Сгусток Отроков

Как скажешь, Баб Кать, как скажешь.

Но Минотавр, задравший копыто и устремившийся подальше от дома прочь, в сторону скал — это загадка, которая тревожит все сильней и сильней. Глюки должны ж проходить, рано иль поздно… И почему Минотавр?

Вдох. Выдох… Глоток молока.

Стены материализовались обратно. Минотавр из виду сгинул.

— Кушать подано, господа, садитесь жрать пожалуйста!

— Я… Мы через минуты, Нэл!

— Рад слышать, что ты в добром здравии, Тоныч!

— Ага… В добром… Сейчас подойдем.

* * *

— О, Кристина, возлюбленная моя,

Твой голос слаще трелей соловья.

Твои глаза сияют, как звезды в ночи,

А улыбка затмевает все лучи!

Петь я не умею. Стараюсь, конечно, стихотворение вот написал при помощи Единства, музыку с ним же и ребятами накидали за вечер. Пою, а мысли все о другом. О чем угодно, кроме романтики. Петь шторкам, наскоро заученный текст… «Обряд» так «Обряд».

— Я пою тебе серенаду под твоим окном,

Надеясь, что мой голос покажется сном.

Я спою тебе о любви, что в сердце моем,

И о том, как дорожу временем, когда мы вдвоем.

Гена уже давно неплохо так научился играть на старинном Сазе, найденном в Бахчисарайском музее. Интересно, что в Турции сазом называли два сходных инструмента: «багълама» и «джура». Разница в том, что первый — большой саз с семью струнами, а второй — маленький саз с шестью. Генка сейчас вместе со мной под под окнами двухэтажного персикового здания, где таится невеста за шторками, аккомпанирует мне именно на «багъламе» — «припев песни» на крымскотатарском.

— Твои волосы, как шелк, струятся по плечам,

Твое тело прекрасно, как античный храм.

Ты — воплощение грации и красоты,

Моя мечта, моя радость, мои все мечты.

Желание невесты — закон. Просила романсы с выкупом — и вот, я тут, пою… Сам же сказала ей выбирать эти ритуалы с обрядами… Чувствую себя дураком. Пою, пою… Душу в музыку вкладывать — не про меня. Генки стезя… Красивый, кстати, инструмент у него все-таки. Саз, инкрустированный перламутром и белой костью, корпус которого выполнен из соснового дерева размером почти в метр. Часто про него трындел, нахваливал. «Особенный» — как он его всегда называет.

Как он там говорил: «Имеет богатую историю, восходящую к девятнадцатому веку. В инвентарной книге этот предмет записан как „багълама, куплен у жителя города Бахчисарая Исмаила Темиркая перед Второй Мировой“. А тому багълама досталась от князя Мамуд бея Кунталова, жившего за сто лет до этого.»

И вот уж теперь, спустя три столетия, служит нам все с той же целью. И служит на удивление складно, исправно.

— Я буду петь тебе каждую ночь,

Даже уплыв подальше во тьму — прочь.

И мы вместе встретим рассвет,

И наша любовь будет длиться множество лет.

Гена искусно управляется с плектром из коры вишневого дерева, защипывая все струны одновременно. Постоянный гармонический фон. Еще бы я в эти гармонии попадал… Звук чистый, звонкий и вместе с тем мягкий. Зачастую, в былые времена, играли исполнители исторических сказаний и лирических песен о любви — ашыки. С помощью саза поэты выражали свои чувства, переживания: радость, печаль, любовь.

Получается, нынче я — ашык?

— О, Кристина, моя любовь, моя жизнь,

Буду вечно предан тебе, моя невеста.

Твоя улыбка — мой маяк в темноте,

Твоя любовь — мое счастье, моя судьба.

На верхней веранде показались две подружки невесты. Эли и Паула кончиками пальцев заботливо растянули голубой полупрозрачный платок, за которым скрывается Кристи.

Сквозь тонкую ткань проступал силуэт. Медленно, словно расцветающий цветок, она вышла из-под платка, обрамленная мягким светом солнца в зените.

Вот это да… Настолько обворожительной и утонченной свою милую еще не видал.

Ее наряд, как из сказки — платье из тончайшего шелка, напоминает лепестки роз, плавно обволакивающих фигуру, под конец распускаясь в нежных складках к ногам. Благородный персиковый оттенок дополняется изысканным серебристым узором. Россыпь звезд на ночном небе — не иначе.

Хна, нанесенная накануне на неотразимое лицо, на руки с изысканными серебряными браслетами, на пальцы со сверкающими драгоценными камнями кольцами и на ноги — будто танцует и украшает кожу замысловатыми узорами волн. Куда эстетичнее и привлекательнее, нежели мои недо-тату.

На голове Кристины красуется «фес» — высокая шапочка из красного бархата, расшитая нитями золота. Сбоку к фесу прикрепилась вуаль из белого шифона. Струится по плечам и спине, дрожит на ветру.

Под фесом волосы Кристины аккуратно собраны в сложную прическу, украшенную нежными цветами крокуса и бусинами в перламутре.

В ушах будущей жены покачиваются длинные серьги из кораллов и серебра.

Накидка из тонкой шерсти, расшитая вручную шелковыми нитями, с нежностью окутывает плечи невесты. Край накидки, колыхающейся при каждом движении Кристины, оторочен бахромой из золотых нитей, таких же, как и у красного феса.

Талию опоясывает широкий пояс с вышивкой из бисера и пайеток.

Где ты все это достала, Кристина?! Женские секреты, не иначе. Учитывая, что собрала почти всех девчонок на Ночь Хны к себе… Черт его знает, чем они там развлекались. И как давно вынашивали идеи для свадьбы, к которой неустанно шло все в наших с ней отношениях.

Хотя все сейчас называют это Партнерством… И смысл вложен совершенно иной. У нас же — настоящий праздник, для всех, кто пришел. А явился практически весь сгусток из сорока семи человек. Ну… На вскидку. Не до подсчета сейчас. Знакомые лица вижу, их много. Даже пришли новобранцы. И до конца простившие меня Гай с сыновьями, Иолана. Вся их Семья. А большего я не желаю.

Самое любимое и милое сердцу лицо — сейчас сияет ярче солнца, прямо надо мной. Все, что мне надо.

По левую сторону от суженой-ряженой вышла Лея, с корзинкой в руках. Как и две другие подружки — в платье из изящно выполненного мягкого льна. С вышивкой в тонкой геометрической композиции. Тоже оттенок нежного персика, но чуть глуше, тусклее, чем у невесты.