Шайтан Иван 6

Велибин растерянно оторвался от бумаг и уставился на Баровича. — То есть как неудовольствие?

— Начертано собственной рукой государя на докладе его превосходительства генерал-адъютанта Бенкендорфа, моего начальника. Вам приказано изъять все оставшиеся документы по данному делу и сдать мне, в дальнейшем не упоминать о нём.

Лицо Велибина стало красным. — Получается, что существуют лица не подвластные законам империи, я правильно вас понял, полковник.

— Нет, не правильно, все подданные его величества находятся под юрисдикцией законов империи. В данном деле, в Главном военном суде, не нашли признаков преступления. Все обвинения, выдвинутые против графа, оказались не состоятельными, а некоторые подложными. Граф выполнял секретную миссию по поручению Императора, все его действия и поступки были связанны с ней.

— Но я не был поставлен в известность?! — Возмутился Велибин.

— А разве вы входите в круг лиц допущенных к секретным делам империи. И напомню, вам, на допросе граф был вынужден напрямую сказать, что он выполняет задание государственной важности. Несмотря на это вы вынудили его предъявить свой жетон, раскрывая его участие в секретной миссии. Возникает вопрос, почему такое пристрастное отношение к графу и снисходительное отношение к Анукину и Смолину. Их доказанные преступления нанесли Империи куда больше вреда.

— Да, но…– совсем смутился Велибин.

— Павел Яковлевич, вы умный человек, неужели вы не могли усмотреть в том связь. Граф участвовал в оказании военной помощи Хайбуле, для которого скупал оружие и передал ему. В последствии Хайбула подписал мирный договор. Мало того, что вы огульно обвинили графа в государственной измене, вы унизили его арестом и содержанием в тюрьме, как уголовника. Вы что не знали, что он титулованная особа, георгиевский кавалер, кавалер ордена Святого Владимира, спаситель цесаревича. Как же так, Павел Яковлевич? Граф оскорблён до крайней степени.

— Но.но.почему он не предъявил свой жетон сразу?

— То мне не ведомо, ваше превосходительство. Единственное, что я знаю, он ждёт вас в Петербурге, чтобы вызвать на дуэль.

Этого в инструкции не было, но Барович решил окончательно припугнуть Велибина на свой страх и риск.

— Какая дуэль, согласно высочайшему указу дуэли запрещены в Российской империи, — буквально выкрикнул Велибин.

— Как, Павел Яковлевич, вы разве не читали? В газетах прекрасно описана дуэль графа, которого вызвали два англичанина. В виде исключения Государь дал разрешение и граф быстро разделался с ними. Не буду описывать подробности, уж больно кровавые. Скажу только, что одному он перерезал глотку, другому отрубил руку. Кто ему помешает обратиться к его Величеству дать ещё одно разрешение. Согласитесь оскорбление нанесённое вами ему действительно, просто чудовищны.

Велибин рухнул в кресло, словно подкошенный. Лицо его было мертвенно-бледным, взгляд — пустым и потерянным, устремленным в одну точку на столе с бумагами.

— Ваше превосходительство, вы меня, кажется, не дослушали до конца, — произнес Барович с едва уловимой, но отчетливой ноткой иронии в голосе.

— Ну… что… что еще… — вырвался у Велибина глухой, почти стонущий звук. Он с трудом поднял на Баровича мутные глаза.

— Спешу вас успокоить, ваше превосходительство, — Барович сделал небольшую, но значимую паузу, наслаждаясь эффектом. — Государь Император, узнав о… намерениях графа Иванова-Васильева касательно вас, изволил в категорической форме воспретить ему даже помышлять о подобном поступке.

— П-правда?! — Велибин резко выпрямился в кресле, в его глазах мелькнул слабый, жадный огонек надежды. — Это… это правда, полковник?

— Так точно, ваше превосходительство, — кивнул Барович, сохраняя безупречную выправку. — Однако… — Он намеренно замедлил речь, — … на будущее, настоятельно рекомендую вам весьма осторожное обращение с графом Ивановым-Васильевым. — Барович понизил голос до доверительного шепота: — С тех самых пор, как граф спас жизнь цесаревичу, их связывает весьма… тесная дружба. — Он выдержал многозначительную паузу, давая словам проникнуть в сознание судьи. — Теперь, ваше превосходительство, могу ли я получить все, без остатка, документы по этому, слава Богу, закрытому делу?

— Д-да… конечно, — пробормотал Велибин, внезапно ощутив всю глубину усталости и потрясения. Он беспомощно махнул рукой в сторону двери. — Я… я распоряжусь сию минуту.

* * *

Утром ко мне пожаловал полковник Лукьянов, бодрый, словно заряженный пружиной.

— Доброго утра, Пётр Алексеевич! — отрапортовал он, сверкая безупречной улыбкой.

— Может ли быть добрым утро, — проворчал я, — если его началом служит визит полковника жандармов? Вестник, как правило, недобрый.

— Ну, полноте хмуриться! — Лукьянов махнул рукой, его веселье казалось непробиваемым. — Мне приказано к полудню явиться к его высокопревосходительству. А вас… вас почтительно приглашают.

— Приглашают? — я приподнял бровь. — Могу ли я отказаться?

— Увы, Пётр Алексеевич, — полковник развел руками в красноречивом жесте, — к сожалению нет.

— Значит, в добровольно принудительном порядке, — сокрушенно вздохнул я.

— Добровольно принудительном! — Лукьянов рассмеялся звонко. — Чудесно сказано! Обязательно запомню сию формулировку, Пётр Алексеевич.

Ровно в полдень мы переступили порог кабинета. За столом восседал сам Бенкендорф, рядом — Дубельт с привычно сосредоточенным видом. И — к моему величайшему изумлению — цесаревич Александр Николаевич, непринужденно откинувшись в кресле.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! Здравия желаю, господа! — отчеканил я, делая положенное по чину приветствие.

— Здравствуйте, господа, — сухо отозвался Бенкендорф, едва кивнув. — Не будем попусту тратить время, приступим. Его Императорское Величество изволил усомниться в целесообразности формирования дополнительного отряда охраны. Находит нынешние меры достаточными.

Взгляд шефа жандармов, тяжелый и оценивающий, медленно скользнул по каждому из нас. — Ваше мнение?

Воцарилась гробовая тишина. Все присутствующие, словно сговорившись, устремили взоры на меня. Даже цесаревич смотрел с любопытством, чуть склонив голову.

— В таком случае, господа, — начал я с невозмутимым видом, — для всех верноподданных Его Императорского Величества полагаю руководствоваться двумя непреложными пунктами. — Я выдержал паузу. — Пункт первый: Император всегда прав. Пункт второй: — голос мой зазвучал чуть громче, — если возникли сомнения, надлежит вновь обратиться к пункту первому.

Я сидел, сохраняя вид глубокомысленной серьезности, наблюдая, как мои слова медленно доходят до сознания собравшихся. Первым не выдержал цесаревич. Он сначала лишь задрожал, пытаясь подавить смех, губы его искривились, но через мгновение громкий, искренний хохот вырвался наружу; он даже отмахнулся рукой, словно отгоняя комара. Дубельт фыркнул, прикрыв рот кулаком, Лукьянов сдержанно хихикнул. Лишь Бенкендорф оставался непоколебим. Он слегка поморщился, будто почувствовал неприятный запах.