Шелковый дар

— Русалок? — еще одно слово сорвалось с разбитых губ, отозвавшись дрожью в коленях купца и мальчишки.

— Молчи, чтоб тебя! — не зря, видно, хозяйка так переполошилась при одном взгляде на раненого. — Ни слова!

Иначе он не в состоянии будет здраво размышлять. Гостята с силой сжал лоб, глядя сквозь пальцы на Карина, вопросительно приподнявшего идеальные брови, отчего на лбу образовалась морщинка. Ничуть его не портившая. Купец подумал, если привезти этого парня в родное село, он всех девок сведет с ума. И мужчины будут его колошматить постоянно. Хотя, может, и не будут, побоятся связываться.

— Заберем его с собой, отец?

Гостята решился.

— Будешь молчать, понял? Ни слова, скажу всем, что немой, нечего людей смущать. И лицо нужно прятать. Иначе оставлю здесь и пусть нежить тебя забирает! — пригрозил он в ответ на недоумение на лице Карина. — Звать тебя Карином буду. Больше ничего не знаю. Сам-то помнишь что?

Карин отрицательно качнул головой. И имя ему было незнакомо, ничем не отозвалось. Только болело все и внутри и снаружи, будто телегой переехало несколько раз.

— Беспамятный какой-то, — хмыкнул мальчишка. — Головой стукнулся.

Купец подумал о воде, принесенной русалкой. Скорее всего, опоила она парня, чтобы забыл тот о прошлой жизни и остался в реке, не рвался домой. И боль снимает тина, и память забирает. То и лежал он так спокойно на камешке.

Вторак запряг лошадку, подвел ее к двери избы. Сложили в телегу сумки, потом с трудом вытащили из дома Карина, прыгающего на одной ноге. Усадили его на солому и уехали из Переусти, так и не дождавшись хозяйки.

* * *

След Карина снова оборвался. Сначала на берегу Каменки, куда вели кровавые отпечатки. Потом в одной деревеньке, куда привела их местная. Леся, знахарка, с которой они столкнулись в лесу, сразу признала в них родичей раненого. И указала рукой в сторону Переусти, где оставила парня. И имя верное назвала, отчего Данко сразу воспрял духом и понесся вперед.

Но в пустой избе остались только знакомая изорванная одежда да перепачканные простыни. Самого Карина и мужика с ребенком, равно как и их лошади с телегой, и след простыл. Никто из жителей не смог указать направление, куда направились приезжие. Они выехали на дорожку, а после на них никто и не смотрел. Как морок скрыл.

Сивер прислонился к деревянному частоколу одного из домов, тяжело задумавшись.

— Жив он, дядька Сивер, — тихо молвил рядом Данко. — Это главное. Отыщем его, вернем.

Сивер только крепче сжал губы, напряженно вглядываясь вдаль, в темную полосу леса. Так далеко от дома они еще не уходили, забрели аж на другой край долины. И куда покатила телега — одним богам известно. И кто замел следы колес — звери иль потерянные души? Видно, имелись на Карина планы у судьбы, отличные от тех, на что надеялся его отец. Недаром появился ребенок на свет в такую грозу, какой Сивер отродясь не видывал, когда горы до самого основания сотрясались от ярости небес, грозясь развалиться на части.

— Идем дальше.

* * *

Гостята ни на миг не забывал о русалках, выбирая путь. Держался от воды настолько далеко, насколько позволяли проезжие дороги. На ночевку останавливались в чистом поле и жгли костры всю ночь, отпугивая духов и всякого, кто имел нечистые намерения.

Карин понемногу поправлялся, затягивались его раны, лихорадка больше не донимала парня. И становился он все краше по мере того, как исчезали синяки и шишки с лица. По просьбе купца он молчал, учился отвечать знаками. И до смерти боялся неизвестных русалок, которым все грозился отдать его дядька в случае непослушания.

При виде села или города поболее купец нахлобучивал на Карина соломенную шляпу, что прятала лицо в тени. В первой же деревне, которая им встретилась по пути, Гостята выменял шкурки куницы на грубую рубаху и штаны для раненого, и теперь Карин ничем не отличался от того же Вторака. Двенадцатилетний мальчишка все вился вокруг него, как хвостик, так что через две недели Карин так привык к нему, словно они прожили вместе всю жизнь.

Холинка, родное село купца, примостилась в овраге, обросшем со всех сторон непроглядными зарослями ельника, где под кронами царил вечный полумрак и сырость, кое-где пробивались скудные кусты орешника. И никакой воды, ни единой даже самой крохотной лужи вокруг.

Под копытами Рыжей приятно шелестела прошлогодняя хвоя, когда лошадь тянула телегу по узкой тропинке, плавно ведущей вниз, к низким побеленным избам, каждая из которых была обнесена плетеным забором. Разномастные кувшины и миски украшали колья, на веревках трепыхалось постиранное белье. Спокойствием и миром благоухало в воздухе, и Карин сам не заметил, что улыбается во весь рот. Гостята же заметил и надвинул ему шляпу глубже. За время, проведенное в дороге бок о бок, купец и Вторак попривыкли к парню и уже не млели каждый раз при виде него. Но вот для сельчан он станет как чудо на ярмарке. Пока он примелькается, должно пройти время.

Их заметили. С крыши ближайшей избы молодой паренек что-то крикнул, дверь распахнулась и на улицу выбежала средних лет женщина, в длинной рубахе с обернутой вокруг нее юбкой-панькой, сжимая в руках концы платка, скрывающего волосы. Что-то ответив, она приложила руку ко лбу козырьком, и, рассмеявшись, побежала навстречу телеге.

— Мать, — коротко пояснил Вторак Карину, подпрыгивая от нетерпения. Не выдержал, соскочил с соломы, чтобы быстрее оказаться в объятиях матери.

— Долго же вы! — воскликнула женщина, крепко обнимая сына. С мужем здоровалась глазами, не выказывая прилюдно чувства. Беспокоилась, тревожно осматривала Гостяту. — Похудел сильно. Почти два месяца в разъездах был.

— Отец! — у телеги остановился старший сын купца, Солн, о котором Вторак не уставал рассказывать Карину. И имя ему было дано подходящее.

Карин тайком разглядывал своего ровесника, парнишку с волосами цвета пшеницы. На носу россыпь веснушек, видно, солнышко его слегка пригладило при рождении. Широкие скулы, яркие голубые глаза, задорная улыбка. На лоб падали непослушные вихры, которые Солн откидывал движением головы вбок. Высокий и гибкий, как ива, кого-то он напомнил Карину. Но попытка напрячь память привела к тому, что в висках противно заныло, и он лишь вздохнул и прикусил губу. Солн недоуменно нахмурился, заметив в телеге лишнего человека.

— Кого ты привез? — спросил он у отца, пытаясь заглянуть под полы шляпы незнакомца.

К ним уже направлялись соседи, Карина нужно было увести подальше от их любопытных глаз.

— Кое-кого. Идем-ка в дом, — проговорил Гостята и шлепнул по руке Солна. Тот потряс кистью, явно не понимая, за что получил. Но послушно принял поводья Рыжей, чтобы отвести лошадь в стойло.

В просторной избе пахло хлебом. И медом. Пучки трав у печки также добавляли свой аромат. Карин, опираясь на толстый сук, остановился у порога и с наслаждением втянул воздух, у него в животе тут же заурчало. Мизерные порции лепешек и сыра, которыми они питались в дороге, оставляли после себя постоянное чувство голода. И вид исходящего паром котелка, подвешенного над огнем, заставил его сделать шаг к печи.