Северный гамбит

И тут я поверил, что Германию мы сумеем в этой истории и завоевать, и присоединить. Когда пассионарных выбьем и лишь такие в большинстве и останутся. Пусть обустраиваются под нашей властью и делают, что мы укажем. Если у них через шестьдесят лет будет всеобщая толерантность, гей-парады и толпы туркоарабов на улицах, значит, сломалась ваша пассионарность безвозвратно в этой войне, не сумели вы возместить ущерб. Ну, а в этой истории ваши потери побольше, и ведь пассионарии гибнут первыми!

Жаль, что сдох быстро и легко. Поскольку эсэсовец — это сволочь по определению, если только не штандартенфюрер Штирлиц. Кстати, к тому знаменитому сериалу лично у меня отношение двоякое — и снят талантливо, хорош, но именно после него у нас стали считать эсэсовцев людьми, а до того слово «фашист» считалось самым страшным оскорблением, за которое сразу в морду.

А военных сведений от него мы почти не получили, кроме чего-то малого по составу, дислокации и командирам его банды; ну и того, что их послали ловить «коммунистических партизан».

Значит, людовцы? Крайовцев бы никто коммунистами не назвал, ну а против нас сил бы бросили побольше. Хотя наши уже приучили фрицев в Варшаве: соберетесь вместе в большом числе — получаете артналет. Да и повстанцы действуют давно уже не батальонами и ротами, а максимум десятком голов, а часто и того меньше. Интересно, а Коморовский живой еще? Вот бы поймать! И после не к стенке — по большому счету нам он вреда не принес — а самим полякам отдать, чтобы повесили за всю эту авантюру. Или у них и должно быдло бессловесно умирать, когда паны пируют?

И тут настороженным ухом слышу слабый металлический лязг. Кто-то очень осторожно снизу пытается открыть люк. Мы уже готовы, смотрим — если гости недружественные, ведь так просто сначала положить тех, кто вылезет, а затем кинуть вниз гранату — что, не попаду отсюда «лимонкой» в открытый люк?! Не смешите! А если те, кого мы ждем, то после нам по сто грамм поставьте, поскольку фрицы сделали бы с вами то же самое (кто за фюрера воюет, тот для меня фриц, и баста! Но в свой счет этого клопа я всё равно писать не буду).

Вылезают двое, с автоматами — у одного МР-40, у второго наш ППС. Крутят головами, пытаясь что-то разглядеть в темноте. От люка не отходят — чтобы в случае чего сразу нырнуть назад.

— Эй! — окликаю я. — Москва.

— Модлин! — приходит ответ через секунду. Пароль и отзыв правильные. Один встает и идет в направлении, где слышал мой голос. И едва он делает первый шаг, я понимаю, что это не фриц. Ну значит, те, кого мы ждали! Как я это понял? А вы представляете, как пахнет бомж, неделю живущий в канализации? Не надо быть собакой, чтобы почуять шагов за десять — и это не в обиду вам, мужики, я ж всё понимаю, каково вам пришлось, а констатация факта, что немцы бы себя до такого состояния доводить точно не стали. Ну ничего, через пару часов будем у наших, а там вас в баньку первым делом.

Он доходит до стены, вглядывается в темноту. А я рядом, присев и собравшись в комок — метод маскировки, известный еще японским ниндзя: наш глаз легко схватывает знакомые очертания и силуэты, а что-то бесформенное у самой земли, едва видное во тьме, человеком быть не может. Ну не люблю я быть на прицеле, а если палец на спуске дрогнет, или нервы у кого-то? Потому, когда он поворачивается ко мне спиной, встаю и хлопаю его по плечу сзади.

— Осназ Красной Армии. Кто вы? Назовитесь.

Он вздрагивает, но не пытается направить на меня МР — опытный, значит, понимает, что, будь я врагом, сделал бы сейчас с ним, что угодно, хоть убил бы, хоть взял живым. Отвечает:

— Поручик Вихор. Гвардия Людова.

Вихор — «вихрь», поручик — отчего не майор? Точно, коммунисты — в Армию Людову еще не переименовались. Он достаточно ясно говорит по-русски, так что обхожусь без помощи Кости Мазура, взятого за переводчика. Ладно.

— Давай в помещение, обсудим. И товарища позови.

Оказывается, их не двое, а шестеро, остальные внизу ждали, пока эта пара на разведку. Вылезают — и две бабы, что ли? При ближнем рассмотрении оказались и в самом деле две женщины. Одна постарше, без оружия на виду, вторая — молодая брюнетка, пожалуй, красивая, если ее отмыть, и боевая — на плече висит «стэн», одета в комбез и высокие ботинки, по поведению тот же типаж, что наша Анечка — ну значит, бегать и стрелять может, не сильно нас стесняя; а вот у старшей, похоже, никакой боевой выучки нет — какая-нибудь коммунистка-вождь вроде Ванды Василевской? У одного из мужчин тоже «стэн», второй в возрасте и безоружен, зато тащит большую канистру.

— Воды набрать. Давно не видели чистой.

Ну да, водопровод давно разбили, у Вислы немцы. То есть с нами идут не все, кто-то назад?

— Они, — Вихор кивает на женщин, затем смотрит на пожилого мужчину с канистрой и что-то говорит по-польски, я разбираю лишь «пане учитель». Тот отвечает с явным отказом. Мазур переводит:

— Я разделю с моей Варшавой ее судьбу. Чем жить приживалой и умереть после под русским забором. Я поляк, а не русский, им и останусь.

Я пожимаю плечами: если хочешь, оставайся, не неволим. Вот только будут ли здесь живые, когда мы форсируем Вислу — через месяц, два, а может, и вообще зимой? Если у нас приказ касаемо лишь этих двух женщин, ну значит, они сейчас наш ценный груз.

Едим напоследок — сало, хлеб, галеты, шоколад. Конечно, делимся с гостями. И тут откуда-то появляется всё тот же серый кот. Убедившись, что никто не будет в него ни стрелять, ни кидать опасные предметы, подходит к доске, служащей нам столом, и мяукает. Кидаю ему кусочек сала — заслужил, усатый, я свое слово помню. Кот съедает сало, затем подходит ко мне и трется об ногу. Ну отчего часто кошки видят во мне своего? Дома у меня был когда-то такой большой, персиковый — ну целый воротник, а не котяра! А собаки отвечают полной антивзаимностью… В нашем деле лучше было бы наоборот. Опускаю руку, глажу кота — вспомни уж былое, если ты был домашний! Кот мурчит и хочет запрыгнуть мне на плечо — эй, а что я с этим приобретением буду делать?

— Позвольте мне, — старшая из женщин ловко забирает у меня кота. — Пане офицер, а можно? — и прижимает зверька к груди. Кот шипит, ему не нравится.

А в принципе, чем хвостатый помешает? Однако интересно, вот никогда бы не сказала старая коммунистка: «Пане офицер»… Кто же ты, если за тебя сам Сталин? Или брюнетка главная? Не похоже, и смотрит на меня настороженно, даже чуть враждебно, неужели из АК или среди людовцев тоже есть за «от можа до можа»? А старшая просто смертельно устала — что угодно, лишь скорее! И на родственниц не похожи, и на сколько-нибудь близких людей.

Ладно, после над этой загадкой думать буду! Сейчас без шума выдвигаемся к берегу. Нам еще надо немецкие катера убрать.

Поначалу всё шло, как задумано. На исходную вышли без помех — кто бы мог нас тут обнаружить? — впереди мы, четверо «ночных снайперов» и двое «пираний» для подстраховки, шагах в ста позади все остальные — раз нашей подготовки у них нет, могут и нашуметь, а слышно ночью у воды далеко. Если бы немцы на катерах забились в щель между полузатопленными баржами, мы бы их так легко не достали. Но ведь фрицам тоже надо было видеть всю картину, и потому они приткнулись к борту разбитого парохода с внешней стороны, в темноте издали кажутся обломками, да с берега их почти не разглядеть, а им при свете ракет река видна хорошо: лодка появится — сразу на перехват. Будь мы одни, ушли бы без помех, надели бы аппараты и нырнули (а по пути еще подарки прицепили бы фрицам ко дну, чтобы рвануло минут через десять) — а с женщинами что делать? Потому мы четверо, где-то даже вплавь, забираемся на какое-то корыто, откуда фрицевская засада хорошо видна. Рассматриваю цели через ночную оптику. Это даже не катера, а большие моторки без палуб, похожие на наши «казанки» конца века, только мотор не подвесной, а стационарный, и посреди пулемет на стойке нам на радость — была бы броневая турель, уже проблема, а так стрелок ничем не защищен и в рост стоит, Кому тут умирать первым?.. Ну, пулеметчики — цель приоритетная, и вот тот, похоже, офицер. И мишени распределить, чтобы не бить вдвоем по одному, все ж нас четверо, их девять. «Готовы? Огонь!»

Хлоп, хлоп, хлоп. «Винторез» не СВД, но на ста — ста пятидесяти метрах с ним не сравнится ничто! Фрицы даже не поняли, откуда к ним прилетело. Первые выстрелы по головам — минус четыре; вторая серия для скорости по тушкам — минус вторые четыре… И тут последний фриц успел, поднявшись у пулемета, дать очередь, совсем без прицела, куда-то в сторону — через секунду заткнулся, получив от двоих сразу. Но на опорном пункте заметили. Сначала взвились ракеты — не над рекой, а над берегом, — и прожектор зажегся, стал шарить лучом в нашем направлении. А затем возле немецких позиций зажглись фары, да не одна пара, а с десяток, и стали двигаться к нам.