Сферы влияния

— Пока, — неуверенно махнула она рукой. Гарри ответил похожим жестом и с тихим хлопком исчез, оставив Гермиону в пустой тёмной комнате.

За окном продолжал накрапывать дождь, мелкие капли расчертили стекло узкими штрихами. Гермиона обняла себя за плечи и зажмурилась, отчаянно желая перестать думать, но внутренний монолог не прекращался, и болезненные темы: мёртвая Джейн, замыслившие политический переворот друзья, а ещё зачем-то Майкрофт, — крутились в сознании, как какой-то проклятый перпетуум-мобиле, причиняя физическую боль.

Становилось душно, квартира как будто давила со всех сторон, стены словно ожили и начали сдвигаться к центру. Не открывая глаз, Гермиона резко крутанулась на одном месте и аппарировала прочь. Прохладный влажный воздух обжёг лёгкие, по коже тут же прошли мурашки, но сознание прояснилось. Она оказалась на севере Лондона, на окраине Ридженс-парка, глухого и тёмного в это время, без единого работающего фонаря (1). Проходить за живую изгородь не хотелось, и она неторопливо побрела вдоль неё, даже не пытаясь заклинанием защититься от холодных дождевых капель — наоборот, подняла голову и подставила под них лицо. Было неприятно, но странным образом успокаивало и очищало сознание. Только это было непривычное очищение — не попытка скрыться за толщей океанской воды, а предельное обнажение собственных мыслей.

Первой из них была о Джейн. «Ты не виновата в её смерти», — мысленно очень твёрдо сказала сама себе Гермиона, но совершенно не поверила. Она была единственной, кто имел небольшой шанс спасти девочку, и она не смогла воспользоваться им — и всё, больше даже не о чем было говорить.

Гермиона медленно опустила голову и сосредоточила взгляд на мелькающей под ногами мокрой плитке тротуара. «Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности», — сказал ей вчера Майкрофт. Имел ли он в виду только Джейн — или что-то большее?

Плитка была новой: идеальные квадратики, которые так удобно считать и по которым так сложно делать ровные шаги, всё время норовя поставить ступню точно в расстояние от щели до щели и из-за этого сбиваясь с шага.

Ещё вчера утром Гермиону возмутило бы подобное нравоучение от Холмса, человека без души и сердца. Вот только прошлой ночью, говоря о своей сестре, он не был человеком без сердца. Он казался живым, и единственное его отличие от неё, Гермионы, было в том, что он не сломался.

Её уничтожила смерть Рона и сознание своей вины, а он нашёл в себе силы жить, похоронив сестру. Возможно, дело было в Шерлоке, которому требовались помощь и поддержка. Гермиона очень точно помнила свою первую встречу с Майкрофтом, состоявшуюся задолго до того, как они начали играть в политику: в наркопритоне, где она искала Гарри, а он, толстый неповоротливый молодой человек в белоснежном костюме, приводил в чувство своего брата. Он выглядел так, словно точно знал, что делать — сколько раз он делал то же самое до того? И сколько раз — после?

Гермиона запнулась о выщербинку в плитке, вздрогнула и остановилась — её мысли соскочили на Майкрофта, хотя она собиралась подумать совершенно о другом, разобраться, наконец, в собственной голове. Позади раздался гул мотора и шуршание колёс по асфальту. Гермиона нервно обернулась — мимо парка ехала чёрная машина, чуть освещая себе путь приглушёнными фарами. Сердце в груди пропустило удар, а горло сжалось от гнева — неужели она не могла просто погулять по Лондону, не попав под пристальное внимание старшего Холмса? Она сжала рукоятку палочки и приготовилась проклясть водителя или самого Холмса — любого, кто предложит ей сесть в мордредову машину.

Мигнули фары, и машина тихо проехала мимо, а потом, ускорившись, скрылась за поворотом. Это был не Майкрофт или его люди, а просто припозднившийся водитель. Гермиона выдохнула, но совершенно не почувствовала облегчения, наоборот, в груди сжалось что-то, странным образом напоминающее обиду.

Примечание:

1. Занятная особенность английских парков — в них нет подсветки. Даже в крупнейших центральных лондонских, например, в Ридженс или в Гайд-парке. Ночью выглядит устрашающе.

Глава седьмая

Стены комнаты были светлыми, но не белыми, а с лёгким персиковым отливом. На полу лежал пушистый ковёр с длинным белым ворсом, в нём утопали ножки двух низких маленьких кресел и одного стеклянного столика между ними. За окном шумел океан, омывая бирюзовыми волнами мягкий белый песок. Изредка мимо пролетали маленькие пёстрые птички с длинными зелёными хвостами. Вместо ламп по потолку расползлись светящиеся полупрозрачные лианы, между которыми неторопливо порхали крупные тропические бабочки.

— Садись, дорогая, — ласково произнесла улыбчивая женщина у окна. У неё были длинные волнистые волосы, приятные черты лица, свежая кожа — всё в ней дышало здоровьем и излучало гармонию. По её одежде не получалось определить, принадлежала она к миру магглов или же была волшебницей — просторное длинное платье напоминало одновременно и кимоно, и причудливую мантию. Впрочем, сомнения разрешились в тот момент, когда женщина достала из складок одеяния волшебную палочку и взмахнула ею, развеивая оконное стекло и впуская в комнату аромат бриза.

Гермиона долго разглядывала комнату и её хозяйку, прежде чем сесть в одно из кресел. Женщина тут же расположилась в другом, положила руки на колени, чуть подалась вперёд и спросила:

— Что тебя привело сюда, Гермиона? Я ведь могу тебя так называть?

— Можешь, разумеется, — пробормотала Гермиона, но на вопрос не ответила. Женщине это было и не нужно. Она немного прикрыла глаза и проговорила:

— Ты пришла за советом, милая?

Гермиона отрицательно покачала головой. Совет ей был не нужен, иначе она обратилась бы к кому-то другому, а не к этой благополучной, счастливой женщине с неисковерканной душой и лёгкой судьбой.

— Тогда зачем?

— Тебе обязательно нужно, чтобы я говорила вслух? — спросила Гермиона недовольно. Ей было неуютно в своей слишком глухо застёгнутой мантии, с остриженными волосами, обычно такими удобными, а здесь удивительно неуместными.

— Это тебе нужно говорить вслух, иначе ты не пришла бы, — пожала плечами женщина.

— Я запуталась, — произнесла Гермиона наконец. Стены комнаты пошатнулись, потолок задрожал, но не рухнул. Свет мигнул, но остался гореть. По океану прошла рябь, но так и не превратилась в шторм. От того, что она произнесла эти слова вслух, ничто не рухнуло.