Сезон жатвы

Сначала Эска просто рад, что им удалось спастись, но потом боль в спине от ожога становится все сильнее. Кроме того, он осознает, что они попались.

— Нас все-таки загнали в ловушку, — говорит Марк, поднимая голову над водой. — Нам отсюда никуда не деться.

Как это ни грустно, он прав. Организаторам больше не нужно прилагать усилия, чтобы убить их. Достаточно поддерживать огонь и не давать им выйти на берег. В холодной воде они долго не просидят.

— Можно сказать, что теперь мы с тобой в одной лодке,— произносит Марк.

Эску сначала коробит такое натужное веселье, потом он расслабляется и кивает. Что еще им остается, как не смеяться над своим положением? Повод для вражды теперь бесповоротно утрачен. Они еще живы — но все равно, что мертвы. Голодные игры закончены.

Думать об этом странно. Еще страннее сознавать себя проигравшим. Он чувствует, как наваливается на него Марк, лишившийся последних сил. Вода вокруг них краснеет: рана снова кровит. Возможно, милосерднее было бы разжать руки, когда Аквила потеряет сознание, и дать ему утонуть. Но Эска упрямо цепляется за друга и, когда тот и правда теряет сознание, подтягивает его выше, чтобы он мог дышать.

Ему кажется, что они находятся в воде очень долго. Постепенно он теряет счет времени. Боль от ожога и холод — единственные чувства, которые остаются. Марк дышит тихо и неглубоко. Лицо у него бледнее мела, под глазами тени. Сейчас он беспомощнее младенца. И как если бы на его месте был младенец, Эска ловит себя на желании защитить этого человека. Он должен найти выход. Должен что-то придумать. Он же обещал, что не сдастся Капитолию просто так.

Он вытаскивает Марка на мелководье и усаживает, держа за плечи. Огонь на берегу поутих, теперь от него идет ровное тепло, и хочется придвинуться ближе.

Эска пьет из ладони, потом поит Марка, хотя они оба, кажется, полны водой, как бурдюки. Но это единственная замена еде. Все, что удается найти, — размякший кусок мяса в кармане. На вкус тот отвратителен, но Эска съедает свою половину подчистую, а вторую пытается скормить Марку. Ничего не получается, Аквила по-прежнему без сознания.

Эска проверяет его ногу и потуже затягивает повязку, хотя в этом уже нет необходимости.

Жаль, что он ничего не понимает в медицине. Может, Марку можно помочь, но тому не повезло оказаться на арене именно с Эской.

Он оглядывается в поисках чего-нибудь, что могло бы им пригодиться, хотя что можно увидеть среди воды и огня?

Подняв голову, он видит, что солнце склонилось к горизонту. Значит, они пробыли здесь всего часа два-три. А кажется, намного дольше.

Он усаживает Марка так, чтобы солнце светило прямо на него и хоть немного обсушило одежду. Сам присаживается у него за спиной и крепко обнимает, не давая упасть. Между лопаток печет невыносимо, там наверняка большой ожог. Его нужно осмотреть, но Эска опасается, что увидев рану, окончательно падет духом. Поэтому он просто сидит неподвижно, чтобы не растревожить свою боль, и смотрит вверх. Дымная завеса постепенно истончается и уже не закрывает солнце. Эска следит за ней глазами и замечает то, что пропустил раньше.

Дым больше не копится у края Арены, он свободно поднимается вверх, расходится, тая.

— Марк!

Тычок в бок не приносит результата. Тогда Эска закидывает его руку себе на плечи и с усилием поднимается.

— Марк, пожалуйста, вставай. Они отключили защитное поле!

Тот стонет, и Эске чудится собственное имя.

В небе над ними блестит серебряная черточка планолета. Эску окатывает страхом из-за того, что организаторы тоже могут его заметить. А может, уже заметили. Они же ведут постоянное наблюдение. Может, пожар помешает им самим.

Планолет зависает над ними, поток воздуха чуть не сбивает их с ног. Он ничуть не похож на изящный транспорт организаторов, меньше размером и порядком потаскан. Сверху сбрасывают легкую металлическую лестницу.

Эска кричит тем, кто в планолете:

— Он ранен! Не сможет подняться!

Но никто не спешит на помощь, и Эска понимает, что им придется подняться самим и как можно скорее, пока спасатели не передумали. Он прижимает руки Марка к ступенькам, и те прилипают: Тринадцатый дистрикт использует тот же легкий электрический ток, что и Капитолий. Эске даже не нужно держать товарища, он просто встает чуть ниже. Лестница втягивает их наверх, где руку мальчика перехватывает какой-то мужчина, помогает ему подняться и усаживает рядом с Марком. Над Аквилой хлопочет другой человек, затягивает потуже рану и делает укол.

Первый наклоняется над Эской. Тот видит простое лицо, заросшее бородой, и серый комбинезон.

— А ты кто? — спрашивает мужчина. — Про тебя нам ничего не сказали.

— Я с Марком.

Эска не удивится, если его оставят здесь, но мужчина машет рукой.

— Ладно, убираемся отсюда.

Кто-то набрасывает на плечи Эски тонкий колючий плед. Силы у того кончаются, и он приваливается к стенке планолета и смотрит, как врач делает укол Марку и переходит к нему. Аквила вдруг открывает глаза и смотрит на друга. Тот выпрастывает ладонь из-под пледа и берет его за руку.

***

Спускаясь из планолета, Эска чуть не падает, но крепкие руки подхватывают его и осторожно усаживают на землю. Мальчик узнает этого человека, хотя ни разу не встречался с ним раньше: у Аквилы-старшего такой же прямой нос и внимательные глаза, как у племянника.

— Марк, — хрипит он.— Там. Помогите…

Он злится на себя за неспособность выражаться яснее, но дядя Аквила его понимает. Он на секунду кладет руку на плечо Эски, а потом исчезает в чреве планолета. Марка он выносит на руках, бережно, как ребенка, и без видимого труда. Присутствие этого человека наполняет Эску спокойствием, и он позволяет кому-то поднять себя и отвести в Тринадцатый дистрикт.

Сознание слабо удивляется, когда они на лифте спускаются под землю. Сказки Марка становятся былью.

Дистрикт кажется Эске бесконечным серым коридором. Все, что он запоминает, — белые стены больницы, ласковые руки, закатывающие его рукав и мгновенная боль от укола. А потом он засыпает.

***

В Тринадцатом дистрикте нелегко достать телевизор, но дяде Аквила это удается. Экран такой маленький, что приходится ставить его вплотную к кровати, чтобы Марку тоже было видно. Он уже может сидеть, но все еще слишком слаб. Эска устраивается на краю кровати. Его собственные раны не так серьезны, боль от ожога терпимая, хотя неделю назад казалась невыносимой.

Дядя Аквила остается с ними, чтобы посмотреть передачу из Капитолия. На экране Цезарь Фликерман и Сапфира. Она грациозно усаживается в кресло рядом с ведущим и закидывает ногу на ногу. Платье с разрезом спереди почти ничего не скрывает, Цезарь смотрит на девушку восхищенно. Они обмениваются приветствиями и шутят.

— И каково же чувствовать себя победительницей? — спрашивает Цезарь.

Девушка высоко поднимает тонкие брови.

— Я не сомневалась в победе.

Глядя на нее, легко в это поверить.