Шаг за грань

А сторку, измученному, оскорбленному до глубины души, отвратительному самому себе, как видно, было уже все равно, кто перед ним и с кем он говорит – лишь бы выговориться и больше не держать это в себе. Ровесникам рассказывать такое было все-таки проще, чем взрослым, перед взрослыми землянами он бы ни за что не унизился так, это был бы уже край, бездна… Когда же он выговорился и посмотрел на молчащих мальчишек-землян, то только усмехнулся – горько, криво. Конечно, они радуются унижению – да еще какому унижению! – врага… Что ж. Все правильно…

– Ладно, я пойду, – сказал он, вставая.

Антон схватил его за рукав:

– Куда?! К этому гаду?! Ты что?!

Сторк окаменел, изумленно глядя на земного мальчика. Это не укладывалось в его голове – свой назвал своего гадом за то, что тот издевался над врагом! Разве пленный враг – не раб?! Не вещь?! Да, ему плохо, ему непереносимо. Но землянам-то что?! Он даже подумал, что неправильно понял чужой язык.

– Нет, идти надо, – Ставрос встал и одернул мундир. – К коменданту терминала сразу. Пошли быстро.

Заказа мальчишки не дождались.

* * *

Капитан Ярошевский, казалось, не удивился, когда увидел явившийся наряд военной полиции. Спокойно кивнул в ответ на уточняющий вопрос о звании и фамилии. Посмотрел на вошедшего среди полицейских Ульво, усмехнулся, открыл каюту, жестом пригласил всех присутствующих – как будто хозяин на банкет. Растерянные офицеры корвета вошли со всеми, держа наготове оружие, – и в каюте сразу стало очень тесно.

Ульво опрометью бросился к установленной в углу между кроватью и переборкой клетке – явно самодельной, но прочной, – в которой вскочил в рост маленький сторк, что-то закричавший брату. Ульво задергал замок. Обернулся к Ярошевскому…

И в тот же момент капитан выстрелил. Из небольшого пистолета старой модели, который он держал, как позже оказалось, в кобуре-кармане.

Первая пуля попала в лоб Ульво, и он упал – упал, стараясь прикрыть клетку с братом. Но вторая угодила точно в висок младшему мальчику, и тот осел, цепляясь за прутья, привалился к ним…

В каюте стало пронзительно тихо. Не двигался никто. Только из голов убитых сторков с еле слышным побулькиванием вытекала темная кровь, сливаясь в одну лужицу. Когда лужица добралась до сапог сержанта, командовавшего нарядом, тот отступил и вскинул глаза на Ярошевского, который аккуратно положил пистолет на стол.

– Что вы смотрите, сержант? – спокойно, с легкой насмешкой, спросил он. – На арестованных полагается надевать наручники. Вот к чему приводит забвение устава.

– Что вы наделали, Иван Иванович? – тихо сказал молодой гардемарин. – Иван Иванович, что же вы наделали?

– Ничего такого, чего не стоило делать, Саша, – отозвался капитан, не глядя кладя в руку сержанта, протянутую по-прежнему молча, ключ. Удовлетворенно кивнул, когда на его запястьях щелкнули браслеты. – Вот теперь правильно…

Гардемарин проследил, как сержант вытащил из клетки – нет, скорее осторожно вынул – тело младшего сторка. Помедлил, держа его на руках, положил рядом с убитым братом, поправил обоим руки по швам и закрыл глаза. Потом подумал, положил правую руку старшего на левую – младшего. Снова было тихо, и снова все следили за сержантом. Тот выпрямился и сказал с трудом:

– Вы арестованы, – больше ничего не конкретизируя.

– Я знаю, – согласился Ярошевский.

Сержант сглотнул, приоткрыл рот – собирался что-то сказать, что-то тяжелое, как булыжник. Но вместо этого только указал рукой подчиненным.

– Иван Иванович, зачем?! – гардемарин пошел рядом с арестованным, заглядывая ему в глаза, как маленький мальчик взрослому. – Иван Иванович, это же дети! Как вот они! – гардемарин ткнул в застывших в кессоне – дальше они идти не посмели – Ставроса и Антона, хотя сам был старше на пару лет, не больше.

– Не говори глупостей, Саша, – капитан улыбнулся. И вдруг заговорил – быстро, громко, напористо и убежденно, обращаясь уже не к гардемарину, а ко всем вообще: – Вы что, слепые?! Как вы не поймете, что мы воюем со зверьем, с бесчисленным и опасным зверьем?! Какое милосердие?! Какие правила войны?! Убить их как можно больше; если попадаются их дети – убивать их, пока не выросли! Расчистить космос от этой дряни! Иначе они поднимутся! Даже побежденные – опять поднимутся! Думаете, они оценят наше благородство?! Чушь, глупость, наивность! Они посмеются над нами, потому что любая доброта для них – только слабость! Если уж война – то война по-настоящему, без этих игрушек в тупое благородство!..

В коридорах корвета все обалдели от произошедшего настолько, что никто и не подумал задержать бегущих юнг. Они, тяжело дыша – хотя пробежали немного, вообще-то, остановились в капитанском салоне, у входа в каюту.

– Вам сюда не надо, – военный полицейский преградил наконец дорогу, но мальчишки успели увидеть лежащие рядом трупы – с окровавленными головами, держащиеся за руки.

Антон попятился. Споткнулся о комингс, удержался на ногах и опрометью бросился обратно…

…Когда он выбежал на причальную площадку, капитана Ярошевского вели уже далеко внизу. Люди вокруг – на лестницах, у подъемников, в переходах – недоуменно провожали группу взглядами. И еще более удивленно вскинули головы, когда сверху – там, где мальчишеская фигура, вцепившись руками в перила, перегнулась через них почти в падении – раздался отчаянный звонкий крик:

– Гад! Какой ты гад! Лучше сто раз проиграть, чем один раз – победить с такими гадами, как ты!!! Гад! Гад! Гад!

Яростный крик, его отрывистые слова не били – они словно клеймили.

Только теперь Ярошевский замолчал и ссутулился.

* * *

В личном деле расстрелянного по приговору военного суда капитана Ярошевского было отмечено, что его родители, жена, младший брат и две дочери – трех и пяти лет – погибли во время боевых действий на Китеже.

А на короткую церемонию погребения сторкадских мальчиков в космосе пришло неожиданно столько людей, что им не хватило места на парадной палубе.

17. Долг Второй год Галактической войны

Пожалуй, никогда еще Варшау – древний город на стыке Империй – не был так многолюден, как сейчас.

Люди переполняли город, и временами казалось, что он вот-вот взорвется – как плотно завинченная банка с водой, поставленная на огонь.

Военные и гражданские. Ошалелые и от этого пронзительно-шумные делегации школьников – самых разных победителей и призеров, получивших право приехать сюда в награду. Дворяне. Фермеры. Рабочие. Женщины и мужчины. Жители Земли и космических колоний. Оба Императорских Двора и весь Большой Круг. Флаги, флаги, флаги – самые разные флаги…

Не меньше пяти миллионов человек (и много тысяч не-людей) съехались сюда. Событие же, которое должно было состояться сегодня, будут смотреть более миллиарда только людей. Сколько самых разных инопланетян увидят его на экранах трансляторов – было трудно себе даже представить.

Вместе с людьми по городу волнами перекатывался обычный шум – и пение разноголосое, разноязыкое, замешанное на военных маршах. Было от чего просто-напросто ошалеть.

Молодой парень в простой одежде, по виду – рабочий, попавший в это кипение прямо с трапа самолета, не ошалел. Может быть, потому, что думал о своем и смотрел по сторонам как-то отстраненно…