Сферы влияния

— Видишь? — развела руками женщина. — И стоило бояться?

— Я запуталась, — повторила Гермиона громче, и в этот раз не произошло ровным счетом ничего. — Всё время… я делала то, что должна была. И теперь я не знаю, что делать дальше.

Гермиона чувствовала, что сейчас расплачется, но ей было стыдно лить слёзы. Женщина не стыдилась. Её глаза увлажнились, и по щекам побежали ровные струйки. Нос покраснел, губы затряслись, но это не сделало её глупой или уродливой — просто плачущей.

— Я хотела, чтобы всё было хорошо, — пробормотала Гермиона, всё ещё не давая себе заплакать. — Всё началось с родителей, я знаю. Я должна была спасти их, если бы они остались, они бы погибли. Значит, в итоге я была права, да? — она всхлипнула и попыталась найти в глазах рыдающей женщины одобрение, но не находила. — Я была права! — она вскочила на ноги, а женщина осталась сидеть. Её слёз было очень много, они уже собирались лужицами на пушистом ковре, вымочили насквозь платье, так, что оно стало почти прозрачным и начало липнуть к телу — стала видна ничем не стянутая грудь с крупными сосками. Смотреть на это было неприятно, в душе поднималась смесь отвращения и раздражения. Гермиона отвела глаза и продолжила говорить, обращаясь теперь скорее к бабочкам, нежели к своей собеседнице:

— Потом Министерство. Ты думаешь, я хотела заниматься этим? Происшествиями, контролем, магглами, в конце концов? — говорить вдруг стало тяжело, разговор вытягивал силы, на лбу выступил пот. Гермиона моргнула, и окно с океаном исчезло, превратившись в глухую стену — стало немного полегче.

— Я знаю, что не хотела, — без единого намёка на слёзы в голосе ответила женщина. Гермиона скосила на неё глаза и увидела, что она снова улыбается, а платье и ковёр полностью высохли.

— У нас тогда не было выбора, либо я, либо никто. Помнишь историю с сиротами?

— Кажется, кто-то другой справился без твоей помощи, — отозвалась женщина.

— Без моей помощи Нарцисса даже не повернула бы голову в их сторону. Не важно, — подступила головная боль, начало резать в висках и тянуть в затылке. — Зато я могла не влезать в аферу с Бруком. И тогда Рон был бы жив.

Посмотреть после этих слов на женщину было очень сложно, но Гермиона заставила себя сделать это, правда, бабочками тоже пришлось пожертвовать, как и светящейся лианой — теперь на столике стояла одинокая светодиодная лампа.

— Если бы он не пришёл к тебе в тот день, он тоже был бы жив. Или не был бы, потому что не справился бы с управлением метлой, или потому что отравился бы аконитом, — сказала женщина. — Мы не можем знать, что могло бы быть, зато в нашей власти изменить то, что будет.

— Если бы я хотела слушать глупые цитаты, то не пришла бы к тебе, — оборвала её Гермиона.

Женщина пожала плечами:

— От того, что кто-то когда-то что-то уже говорил, это что-то не перестает быть правдой.

— «Моё сочинение уже существует в одном из тридцати томов одной из пяти полок одного из бесчисленных шестигранников — так же, как и его опровержение», — нетвёрдо, как в бреду ответила не ей, а себе Гермиона. И правда, если все слова в мире повторяются, какая разница, говорить своими или чужими? (1)

— Можно сказать и так. Главное, не отвлекайся. Времени у нас немного. О чём ты хочешь спросить?

Гермиона уставилась на собственные руки с подпиленными под корень ногтями. Даже если бы у неё была вечность, она не успела бы задать женщине всех вопросов. Из носа потекла кровь, буро-бордовые капли закапали на сцепленные пальцы, образуя полосы, пятна и разводы.

— Майкрофт Холмс, — сказала она хрипло. — Ещё Майкрофт Холмс.

Она не видела лица женщины, но физически чувствовала её разочарование.

— Так просто? — спросила она насмешливо, но без злобы. — Для этого я тебе не нужна, все кусочки паззла у тебя есть.

— Что мне с этим паззлом делать?

Гермиона вскинула голову. Женщина начала таять, её тело, окутанное истончающимся полотном, стало рассыпаться на мельчайшие бесцветные частицы. Ни комнаты, ни кресел уже не было, только они вдвоём в некоем пространстве.

Гермиона протянула руку и встретилась с рукой женщины, как будто та была её отражением, а разделяла их зеркальная гладь. Гермиона попыталась улыбнуться, и женщина улыбнулась в ответ, причём стало видно, что у неё точно такие же зубы с едва заметной щёлкой между верхними резцами, такие же губы, а ещё — очень похожий подбородок, знакомый овал лица. И, разумеется, глаза: женщина смотрела на Гермиону её собственными карими глазами, только вокруг них виднелись совсем другие, лучистые морщинки, а переносицу не прорезала угрюмая вертикальная складка.

— Собирать, — еле слышно ответила женщина и добавила: — Удачи, Гермиона.

— Спасибо, Гермиона, — ответила она и провалилась в черноту.

В себя пришла резко, рывком. Сердце бешено колотилось, руки тряслись, из носа действительно хлестала кровь.

— Мордред! — прошипела Гермиона, с трудом нащупывая волшебную палочку и останавливая кровотечение. На большее колдовство сил не было, поэтому флакончик с восстанавливающим зельем она нашарила руками, едва не смахнув при этом с тумбочки. Пробка не хотела выходить и застревала, но Гермиона все-таки вытащила её, опрокинула в себя содержимое флакончика, тяжело выдохнула и повалилась обратно на кровать. Склянка от помрачающего разум зелья лежала рядом, больно впиваясь в бок.

«Вагнер убил бы меня», — вяло подумала Гермиона, закрывая глаза, но не испытывала ни капли сожаления. Подобного рода самотерапию менталисты не одобряли, считая занятием опасным и неразумным, но Гермиона знала, что не найдёт в себе силы на визит к другому специалисту. Не сможет сесть в кресло напротив чужого человека и впустить его в свой разум. Забавно, что даже наедине с собой она предпочла разговор ментальному сканированию.

Конечно, сейчас стоило бы встать с постели и записать весь разговор, но на это явно не было сил, поэтому она просто очистила сознание и погрузилась в крепкий, хотя и не очень здоровый сон.

Утро наступило неожиданно поздно, когда в окно уже ярко било солнце, а «Темпус» показал половину второго. Так долго Гермиона не спала, наверное, уже много лет.

Голова казалась тяжёлой, но после прохладного душа слабо заработала. Вспомнился вчерашний опыт, за который любого студента Академии засадили бы за строчки, как первокурсника, а потом отправили бы писать горы рефератов о недопустимости самолечения с использованием зелий без наблюдения второго менталиста. Вспомнились и результаты: странная встреча с самой собой и разговор, напоминавший что-то среднее между визитом к маггловскому психологу и чаепитием в компании Болванщика (2) и Мартовского Зайца.

Как бы то ни было, об этой встрече Гермиона не жалела. Что-то глухое, давящее в груди, как будто стало легче. Она подошла к зеркалу и вгляделась в своё отражение, так, словно никогда раньше его не видела.

Где-то в глубине души Гермиона представляла себя девчонкой с неуправляемой копной кудрей, раздражавших ежесекундно, с тощими коленками и огромными синяками под горящими очередной безумной идеей глазами. Женщина в зеркале напоминала её только отчасти: синяки были на месте, как и худые колени, и узкие плечи, и длинная шея. От копны давно ничего не осталось, но короткая модная стрижка не выглядела опрятной — сверху волосы торчали дыбом, у висков — топорщились. Ранние мимические морщины уже обозначили на её лице все тонкости характера, и Гермиона легко могла представить себя в старости: на диво непривлекательная получалась картина.