Шаги за спиной

О находке гениального мальчика сообщила газета и даже спросила:

– Как тебе это удалось?

– Я всегда хотел принести пользу родной стране, – ответил Петя.

(Еще одна национальная черта)

Правда, позже мизинец брахитозавра оказался коровьей лопаткой; так заявили археологи из столицы. Но местные археологи не согласились с этим выводом и организовали комиссию. Споры по поводу таинственной находки ведутся до сих пор.

Года на три или четыре Петя Бецкой прекратил свою деятельность, отчасти из-за стыда, вызванного неудачей, отчасти, из-за новых проблем, вызванных половой зрелостью.

Следующий удачный поджог он совершил в возрасте примерно тринадцати лет, устав от учебы, безделья и женского внимания.

Нужно сказать, что Петя Бецкой был необыкновенной личностью – с огоньком в глазах, словах и кончиках пальцев. Девочки не давали ему проходу.

Одной майской ночью, во время фейерверка, который местные жители устраивали тогда с завидной регулярностью, он прогуливался в скверике. Огни вспыхивали в небе и отражались в вялотекущей маслянистой реке. Пахло цветами и парфюмерией.

Петя спустился по ступенькам к лодочной станции, влез в лодку и стал мечтать. В то время он любил помечтать в одиночестве. Из лодки его выгнал служитель станции, молодой парень лет двадцати. Выгнав Петю, служитель привел в лодку девушку и занялся с ней неслышной беседой или чем-то вроде того. Петя Бецкой был оскорблен – еще никогда с ним не обходились столь бесцеремонно. Дверь домика лодочной станции оставалась открытой. Петя вошел и притаился в темноте. Сквозь большие окна вспыхивали цветные одуванчики фейерверка. В руках у Пети было сломанное весло. Минут через пять молодой служитель вернулся и принялся искать мотор для лодки.

– Я здесь, – сказал Петя.

– Кто? – удивился служитель и не успел вскинуть фонарик.

Потом Петя вылил бензин из бака. Он работал быстро и профессионально. Оставалось только чиркнуть спичкой.

– Ауу! – подала голос заскучавшая девушка, – долго еще?

– Только минутку, – ответил Петя.

Девушка удивилась, вышла из лодки и пошла к домику.

– А где же Толя? – спросила она.

– Лежит за дверью, – ответил Петя.

– А что случилось?

– Получил веслом. Старые счеты. Это наши мужские дела.

– Да так ему и надо, – сказала девушка, – пошли погуляем, я гулять хочу.

Петя вытащил служителя за двери и сделал все что нужно внутри.

Девушка тоже пыталась войти в домик, она была мягкой и громкодышащей. Большие девушки почему-то очень любят тринадцатилетних мальчиков с огоньками. Петя взял ее за руку и повел прочь. Девушка послушно пошла. Ровно через пять минут домик взорвался. Конечно, он не по-настоящему взорвался, а только надулся огнем и выстрелил стеклами, но Петя был горд.

– Что там такое? – спросила девушка.

– Я взорвал станцию, – ответил Петя.

– Ты большой негодяй.

– Не большой, а великий.

Они погуляли по скверику до самой до полночи и большая девушка вполне оценила петины огоньки в глазах, словах, и в кончиках пальцев. Потом девушка проводила его домой, как старшая. Всю дорогу они занимались неслышной беседой.

Пожарная машина приехала только под утро, для галочки, отметилась и убралась восвояси.

Следующие свои поджоги Бецкой совершал из удовольствия, близкого к эстетическому. В тех краях любят говорить: «хорошего – понемножку», почему-то считая, что если плохого много, то это хорошо. Хотя поджоги Бецкого были действительно хороши, он совершал их редко. Но пришло время и его заметили, как бывает со всеми настоящими мастерами. С этих пор Бецкой стал поджигать на заказ. У него появились деньги и чувство собственной полезности. Чувство же собственного достоинства у него было всегда. Так продолжалось несколько лет: пожары горели и летом, и зимой, и в ясную погоду, и в дождь. Летом власти объясняли пожары жарой, а зимой холодом, дескать, людям холодно, вот они и греются неосторрожными (два «р» – это от холода) способами.

В сухую погоду объясняли пожары сухой погодой, а в дожди – недавней сухой погодой. Если тебя никто не слушает, легко объяснить все что угодно.

Но однажды утром Бецкой брился в спальне.

И вот:

– В связи с установившейся в последнее время жаркой, с усиленным ветром погодой, населению области категорически запрещается входить или въезжать в сосновые леса, а так же разводить в них костры, – сказало радио.

Бецкой выглянул в окно: моросил дождь, устав за последние два дня. Жаркие и ветренные дни закончились неделю назад, но радио все равно передавало сообщение, противоречащее элементарной разумности. Как говорил кто-то из местных: «усердие превозмогает и рассудок». Впрочем, дело было не в этом, просто за минуту до того радио твердило о правах человека. О том, что теперь, к счастью, уже никто не будет их нарушать – нанарушались и хватит. И Бецкой подумал: а будет ли это соответствовать правам человека, если запретить людям вход в леса, которые являются их собственным, народным, достоянием? И не было ли достаточным просто запретить вход в леса, если для того чтобы развести огонь в лесу, нужно вначале в лес войти? и можно ли поджечь мокрый сосновый лес?

А Бецкой к тому времени стал настоящим профессионалом. Он умел поджечь все что угодно, даже поджег как-то на спор половинку силикатного кирпича и выиграл в этом споре старый велосипед. На велосипеде он иногда катался по утрам вдоль тихой набережной, где так и не отстроили лодочную станцию.

Еще Бецкой умел добывать огонь из чего угодно, ему не нужны были спички, зажигалки, увеличительные стекла или трущиеся палочки, как у дикарей. Он спорил и по этому поводу и тоже однажды выиграл велосипед, доказав, что может добыть огонь из пучка ваты и оловянного солдатика. Второй выигранный велосипед был большим, но трехколесным, поэтому Бецкой подарил его невероятно толстой женщине, жившей по соседству.

Женщина воспрянула духом и стала разьезжать по улицам, как слон на показ, – ходить она уже не могла из-за полноты.

И вот сейчас ему предлагался вызов: поджечь мокрый насквозь сосновый лес. За городом немало болот, болота обычно обрастают лесами, как места непригодные к сельхозработам. Во время дождей мелкие болотца разливаются и леса становятся труднопроходимыми из-за воды. Это осложняло задачу, но настоящего мастера трудные задачи обычно вдохновляют. Бецкой выбрал удобную одежду, взял сумочку для грибов, чтобы не привлекать внимания, и отправился в ближайший лес на электичке. В электричке ехали другие грибники: рядом на скамейке устроились два поэта, русский и украинский, они читали друг другу свои подражательские и заунывные стихи непомерной длины. Чуть дальше сидела румяная женщина, вычислявшая вслух свою зарплату. Зарплата была так мала, что женщина не боялась, что ее ограбят. Напротив сидела парочка, с которой не все было в порядке, такие вещи Бецкой замечал сразу. Он прислонил голову к жесткой раме окна, ударяющей висок при каждом толчке колес, полуприкрыл глаза, притворяясь спящим, и стал слушать.

Женщина была в простом летнем платье, белом, с зеленым морем и пальмами. Пальмы стояли по три и к ним подплывала яхта с алыми парусами. На свободных от рисунка местах начертаны латинские слоги. На голове – большой розовый бант, это делает ее похожей на школьницу-переростка. Колени свинуты, руки брошены на них беспомощным жестом. Необычно выражение лица: очень простое, простецкое, как у юной деревенской глупышки, но в глазах вздрагивают огоньки настоящей глубины, особенно, когда разговор становится непонятным.

– Так было всегда, если ты помнишь, – сказал мужчина, – ты всегда главное оставляла между строк.

– Но, Валера, ведь виновата не только я. Ты знаешь, как мне хотелось иногда сказать это главное? Просто у тебя было такое лицо, что мне приходилось молчать. Или говорить не о том. Вот и сейчас мы говорим не о том.

– Но не молчать же полтора часа в электричке?

– Ты сам предложил эту поездку. Я не собиралась ехать за грибами, за грибами ездят осенью.

Валерий отвернулся к окну и замолчал. Да, он сам предложил поехать в лес, два дня в четырех стенах были невыносимы.