Шелковый шнурок(изд1985)

— С чего же нам лучше начать?

Ненко задумался.

— Если удастся, нужно, пока светло, предупредить Златку, чтобы была готова. Затем — приобрести коней и одежду. И на всякий случай, позаботиться о ночлеге в Стамбуле. Ибо вечером и ночью все ворота города закрыты — не выедешь…

— Тогда не будем мешкать! — заторопился Арсен. — Я во всем полагаюсь на тебя.

Они вышли из дворца с противоположной от моря стороны, и только сейчас, с высоты парадного входа, Арсен впервые смог как следует разглядеть весь сераль.

Огромный дворец, с бесчисленными пристройками, множеством крылечек и дверей, тянулся почти на милю. К нему примыкали дворы — три около мобейна и несколько у гарема — с самыми разнообразными строениями: кухнями, конюшнями, складами, казармами для янычар, банями, помещениями для слуг и рабов, карет и возов… Всюду сновали слуги, разъезжали всадники и погонщики, слышались людской гомон, лошадиное ржание, ослиный рёв…

Это был целый город! В нем постоянно проживало две или три тысячи человек, а днём, вместе с вольнонаёмными слугами, жившими за границами сераля, набиралось, пожалуй, до четырех тысяч…

Друзья пошли дворами и задворками вдоль гарема. Никто не останавливал их. Батаджи-евнухи, устроившиеся на солнышке возле своих дверей, равнодушно смотрели на янычар… Из некоторых окошек с любопытством выглядывали хорошенькие личики девушек. За которым же Златка?

— Мы должны пойти на риск, — сказал Ненко. — Не хотелось бы ни у кого спрашивать, где двор кальфы Мариам, однако придётся… Только прежде нам нужно изменить свою внешность и кое-что приобрести.

Арсен вынужден был согласиться.

6

На другой день, утром, когда к сералю потянулись вереницы возов с овощами, фруктами, мясом, печёным хлебом, мукой, рыбой и другими припасами, в ворота гарема въехал запряжённый сытыми лошадьми крытый воз. На передке, держа в руках ремённые вожжи, сидел старый бородатый турок. Из-за его спины выглядывала такая же старая, как и он, высокая худая турчанка в тёмном одеянии, с опущённой чадрой, сквозь которую поблёскивали только глаза.

— Эй, любезный, скажи, будь добр, где мне найти кальфу Мариам? — прошамкал возница, обращаясь к высокому безбородому евнуху, который медленно, опустив голову, брёл по двору.

Тот вяло махнул тонкой холёной рукой.

— Поезжай дальше, старик… Вон, видишь, баня? Там, как раз напротив, вход в дайре кальфы Мариам…

— Спасибо, любезный. — И возница тронул вожжами коней…

Воз подъехал к бане — большому мрачному строению, чуть ли не со всех сторон обложенному дровами, — и остановился. С него слезла турчанка, по-старушечьи покачиваясь, поплелась к гарему. Тяжёлый узел оттягивал ей руку.

В полутёмном коридоре её окликнул евнух.

— Бабка, ты к кому?

— К кальфе Мариам, сынок, — прошипела та хриплым голосом. — Привезла кое-что для неё и для красавиц… Покажи, где её найти!

— Иди сюда, бабка. — Евнух провёл старуху в конец коридора. — Вот комната Мариам…

— Спасибо, сынок… Да хранит тебя аллах!

Старуха толкнула дверь и вошла в большое помещение с широким зарешеченным окном. Вдоль стен стояли узкие топчаны, покрытые коврами, да окованные железными узорчатыми пластинами сундучки. Посредине — низенький круглый стол, на нем — большая миска с горячим пловом и высокий кувшин с шербетом.

На топчанах, подобрав ноги, сидели несколько девушек и голодными глазами смотрели, как пышнотелая женщина, не обращая на них никакого внимания, доставала рукой из миски куски мяса побольше и запихивала в рот.

— Кальфа Мариам? — спросила старуха. — Пусть хранит тебя аллах!

— Да, я. А тебе чего? С чем пришла? — недовольно пробурчала кальфа, глотая мясо. — Видишь — не вовремя… У нас как раз завтрак.

— Прошу прощения, — поклонилась старуха. — Я подожду, если позволишь… Сяду вот тут. — И присела на краешек топчана.

Мариам покосилась на неё, но не сказала ничего. Ещё некоторое время она, не торопясь, запихивала в рот то, что повкуснее, потом прямо из кувшина напилась шербета и только после того, как вытерла рукой жирные губы, сказала коротко:

— Ешьте!

В то же мгновение девушки вскочили, окружили миску и стоя начали брать еду и торопливо глотать её, как голодные щенки.

Только одна осталась сидеть на своём месте в уголке, накрывшись платком.

— Ты чего? Ешь! — обернулась к ней Мариам. — Вчера не ужинала! Сегодня не завтракаешь! Или сдохнуть хочешь, чтобы меня обвинили в том, что я объедаю своих учениц?.. Но тебе это не удастся. Я заставлю тебя есть!

— Не буду есть! Не хочу! — ответила девушка, не открывая лица.

Услыхав её голос, старуха вздрогнула. Через просвет чадры, которую она так и не сняла, пристально посмотрела на строптивую одалиску.

— Нет, будешь! — Мариам поднялась и крикнула своим подопечным, которые уплетали плов из миски: — Эй, хватит вам! Оставьте малость этой сумасшедшей. Видали, она недовольна, что попала в султанский гарем! Ей бы стать наложницей или рабыней какого-нибудь грязного торгаша или спахии! Или на хозяйственном дворе топить печь в бане, стирать бельё, мыть посуду на кухне… Это лучше?

— Лучше.

— Ну и глупая ты! Но эта дурость пройдёт… Не таким здесь рога обламывали… Иди ешь!

— Не буду! Лучше умру…

— Ха-ха! Вы слыхали? Она не будет есть! Голод припечёт — сама попросишь… Доедайте, девчата, — не пропадать же добру!

Девушки опять бросились к миске и быстро опорожнили её. Было ясно, что голод — постоянный спутник их жизни.

Кальфа подошла к старухе, пнула ногой её узел.

— Покажи, что принесла. Чем удивишь моих красавиц?

Старуха поклонилась. Заскорузлыми пальцами развязала верёвку, стала вынимать небольшие кусочки цветастых тканей. Раскинула их на тахте поближе к свету.

Девушки в восторге всплёскивали руками.

— Ой, какая красота!

Кальфа Мариам тоже не смогла скрыть своих чувств. Как заворожённая рассматривала материю, — все было великолепным! Только странными казались размеры — совсем маленькие лоскуты: на косынку и то еле хватит

— Так из этого платья не выйдет! — воскликнула она с сожалением, примеряя на себя кусок яркого китайского шелка.