Шелковый шнурок(изд1985)

Его сгрёб за шиворот Метелица, сопровождавший Палия в Немиров.

— Что-то я тебя, братец, в походе не видывал! Наших полковников хаять не смей! Бреши, да знай меру! А не то по сопатке получишь! — И старый казак поднёс к самому носу Многогрешного свой здоровенный кулачище.

Выкрики в толпе усилились. В дверях появился Абазин.

— Что за шум, братья?

В ответ загомонили громче:

— Выходите толковать на майдан!

— На люди! На люди!

Абазин улыбнулся. Был он высокий, горбоносый, с чёрными бровями. И горяч, и скор на руку. Все это знали. Но улыбка его всегда означала хорошее настроение. За ней никогда не таились коварство и злоба.

Поэтому зашумели дружнее.

— Давай, Андрей, комиссаров сюда! — закричали старшие.

— Выводи их, полковник, на свет божий! — поддержали младшие.

— Ладно, братья! Мы с батькой Семёном тоже так думаем, — ответил Абазин и скрылся в хате.

Через минуту на крыльцо вышли все четверо: впереди — комиссары, за ними — полковники.

Над толпой прокатился глухой гомон.

— С чем приехали, паны комиссары?

— Говорите, а мы послушаем?

Порадовский и Монтковский переглянулись. Видимо, их встревожило недовольство толпы.

Начал говорить Порадовский.

— Панове! Вы хотите знать, зачем мы приехали к вам и о чем говорили с вашими полковниками? Скажу… Коронный гетман Станислав Яблоновский по поручению короля прислал нас сюда, чтобы набрать охочих в поход на турок… Лазутчики доносят, что султан не смирился с поражением и готовится вновь выступить против союзников. Не исключено, что уже этим летом он нападёт на Речь Посполитую…

— Так и защищайтесь сами!

— Не пойдём! Не пойдём!

— Один раз обманули, больше не выйдет!

— Панове, панове… — пытался перекричать толпу Порадовский.

Его не желали слушать.

— Деньги отдайте вдовам и сиротам тех, кто погиб под Веной и под Парканом!

— Всем отдайте! Ведь мы поделились своей частью с семьями погибших! Стало быть, вы обманули и живых, и мёртвых!

Порадовский покраснел. Монтковский отступил в глубь крыльца, словно примерялся шмыгнуть при малейшей опасности в дом.

Вперёд шагнул Семён Палий. Встал рядом с Порадовским. Поднял руку. Гомон над майданом унялся.

— Братья! Я согласен с вами! — крикнул он. — Полковник Абазин тоже… Мы целый час доказывали панам комиссарам, что они должны сперва выполнить прежние обязательства и только потом звать нас в новый поход.

— Правильно! Правильно!

— Землю свою мы защищаем не за плату, а из любви к ней и хотим, чтобы она всегда была свободной и кормила нас и детей наших! Но когда воин идёт в наёмный поход, он должен иметь оружие и коня, должен быть уверен, что его жена и дети будут сыты в его отсутствие… Для этого казаку нужно заплатить! А как поступили вы, паны комиссары? Обещали одно, сделали другое… Прислали едва ли половину того, что сулили!

— Государственная казна опустела — неоткуда взять, — выдавил из себя Порадовский. — Все, что прислал папа римский, мы до шеляга отдали вам! Больше платить нам нечем…

— Дёшево же цените вы нашу кровь, панове! Обхитрили нас, как хотели, а теперь имеете нахальство опять обращаться за помощью! Не выйдет! — Палий разгневался, голос его дрожал.

Порадовский напыжился, надменно посмотрел на полковников.

— Не я обманывал вас, панове! Як бога кохам! [94] Езжайте к тем, кто над нами… Просите их…

94

Як бога кохам (польск.) — ей-богу.

— Что-о? Просить?! — Палия передёрнуло. — Мы столько крови пролили, да ещё просить? Не поедем мы побираться! Тебе ж, пан Порадовский, поручаем передать вот эту нашу благодарность вельможному панству за лицемерие и обман! — С этими словами Палий неожиданно ударил комиссара ладонью по щеке. — Не тебя бью, а их! А у тебя за это прошу прощения…

Порадовский в первое мгновение растерялся. Потом потянулся к сабле. К нему кинулся Монтковский, удержал.

— Ради бога, пан! Посекут в куски! Что греха таить, справедливо нас обвиняют… Глаз не могу поднять от их обвинений!

Порадовский зло взглянул на Палия.

— Ну, этого я тебе никогда не забуду, полковник! Пока жив, не забуду! — Он сбежал с крыльца и пошёл прямо на казаков.

Казаки расступились, давая ему проход. Монтковский последовал за ним. Когда комиссары удалились, Абазин тихо сказал Палию:

— Не следовало так делать, Семён!

Однако казаки, стоявшие поблизости и слыхавшие это, зашумели:

— Правильно! Правильно!

— Не его же я бил, а в его лице тех, кто над ним!

Но тут же Палий с досадой махнул рукой.

— Может, и не следовало. Погорячился… Впрочем — пусть знают! Черт с ними! Теперь и ломаного гроша не пришлют!

Вперёд протиснулся Свирид Многогрешный.

— Панове полковники, дозвольте слово молвить! Вам и всему товариству!

— Ну говори! Чего хочешь? — разрешил Абазин.

Многогрешный взбежал на крыльцо, скинул шапку.

— Братья, поручил мне наш гетман Юрий Гедеон Вензик Хмельницкий бить челом вам… Зовёт он вас, братья, под свои знамёна!

— Это под турецкие, значит? — грозно спросил Палий. Он ещё не совсем успокоился после стычки с Порадовским. — Чтобы опять орда и янычары топтали нашу землю, а нас вырубали под корень? Прочь отсюда, выродок! Прочь, собака, да живо! Не то отведаешь моей сабли!

— Убирайся вон! Долой! — закричали казаки.

— Гони его ко всем чертям!

Многогрешный съёжился, надвинул шапку и сбежал с крыльца.

3

Конный отряд, сопровождавший комиссаров в поездке на Украину, готовился к отъезду. Жолнеры седлали коней, приторачивали к сёдлам дорожные саквы. Сами шляхтичи сидели в корчме возле окна и ели вкусную горячую колбасу-кровянку, запивая её холодным, из погреба, пивом.

Оба молчали. Маленький, круглый, как бочонок, черночубый Монтковский был ниже чином и не смел первым начать разговор, видя, в каком скверном настроении Порадовский. А тот, высоченный, рыжий, все ещё пылал от стыда и злобы из-за безболезненного, но оскорбительного удара Палия, из-за того, что придётся теперь возвращаться, не выполнив поручения Яблоновского.