Шайтан-звезда (Часть 1)

Что-то внутри подалось, как бы подскочило вверх - и рот ее наполнился плотной, как похлебка с ячменной мукой, и отвратительной на вкус дрянью.

Абриза выпрямилась и как можно дальше выплюнула то, что попало ей в рот. Даже не посмотрев на свой плевок, чтобы ее не замутило, она схватила бурдючок с вином из фиников, как следует прополоскала рот и, убедившись, что дурной вкус исчез, сделала большой глоток.

И от вина-то ей сделалось неладно. Оно пропиталось запахом бурдюка, и этот кислый кожаный запах оказался даже хуже запаха верблюда, а он приводил Абризу в бешенство.

Потом она опять склонилась над курдом и выдавила из ранки остатки гноя. Пальцы, прислушавшись, сообщили ей, что опасность миновала и в теле раненого царит спасительное тепло.

На всякий случай она промыла вином и рубцы, и рану от гнойного нарыва, а потом наложила на них новую повязку.

А между тем уже наступил вечер, подполз ночной холод, а вместе с ним Абризу одолела невозможная усталость. Легкий озноб привязался к ней, и если бы у нее была кожаная коробочка с кремнем и прочими принадлежностями для разведения огня, она бы согрела себе хоть вина.

Абриза подумала, что такая коробочка может быть у тех мертвецов за холмом, которых она обшаривала в поисках пищи, но не огня.

– Подожди меня, о Джеван, - обратилась она к раненому, как будто он мог ее слышать.
– Я попробую развести огонь и согреть еду... иначе я умру... Подожди меня еще немножко!

– Во имя Аллаха...
– отвечал курд, и непонятно было, бредит ли он, или говорит, осознавая сказанное.

Абриза поднялась и, совершенно обессилев, побрела к холму. Каменистая почва под ногами почему-то была теплой, а голову и вовсе охватил жар. Колени подогнулись, Абриза опустилась наземь и ощутила блаженство.

Благодетельный сон снизошел на нее.

Когда она проснулась, солнце стояло низко у окоема. Абриза приподнялась на локте - и обнаружила, что укрыта джуббами и аба. А рядом, повернувшись к ней спиной, преклонил колени на разостланном коврике некий человек и старательно славил Аллаха.

Потребовалось время, чтобы она осознала: этот человек - Джеван-курд, и он до такой степени пришел в себя, что вопит призывы и хвалы на всю пустыню.

– О Джеван!
– воскликнула она.

Прервав молитву, курд с неудовольствием обернулся к ней.

– Погоди, о женщина!
– приказал он.
– Мне немного осталось.

От прославления Аллаха он перешел к изъявлению покорности Всевышнему и завершил молитву. Но, когда он встал с колен, Абриза опять спала.

Этот странный и блаженный сон затянулся надолго.

Проснулась Абриза оттого, что ее не слишком сильно, но и не слишком бережно трясли за плечи.

– Поднимайся, о женщина, возблагодари вместе со мной Аллаха! требовал курд.
– Нельзя же столько спать!

Солнце близилось к зениту. На голову Джевана-курда была накинута джубба и он заслонял собой Абризу от горячих лучей.

Абриза села.

Местность вокруг нее немного изменилась. Она не сразу поняла, что исчезли тела мальчика и еще двух убитых. Но появился холмик из тех камней, что покрупнее. Очевидно, курд нашел что-то, способное заменить заступ и лопату, и, как умел, похоронил одного мертвеца, а других оттащил туда, где они не огорчали бы взгляда.

Кроме того, он раздобыл кремень и кресало, выложил из камней небольшой очаг и даже что-то на нем сготовил, судя по уголькам.

– Как это я проспала всю ночь и утро до полудня?
– удивилась Абриза.

– Ночь и утро до полудня?
– переспросил Джеван-курд.
– Ты бесноватая, о женщина, или твой разум от бедствий улетел? Клянусь Аллахом, ты спала ночь и день, потом еще ночь и еще день, а потом еще одну ночь! А если бы я не разбудил тебя, ты и дальше бы спала!

– Погоди, о Джеван, дай мне понять, что со мной произошло! прикрикнула на него Абриза, к которой вернулись и прежние силы, и задиристый нрав. Я пошла к холму, чтобы найти на тех мертвецах коробочку с принадлежностями для огня. Как же я оказалась здесь?

– Я принес тебя, о несчастная, - объяснил курд.
– Когда ты ушла, я лежал без движения, но видел и слышал тебя. Настала ночь, а ты не возвращалась. Тогда я подумал - а почему это, ради Аллаха, я боюсь пошевелиться? Я приподнялся, встал и пошел. Твое платье я заметил издали, и благодари Аллаха, что он дал тебе надеть в эти дни желтое платье! Если бы на тебе было красное или черное, я бы не заметил тебя на склоне холма.

– Что же было потом?

– Потом я хотел приподнять тебя, и я согнулся, и подвел под тебя руки, но мне помешал выпрямиться мой живот, - хмуро признался курд.
– Вернее, у меня пропала та сила, которая должна быть у мужчины в спине и животе. Я пошел, принес теплые аба, укрыл тебя и лег с тобой рядом прямо на том склоне.

– Ты не разбередил свои раны?
– забеспокоилась Абриза.

– О каких ранах ты мне тут толкуешь, о женщина?
– высокомерно спросил Джеван-курд.

– У тебя были разрублены грудь, плечо и досталось животу, о несчастный! воскликнула Абриза.
– Я уж боялась, что ты помрешь, и сидела с тобой, и лечила тебя чем могла.

– Грудь, плечо и живот? Аллах отнял у тебя разум, о женщина! возмутился курд. И с силой хлопнул себя кулаком по мощной волосатой груди. Очевидно, это не вызвало у него не то что боли, а даже неприятного ощущения, что было по меньшей мере странно.

– О Джеван, о бесноватый, что ты делаешь?
– закричала Абриза.
– Еще и трех дней не прошло, как у тебя вот тут и вот тут все было разворочено и окровавлено! Потрогай свои шрамы, о несчастный!

Она ухватилась за полы его фарджии, и распахнула их, и задрала на ошеломленном курде рубаху, и распутала повязки, и коснулась пальцами пересечения красных рубцов, проведя вдоль каждого из них сверху вниз, до самого живота. И они были наподобие шнурков, которыми женщины привязывают к голове изар.

Вид этих шрамов поразил Абризу. Она видела, что и с ней, и с раненым творится что-то необычное, но не ждала такого скорого и безусловного успеха от своего диковинного лечения.

– Ты удивительная красавица, - сказал вдруг Джеван-курд, приосанился и подкрутил длинный ус.
– Погоди немного, я вспомню какие-нибудь подходящие стихи и скажу их тебе.

– Зачем мне от тебя стихи?
– крайне изумилась молодая женщина.
– Разве сейчас время для стихов?

– Без этого добиваться твоей близости было бы неприлично, клянусь Аллахом!