Шайтан Иван 6

Григорий взбодрился, вспоминая, какая красивая и непокорная была его Катерина в девичестве. Почему была? — подумалось ему. — Она и сейчас красива в своём праведном гневе.

— Чего улыбишься? — насторожилась Катерина.

— Да вот, вспомнилось, как ты меня в ухо вдарила, когда я целоваться полез, — неожиданно рассмеялся он.

Катерина не удержалась и звонко рассмеялась в ответ.

— Так-то ж с перепугу! Кто ж так целоваться лезет? Даже за руку не подержал! Я девка не целованная была, парнями не балованная.

— Так я тебе и поверил! А кто с Сёмкой тискался? Видел я всё! — обиженно засопел Григорий.

— А чего ж ты до конца не досмотрел, как он в два уха получил?

— Правда, что ль? — удивился Григорий.

— Правда, правда! С чего ты думаешь, апосля, он так на меня взъелся? Так с того случая, не забыл!

— Вона как! А нам баял, что разонравилась ты ему.

— Да куда там! Через то он к Галке Сорокиной и переметнулся. Она по нему давно слёзы лила.

— Чёрт вас, баб, разберёт! — вздохнул Григорий.

— Вот и не лезь в дела бабские! Я ж не советую тебе, как сотней командовать, — поставила точку в разговоре Катерина, строго глядя на мужа.

Глава 34

Вчера провожал Андрея и Михаила. Лермонтов, удручённый расставанием с Лейлой, шёл мрачнее тучи и не проронил ни слова.

— Михаил Юрьевич, — начал я, глядя на его понурую спину, — а не подумать ли вам об отставке? Вы человек заслуженный, никто и слова не скажет.

— С чего бы, Пётр Алексеевич? — резко вскинул голову Лермонтов. — Только что в сотники произвели — и сразу в отставку?

— Ну, вот, другое дело! — отмахнулся я. — Встряхнись и службу неси, как положено. Не мужское дело за юбкой тянуться — это жене за штанину мужа держаться положено! Хватит прощаться, пора! Трогайте!

Они лихо вскочили в сёдла и помчались по улице, заставляя редких прохожих шарахаться в стороны. Над Петербургом вставал новый день, серый и промозглый, в пасмурных рассветных сумерках.

Вместе с полковником Лукьяновым я прибыл на базу ССО, где формировался отряда личной охраны высочайших особ. Здесь временно разместили всех, двадцать три кандидата. Их тщательный отбор и проверку по всем линиям вели офицеры Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и Корпуса жандармов. Моё дело — заложить фундамент, начав обучение азам охраны первых лиц государства. Впоследствии отряд должен расти и оттачивать мастерство сам. Ключевым был вопрос о командире.

Выбор пал на подполковника Игоря Милановича Бекасова, третьего по списку, представленному Дубельтом. Высокий, стройный, в безупречно отутюженном голубом мундире, он воплощал выправку гвардейца. На парадном мундире скромно поблескивал орден Святого Станислава 3-й степени без мечей. У бедра — уставная сабля с характерной «клюквой» на эфесе. Взгляд его карих глаз был оценивающим, холодным и невероятно цепким — взгляд профессионала. При представлении он испытующе сжал мою руку, явно пытаясь прощупать силу, но мгновенно встретил не уступающее. Моё превосходящее давление, медленно прессующее его кисть, вызвало настоящее удивление мелькнувшее в его глазах.

— Впечатлён, господин полковник, — отозвался Бекасов, коротко тронув губы подобием улыбки.

— Запомните, господин подполковник, — холодно предупредил я, не ослабляя хватки, — подобные пробы могут стоить вам целостности кисти. Окажись я склонным к обидам и излишнему самолюбию.

— Ваше предостережение принято к неукоснительному исполнению, господин полковник, — отчеканил Бекасов, выпрямившись как струна. Лицо его было совершенно непроницаемым.

Кандидаты стояли в строю — прямая шеренга, резко загнутая на левом фланге, образуя жесткую букву «Г». Я, в сопровождении Лукьянова и Бекасова, неспешно проходил вдоль шеренги, изучая каждое лицо. Во взглядах многих читалась та самая стальная, натренированная уверенность профессионала. Похоже, опыт жандармской службы был у доброй половины. По словам Лукьянова, возрастной ценз — не старше двадцати шести; лишь подполковнику Бекасову исполнилось двадцать девять. Все они выдержали жесткий физический отбор под началом ротмистра Малышева. Закончив обход, я остановился перед центром шеренги.

— Господа! — голос прозвучал чётко, заставив всех вытянуться и собраться. — Цель вашего присутствия здесь ясна. Вас ждёт напряжённая учёба, бесчисленные тренировки и тяжкий труд. О привилегиях, сопутствующих службе в отряде, вы осведомлены. Признайте — они значительны. Но плата за них — высочайшая ответственность. Меньше речей — больше дела. Ценен будет лишь результат. Помните: вы — кандидаты. Это значит, что возможно кому-то откажут в службе. Те, кому не повезёт, вернутся в свои части без урона репутации. Служба здесь — честь, бремя и постоянная угроза жизни. Конец построения. ВОЛЬНО! РАЗОЙТИСЬ!

Шеренга дрогнула и рассыпалась. Кандидаты разбрелись.

— Игорь Миланович, — спросил я, обращаясь к Бекасову, — успели ознакомиться с людьми?

— Так точно, господин полковник. В меру прошедших семи дней.

— Олег Дмитриевич, — кивнул я Малышеву, — как показал себя господин подполковник на испытаниях?

— По всем нормативам — отлично, господин полковник, — отрапортовал ротмистр. — Однако рукопашный бой… командир, полный ноль.

— Рукопашному бою можно научить, — махнул я рукой. — Для командира охраны первостепенны иные качества, хотя владеть кулаком и клинком лишним не будет. В нашем деле любой навык может стать роковым или спасительным.

Обучение началось незамедлительно. Чёткое расписание, утверждённая программа — железный порядок. Утро и день до полудня — оттачивание прикладных навыков, практика до седьмого пота. Послеполуденные часы — теория. Вечер — снова полигоны, стрельбища, отработка ситуаций. Работа закипела.

Начальный этап учёбы лег на мои плечи: каждый день после обеда — теория. Задача оказалась необременительной. Среди кандидатов не было ни лодырей, ни тупиц — горели глаза, рвались в дело. Перспектива охранять самого государя и его семью в ближнем карауле — мечта для любого гвардейца, шанс уникальный.

Занимались пока в упрощённой полевой форме, лишённой капюшона. Но в мастерских уже кроили тёмно-синие мундиры строгого покроя — без погон и нашивок. Отличительным знаком станет нагрудная бляха: серебряный номерной щит с императорским вензелем, наложенный на скрещенные мечи. Комплект довершали: чёрный лакированный ремень, кобура с пистолетом на пояснице и боевой кинжал у левого бедра. Эскизы этой формы цесаревич лично утверждал вместе с жандармскими чинами.

Александр Николаевич бывал на базе постоянно, вникая во все детали. Не гнушался взять в руки оружие — отстреляться в тире, скрестить шпагу со мной или кем-то из моих бойцов. Но настоящий переворот в сознании курсантов произошёл позже. Сначала они оценили моё фехтование, затем были потрясены показательным выступлением Паши (рукопашный бой и нож). Однако подлинный шок наступил, когда те же приёмы, но с убийственной скоростью и точностью, продемонстрировал я сам. Эффект был ошеломляющим.

Особенно разительной стала перемена в подполковнике Бекасове. Его прежняя, безупречная, холодная официальность растаяла, сменившись неподдельным уважением. Интригу вокруг моей персоны подогревали и байки офицеров ССО о Пластуновке, о том бое с горцами, о легендах, ходивших по Пластунскому батальону, и прочих «подробностях» моей биографии.

— Олег Дмитриевич, — спросил Бекасов, когда они сидели поздним вечером в кабинете Малышева, — это правда, что рассказывают ваши офицеры о полковнике графе Иванове-Васильеве?