Северный гамбит

Последний раз быстро обговариваем между собой, кто что делает. И — с богом!

«Страшный огневой удар спецназа» — это совсем не лавина огня, как в каком-то голливудском фильме, где Шварц отжигает с шестиствольным пулеметом. А распределение целей, когда каждый быстро валит своего противника, не отвлекаясь на остальных, по которым должны отработать твои товарищи. Двенадцать стволов с двадцати — тридцати метров, секунда — и немцев просто смело, как кегли, и никто ничего не слышал, бесшумное оружие — это страшная вещь. Время пошло — бегом, пока на лодке ничего не заметили и не поняли. Если задрают люки — значит, немедленно мины на подрыв и отходить. Моя четверка прикрывает, а Валька, Влад и шесть «пираний» уже на борту субмарины. Кто-то лезет на мостик, где главный рубочный люк ведет прямо в ЦП, кто-то ныряет в палубные люки, открытые, как дозволено при стоянке в базе. Сколько помню, у лодок этих времен оружейка экипажа всегда была рядом с артпогребом, под отсеком ЦП, зачем наши на рубку и полезли — если тот отсек будет наш, немцам из экипажа уже не вооружиться, не со стволами же они вахту на подлодке несут! Какое-то время ничего не происходит, затем на палубе появляются наши, довольные, вытаскивают двух немцев. Еще четверых пристрелили, «ну а эти безобидные: один сразу руки поднял, нас увидев, второй вообще на койке спал».

Кстати, из тех фрицев, что катали-таскали, тоже двое оказались живы. Увидев нас со стволами наперевес, они, в отличие от прочих, сразу сообразили, что происходит, и успели упасть, прикинувшись ветошью. Шустрые, хотя оба уже в годах. Итого, четверо «языков».

Так, теперь в темпе гребем бумаги. И какие-нибудь приборы тоже, что там можно раскурочить? Пленных допросить, кто такие, и в расход. И делаем ноги, вернее, ласты, нам еще до нашего берега плыть.

А вода холодная, ой-ё! Хоть бы какое-нибудь корыто попалось, часть пути на нем проделать — темно ведь, увидят не сразу? И ведь наверняка не тотчас же стрелять начнут возле своей базы, а станут выяснять, кто, и на наших не подумают — хоть на берег и вышли, но плавсредства же с собой не везли? Сколько времени у нас будет, прежде чем немецкие батареи получат приказ стрелять, когда в штабе поймут, что это точно не свои?

И тут внутренняя жаба взвыла в полный голос. Ведь всего пять миль до Эйюра, где нас ждут, и куда, надеюсь, уже пришел наш катер. До Бейс-фиорда подальше, но зато туда можно совсем незаметно пройти, и батареи из Нарвика не достанут, вот только зенитки во Фрагернесе! А ведь нам сегодня везло, точно масть пошла, судьба улыбнулась, так не отворачивайся еще хоть чуть-чуть! Зачем ломать голову, как доставить нашим какие-то обрывки информации? Ведь мы же можем сейчас взять всё!

Никто еще не пробовал угнать подлодку? Будем первыми!

Только убрать с корпуса мины. Перетащить на борт наше снаряжение. Поспрашивать пленных, как этой штукой управлять. И конечно, радио нашим, чтобы ждали и прикрыли.

Из протокола допроса. Разведотдел СФ, 10 ноября 1943

— Назовите ваше имя и воинское звание.

— Пауль Боске, обербоцманмаат, главный машинист-электрик подводной лодки U-1506. [19]

19

В кригсмарине звание фельдфебеля флота. Соответствует нашему «старший мичман» в позднесоветское время. В войну точного аналога не было, ближе всего подходил «главстаршина».

— Расскажите об обстоятельствах вашего попадания в плен.

— А что тут рассказывать, господин следователь? Пьян был, не помню.

— В германском флоте поощряется столь халатное отношение к несению службы?

— Знаете, при «папе» Дёнице было свято, вернулись с похода — неделю гуляй! Как стали ваффенмарине, отменили, но у нас был особый случай: нашему командиру Рыцарский крест. И нам было сказано — неофициально — что посмотрят сквозь пальцы, если мы себе позволим… Да еще после той встречи с вашим Подводным Ужасом, когда мы едва вырвались живыми… Никто не был уверен, что из следующего похода вернется — вот и старались получить удовольствие, как в самый последний раз!

— Отвечайте по делу.

— Так я и говорю, как вышло… Только успели начать гулять, как ваше наступление. И нас комендатура извлекала из всех мест и тащила на базу. А там нас в подсобке как бревна, на брезент, пока не протрезвеем. Я очнулся, когда меня поливали из шланга холодной водой, а затем стали бить ногами под ребра. Я хотел в ответ в морду дать, не понял, что это уже ваши. Меня за руку — и с размаху спиной об пол. Тут я еще русские слова услышал — и протрезвел.

— То есть вы пытались оказать сопротивление?

— Так я же сказал, не сообразил, что это русские! А они не предложили мне сдаться в плен, а сразу начали меня бить. И чуть не сломали мне руку, требуя, чтобы я сказал: «Гитлер капут», — и громко, чтобы все остальные слышали.

— Вы выполнили просьбу?

— А что мне оставалось, герр следователь? И так сделали не со мной одним. Отказался лишь один, обергефайтер Вальде. Он был упрямым, фанатичным нацистом, выкрикивал проклятия и ругань. Тогда русский сначала переломал ему обе руки, а затем схватил за голову и перерезал горло, как барану! И проделал всё с холодным равнодушием, как машина — это было страшно! Затем нам приказали встать, построиться, и уже другой русский обратился к нам на хох-дойч: «Кто желает вступить в Свободную Германию?» А рядом еще трое русских взяли автоматы наизготовку — ясно было, что всех несогласных сейчас расстреляют.

— И вы так легко согласились изменить присяге?

— Герр следователь, а зачем присяга мертвецу? И я подумал, какую пользу получит Германия от моей бессмысленной смерти? Наверное, остальные одиннадцать человек думали так же. Тем более что после русского стал говорить герр Зоер, наш кригс-комиссар. Что Германия войну проиграла, и главное сейчас — это сохранить себя для будущего, а потому, нам надлежит слушать этих русских и делать всё, что они скажут. Затем русский потребовал от каждого из нас назвать свою специальность на борту лодки. И сказал, что мы должны помочь привести нашу U-1506 в русский порт, и это единственный вариант, когда мы останемся живы. Что любой саботаж, вредительство, неподчинение будут караться мгновенной смертью. А теперь нам надлежит пройти на лодку, и подготовить свои заведования к походу. «Исполнять немедленно — время пошло!»

— И что было дальше?

— А что мне оставалось делать? И опять же согласились все. В электромоторном нас было трое, почти что вахта. И двое вооруженных русских. Следили за нами очень внимательно, я боялся, что что-то случится с моторами, какая-нибудь неисправность, и меня обвинят в саботаже и убьют. Но слава богу, всё работало нормально, я хороший электрик, служу на субмаринах с тридцать шестого года. Что было наверху, я не видел, только выполнял приказы о режиме моторов, мы шли под электродвигателями всё время, хотя не погружались. Ну, а после была команда: «Моторы стоп, всем выйти наверх». Какой-то рыбацкий поселок, как я после узнал, Бейсфьорд, и русские солдаты на причале. Нас всех вывели с лодки и держали в лагере, там до лета пленные были, строили железную дорогу в Берген.

— Русские пленные?

— Герр следователь, я не знаю, я же подводник, а не эсэсовец из охраны! Но слышал, что вроде бы да, и с ними обращались прилично, не то что с югославами, которые, кажется, были там до них. Наша U-1506 пришла в Нарвик в августе, когда никаких пленных там не было. Я об этом знаю, потому что слышал, они строили и нашу базу — в самом начале. Но после их увезли, вроде бы на бергенский участок, а к нам прислали восточных рабочих, чтобы они завершили. Тупые, ленивые, вороватые скоты — работали так, что это было хуже любого саботажа.

— Вы нацист? Сторонник теории высшей расы?

— Нет, герр следователь! Это были не ваши, не русские — сейчас словами «восточные рабочие» в Рейхе называют не славян, а турок! Газеты и радио говорили, что Исмет-паша уступил нам их два миллиона. А работают они откровенно плохо, и по общему убеждению, годятся лишь в каменоломни — но если в Германии уже не хватает людей… Приходится рассчитывать на пленных и принудительно мобилизованных.

— Есть ли у вас претензии по вашему содержанию в плену?