в дом, он оставил дверь открытой, и теперь сильный ветер, пролетев через холл, со стуком захлопнул дверцу шкафа. Чарльз вздрогнул и, словно очнувшись, вернулся в кухню. Там он положил книгу на стол и, выбежав во двор, поспешил к амбару, где негры хранили инструменты. Все лежало на своих местах.

Он отпилил несколько кусков доски, изнутри заколотил ими разбитую дверь, взял книгу и завязал дверную ручку веревкой. За это ему тоже придется попросить прощения у Августы, когда они увидятся. Как и за многое другое.

Уже собираясь влезть на мула, он остановился и открыл книгу на странице, заложенной голубой лентой. Там он увидел маленький незнакомый цветок, плоский и усохший, почти потерявший свой желтый цвет. Чарльз вдруг почувствовал, как перехватило горло.

Стихотворение называлось «Ода уединению». Четыре строчки Августа подчеркнула тонкой чернильной линией.

Прожить в безвестности, дай Бог! Почить в конце земного бытия, И чтобы камень ни один не мог Поведать миру, где схоронен я [90] .

90

Перевод Ольги Стельмак.

Чарльз выругался и захлопнул книгу. По спине пробежал холодок. Всю дорогу до Фредериксберга он нещадно подгонял мула.

Хотя большая часть горожан уже вернулась, работы по восстановлению пока велись не слишком активно. В двух лавках, где Чарльз спрашивал об Августе, никто ничего не знал, и только от владельца третьей, после того как он представился, ему удалось хоть что-то узнать.

– Она отпустила обоих своих негров, – сказал Чарльзу хозяин лавки, дюжий мясник. – Это я от Боса узнал, того, что помоложе, когда он был здесь, в городе. А через пару дней она исчезла, никому ни слова не сказав. Я уж потом вспомнил, что за день до этого она приходила и расплатилась по всем счетам.

– Как давно это было?

– Да уж несколько месяцев прошло.

– И вы ее больше не видели?

– Именно так.

– Но куда же, черт побери, она могла поехать?

– Эй, солдат, полегче. Ты что, не знаешь, с кем говоришь? Я гражданин Союза. – Его рука скользнула по красной от крови колоде к огромному ножу. – На твоем месте я был бы повежливее с теми, кто вас на лопатки положил, а то ведь так и схлопотать недолго.

– Извините, – с трудом выговорил Чарльз, едва сдерживая ярость. – Просто я так долго ехал сюда, чтобы найти ее…

– А может, она как раз и не хотела, чтобы вы ее нашли? – с довольной ухмылкой ответил мясник. – Это вам в голову не приходило? Миссис Барклай бросила дом и ни единой живой душе ни во Фредериксберге, ни во всем округе не сказала, куда направляется. Не верите мне, спросите кого угодно. – Он взял нож и сильными, быстрыми движениями начал рубить на куски большой пласт мяса.

Чарльз вышел наружу. Прислонившись к стене лавки, он вдруг с ужасом понял, что мясник говорил правду.

Она не хотела, чтобы он возвращался, и не хотела ждать. Поэтому и не оставила никакой записки – только стихотворение о смерти. Это значит – конец всему. Он понял, почему закладка лежала на этой странице и почему были подчеркнуты строки. Это послание предназначалось ему.

Он обошел железную коновязь, положил руку на истертое седло и что-то пробормотал себе под нос. Мул насторожил уши, но мухи, сидевшие на его голове, даже не сдвинулись с места. Боль потери обрушилась на Чарльза в одну секунду, и он даже не пытался справиться с ней. Да он не смог бы, если бы и захотел.

Глава 141

Капрал, командовавший нарядом из двух человек, был направлен сюда из Иллинойса. Учился он в соседней Индиане, в небольшом методистском колледже Асбери, потом вернулся в Данвилл, родной город Уорда Леймона, близкого друга Линкольна, где два года, до того как началась война, преподавал в крошечной школе, состоявшей из одной комнаты. Теперь ему минуло двадцать четыре, а рядовой из их маленького наряда был еще на четыре года моложе. Вместе с другими солдатами их направили в Ричмонд, чтобы на развалинах разрушенных зданий с помощью лопат и голых рук откапывать уцелевшие после пожара правительственные документы.