Шесть черных свечей
Шрифт:
— Три месяца, юница?
— Да, отец.
— Продолжай, — сказал исповедник.
Алиса помолчала и, сделав над собой усилие, выдавила:
— Я согрешила и не знаю, как сказать об этом.
— Говори, дитя мое, просто расскажи мне обо всем и ни о чем не думай.
Алиса набрала в грудь побольше воздуха и совсем тихо пролепетала:
— Я была на прогулке со своим парнем, и он схватил меня за грудь.
— Ты была со своим парнем и тебя охватила грусть? Почему? — ласково спросил священник.
Алиса не поняла, о чем это он, но постаралась хоть что-то сказать в свое оправдание:
—
— Ну так что же? Почему именно тебя охватила грусть? Говори дитя мое, говори.
— Не грусть, отец, а грудь. Потрогал за грудь.
— Ты подразумеваешь сосцы, дитя мое?
— Да, отец. Сосцы.
— Иди домой и немедленно обсуди происшедшее со своей матерью. Ты меня слышишь?
— Да, отец.
— Еще что-нибудь?
— Нет, отец.
— Три раза прочтешь «Аве, Мария» и один раз «Отче наш».
— Да, отец.
— Отпускаю тебе грехи твои, во имя Отца и Сына и Святого Духа.
— Прости мне, Господи, мои прегрешения. Впредь, с помощью Божией, обещаю блюстись. Аминь, отец.
— Аминь, дитя мое.
Алиса вышла из исповедальни и опустилась на колени, чтобы отмолить наложенную епитимью. Когда она поднялась, перед ней стоял отец Манн.
— Какая ты ужасно бледная, Алиса, — сказал он. — Где ты была?
— Я исповедовалась, отец Манн.
— Кто тебя исповедовал?
— Думаю, кто-то из отцов-миссионеров.
— Отцов-миссионеров?
— Его зовут отец О’Грейди.
Отец Манн издал низкий вежливый смешок.
— Он новый викарий, а вовсе не отец-миссионер. Он впервые на исповедях. Быстренько беги и поставь чайник на огонь. Мы будем через полчаса.
Выходя из церкви, Алиса встретила Айсу, рассказала ей всю историю, и они чуть не померли со смеху.
— Ой, что-то не хочется мне видеть нового священника, — пожаловалась Алиса.
— Не будь дурой, он тебя и не узнает, — заверила ее Айса.
Позже, подавая чай в доме священников, Алиса изо всех сил старалась говорить на литературном английском:
— Не соблаговолите ли взять еще сахару? Не подлить ли вам молока, отец?
Старая Мэри, которая была там, недоумевающе уставилась на Алису. Отец Манн тоже был несколько удивлен.
— Ты откуда сюда такая явилась, Алиса? — полюбопытствовала Старая Мэри. — От Мэгги Макколи?
Мэгги Макколи преподавала ораторское искусство в местной школе.
Алиса и Пэт гуляли по Кирк-стрит. Они начали встречаться недавно и были влюблены друг в друга. Алисе исполнилось восемнадцать. Пэту суждено было вскоре стать моим папой. Они дошли до старого моста из красного кирпича, и тут им попался Робби Браун. Пэту он был незнаком, зато Алиса знала всю семью. С виду Робби совсем не походил на дурачка, только говорил смешно, вот Пэт и решил, что он нормальный парень.
— Пливет, Алиса, — сказал Робби. — Как позывает твоя матуска?
— Все отлично, Роб. А как там твоя маленькая сестра — все еще в больнице?
Робби покраснел и затряс головой. Его сестру то забирали в больницу, то выпускали. Припадки безумия. Никто и не знал, что Робби приставал к собственной сестре. Ну, неважно. Пэт и Алиса уже собирались идти дальше. Но Пэт хотел произвести хорошее впечатление на всех — на семью, на друзей, на близких —
и подумал, что представился подходящий случай. Он вытащил пакетик с конфетами и предложил Робби. И что сделал Робби, как вы думаете? Он просто взял у Пэта пакет и сунул себе в карман. Хоть бы одну конфетку в рот положил. Ноздри у Пэта раздулись, а мускулы напряглись. Он уже было сделал шаг к Робби, но на нем повисла Алиса. Уж она-то знала, что они оба из себя представляют.Робби уковылял прочь, а Алиса объяснила Пэту, что Робби психически ненормальный и все такое. Пэт расслабил мышцы и похвалил себя за то, что сумел сдержаться.
Два месяца спустя Пэт пошел на танцы в зал приемов церкви Святого Августина. В те дни юноши приглашали девушек на танец, а если натыкались на отказ, то появлялся Большой Мик и выставлял девушку вон. Так что в принципе девушку мог пригласить любой, и она не вправе была отказать.
Девушки выстроились в ряд у одной стены зала приемов, а парни — у противоположной. Пэт осмотрелся и слева от себя приметил Робби Брауна. Алиса была самая красивая девчонка на танцах. Лицо ее сияло, будто она выиграла на бегах. Длинные черные кудрявые волосы, голубые глаза и белая-белая кожа. Четверо каких-то хитрожопых подговорили Робби пригласить Алису на танец. Заиграла музыка, и в зале возникло неторопливое движение. Кавалеры приглашали дам. Слишком торопиться не полагалось, но и тянуть время не стоило. Важно было пересечь зал не самым первым, но и не самым последним. К Алисе Даффи не подошел никто. Чтобы пригласить ее, следовало быть храбрецом. Алиса знала это. Перспектива остаться без партнера никогда ее особенно не тревожила. Пусть Джекки Ретти волнуется, со своими рыжими волосами и миллионом веснушек.
Но Алиса чуть не рухнула на пол, когда увидела, что прямо к ней с широкой улыбкой топает Робби Браун. Окружающие краешком глаза посматривали, куда это он движется. Алиса направилась было незаметненько к женскому туалету, но от Робби разве спрячешься. Секунда — и он тут как тут, словно почтовый голубь.
— Потансуем? — осведомился Робби.
Весь зал уставился на них. Откажешь — и Алису вышвырнут.
— Что? — спросила она, притворившись, будто не расслышала.
— Потансуес со мной? — уточнил свою мысль Робби.
— Я… мне… мне надо в туалет.
— Я позову Большого Мика… МИК… МИК!
Большой Мик уже двигался к ним от входа. На непорядок у него было чутье. Джеки Ретти незаметно проскользнула к нему и принялась нашептывать на ухо, как эта возомнившая о себе сука отказала бедному Робби. Он, видите ли, недостаточно хорош для нее. Мик выпятил грудь и направился прямо к Алисе. Она хотела было укрыться в женском туалете, но Робби схватил ее за платье, и ей было не двинуться с места.
Разгорелся спор. Все танцевали, но музыка как-то пролетала мимо ушей. Большой Мик указал на Робби (тот осклабился), потом на паркет, потом на дверь. Он вел себя, как рефери, и каждый знал, что Мик велел Алисе танцевать с Робби или убираться.
Музыка стихла. В плохо освещенном притихшем зале глаза присутствующих сверкали, будто горячие заклепки на железном листе. Алиса торопливо кивнула Робби, и они выкатились на паркет. Весь зал вздохнул, а хитрожопые, настропалившие Робби, как-то стушевались.