Шарада Шекспира

–  Вы полагаете, первая жена Адамова умерла не своей смертью?

Старушка помолчала. Долго, внимательно рассматривала гостя.

–  Никто ведь не разбирался в причинах, - понизив голос, произнесла Галина Потаповна.
– Когда Лена скончалась, Адамов отговорил Ступиных от вскрытия, нарассказывал им всяких ужасов… они и согласились. Им не хотелось, чтобы тело дочери кромсали, ее этим уже не вернуть. Так и похоронили. У них, конечно, закрались подозрения, но… разве докажешь? Лева врач, он в медикаментах разбирается, сам жене уколы делал, сам лекарства давал… возможностей у него было - хоть отбавляй.

–  Но ведь называли же официальную причину смерти?

–  Сердце. Надо признать, у Леночки с детства оно пошаливало, ее лечили, в кардиологические санатории возили. И нервы у нее были не в порядке, неустойчивая психика. А во время беременности все это обострилось, потом пуще стало развиваться. Асенька родилась слабенькая, болезненная, с дыханием были проблемы, еле выходили ее в роддоме. Когда Адамовы забрали ребенка домой, все заботы легли на Лену, она сама детский врач. Но чужих детей лечить не то, что своих. За тех душа не болит!

–  При чем же тогда Адамов?
– спросил сыщик.
– Сердце у его супруги не выдержало, нервы сдали, вот и летальный исход.

–  А почему он настоял, чтобы вскрытия не было? Почему Асю к дедушке с бабушкой не пускает? Боится! Мало ли что ребенок мог видеть, слышать?

–  Может быть, он просто щадит чувства девочки и самих Ступиных?

–  Он пощадит!
– рассердилась старушка.
– Как это доктор молодую жену не сберег? А я вам скажу! Адамов - напыщенный себялюбец, карьерист. Он занимался своей хирургией, пропадал на работе сутками, по командировкам мотался, квалификацию, видите ли, повышал! Ступины хотели помочь дочери, так Лева ни в какую: ничьих родителей, заявил жене, в моем доме не будет, ни моих, ни твоих. Как же, мол, другие женщины детей растят? Я тебя, Лена, деньгами обеспечиваю, домработницу нанял, неужели не справишься? Вот так! Спихнул больного ребенка на жену, она ночами не спала при ее-то нервах, с ума сходила от страха за Асеньку. А Лев Назарович закрылся от неприятностей, ушел с головой в хирургию, оперировал, писал научные труды, чтобы только дома бывать пореже. Стал знаменитым!

–  Ну, известность к нему пришла попозже, - возразил Смирнов.
– И все-таки, вы считаете, он убил Елену?

–  Не прямо, так косвенно, - решительно заявила Галина Потаповна.
– Довел до смерти! Наверное, она высказывала недовольство его постоянными отлучками, может, и ревновала. Адамов всегда был окружен поклонницами - коллегами по работе, пациентками…

–  Откуда вы знаете?
– перебил ее сыщик.

–  Ступины делились, - ответила старушка.
– Кому же было поплакаться, как не мне? А им дочка жаловалась. В последние полгода, когда Лена заболела, она даже намекала матери, что боится Адамова.

–  Так она все же болела?

–  Ну да! Я же вам объясняла: у Леночки сердце прихватывало, бессонница мучила, нервное истощение. Адамова это, конечно, раздражало. Вот он и избавился от больной жены.

Видимо, и самой Галине Потаповне ее доводы показались недостаточно убедительными. Одно дело - обсуждать с соседями бывшего зятя, обвинять его во всех грехах; другое - довести свое мнение постороннему, незаинтересованному человеку.

По скептическому выражению на лице гостя она поняла, что тот не спешит соглашаться с услышанным.

–  Адамов - страшная личность! Недаром он стал хирургом. Представляете, с утра до вечера резать людей?!
– округлив глаза, прошептала старушка.
– Он на все способен!

***

Стояла туманная весенняя оттепель. Кроны деревьев тонули в молочной мути, были видны только стволы, черные, покрытые каплями влаги.

Ева промочила ноги. Она с тоской рассказывала Смирнову о резиновых ботиках, в которых щеголяли женщины прошлого века.

–  Как было удобно!
– восхищалась она.
– Надеваешь ботики прямо на обувь, на туфли например, потом снимаешь, и все сухое. Красота!

–  Да, неплохо, - соглашался сыщик.
– Я бы сейчас тоже от калош не отказался.

Они прошли мимо щита, обклеенного афишами. Взгляд Евы рассеянно скользнул по нему…

–  Постой-ка, - схватила она Славку за рукав.

Он потянул носом. В воздухе пахло сосисками и кетчупом.

–  Что там? Хочешь купить хот-дог? Лучше зайдем в кафе, - взмолился он.
– Поедим по-человечески.

–  Подожди…

Ева ринулась не к лотку с хот-догами, а к рекламному щиту. Она так и застыла возле него, не обращая внимания на снующих мимо прохожих. Потом повернулась к Смирнову, махнула рукой.

–  Иди сюда!

Он нехотя подошел. Ева показала пальцем на скромную афишу театра «Неоглобус», приглашающую любителей шекспировской Англии на премьеру «Ошибки лорда Уолсингема». Внизу красовалась сделанная от руки толстым черным фломастером надпись: «Коллектив театра приносит извинения и с прискорбием сообщает об отмене премьеры по причине внезапной кончины ведущего актера, играющего в спектакле одну из главных ролей».

–  Видишь?!
– громко зашептала Ева на ухо Смирнову.
– Он говорил! Он предчувствовал!

–  Кто? В чем дело? Ты о ком?

–  О нем! О Кристофере Марло! А ты не верил…

Сыщик еще раз внимательно перечитал надпись.

–  Премьера отменяется из-за смерти актера, - сказал он.
– Ну и что? Мы не идем?

–  Куда же нам идти, раз спектакля не будет?!
– разволновалась Ева.
– Кристофер умер. Его убили!

–  С чего ты взяла? Разве здесь написано, кто умер? Наверное, пожилой артист… Они тоже люди. И умирают так же, как все. При чем тут твой знакомый?

–  Это он! Я знаю… Я чувствую! Он просил меня о помощи, а я оказалась глухой к чужой беде. Я во всем виновата!

–  Ева, не расстраивайся раньше времени, - успокаивающе взял ее за руку Всеслав.
– У тебя есть телефон этого Кристофера? Позвони и узнай, все ли с ним в порядке. Вот увидишь, он жив и здоров.

Но Ева уже не слушала. Она погрузилась в раскаяние и горе, молча позволила Смирнову увести себя в сторону от афиши, понуро побрела рядом.

–  Ну, что ты как в воду опущенная?
– не выдержал сыщик.
– Ничего же не известно.

–  Поедем в театр!
– встрепенулась она.
– Может быть, это и вправду не он?

Смирнов с досадой посмотрел на часы: у него было назначено на сегодня несколько встреч. Но Ева выглядела такой несчастной…

–  Ладно, - вздохнул он.
– Поехали.

Через полчаса они вошли в маленькое, отделанное деревом фойе «Неоглобуса». У стены, прямо напротив двери, стояла высокая ваза с белыми гвоздиками, обвитая черной траурной лентой. Ева вздрогнула и крепче прижалась к Славке, бормоча: «Только бы не он, только бы…»

Две женщины, молодая и постарше, со скорбными лицами о чем-то перешептывались.