Шесть ночей. Он и она

Он высвобождается из ее парализованных рук, спускает ноги с койки и смотрит в темноту. Дурные мысли, неправильные. Мелларк не виноват в том, что его имя тогда вытащили на Жатве. Сколько раз Гейл, глядя на несчастных влюбленных, думал о том, что было бы окажись на Играх он сам?

У него болит голова, и ноет сердце: даже спускаясь в шахту, когда тьма поглощает тебя, и не знаешь, вернешься ли обратно, даже уходя в лес и скитаясь там, промерзая и сжимаясь от голода, — все это не что, по сравнению с беспомощностью, которую Гейл чувствует сейчас. Сколько люди будут терпеть? Сколько позволят изводить себя в могилу и отдавать своих детей на верную смерть? Сколько таких же “Китнисс” погибнут для развлечения толпы зажравшихся капитолийцев?

— Ты не спишь? — ее голос хриплый ото сна.

Гейл оборачивается. Китнисс красива: коса расплелась, и темные волосы обрамляют худое лицо, кофта сдвинулась, несколько раз обернувшись вокруг талии, и обнажила плечо. Ее глаза сонные, а губы припухшие, словно от десятка поцелуев…

— Только что проснулся, — врет он.

— Сколько времени? — спохватывается Китнисс, неловко поправляя одежду.

Она нервничает, пытается выбраться из-под одеяла. Гейл улыбается уголками губ.

— Еще совсем ночь.

— Ох! Мне неловко, пришла к вам, да еще и так поздно…

— Китнисс?

Она поднимает на него виноватый взгляд.

— Ты же не собираешься слоняться по дистрикту в такой час? – Гейл усмехается, откидывает одеяло и ложится рядом с ней. — Не глупи, уйдешь утром.

Китнисс поворачивает к нему голову, глядя сверху вниз, и рот ее наполняется слюной, а сердце меняет ритм — она внезапно понимает, узнай кто-нибудь, что она ночует в одной кровати с парнем, ей было бы невообразимо стыдно. И пусть они уже спали рядом, но тогда все было по-другому, а сейчас… Совершенно некстати, ей вспоминается признание Гейла, которое он не удержал в себе несколько месяцев назад.

Он ее любит…

Не пройдет и пары недель, как она умрет…

Кожа Китнисс становится горячей, а зрачки расширяются. Сноу заставил ее пройти через Игры, он навязал ей Пита. Сноу отправляет ее на казнь, но он не заберет у нее Гейла! Она так резко падает на него, что Гейл не успевает отреагировать, ее губы впиваются в его — напористо и жадно. Китнисс обхватывает его лицо руками, словно боится, что он может ее оттолкнуть. А Гейл отвечает — нежнее, чем она, но не менее страстно.

Такого у них еще не было: будто плотина, сдерживавшая чувства, прорвалась, и бушующий поток сносит все на своем пути. Китнисс жарко, Гейл гладит ее плечи, руки, его ловкие пальцы пробираются под свитер, впервые касаясь ее обнаженной поясницы. Он глухо стонет, когда Китнисс переворачивается на спину, не разрывая поцелуй.

Гейл нависает над ней, исследует своими губами ее нос, глаза, кусает мочку уха, отчего Китнисс выгибается под ним и жадно хватает ртом воздух. Он пьянеет от силы своих чувств, перебирает ее ребра, касается кромки белья, а Китнисс чувствует себя на удивление легко, будто страх и отчаянье отступили перед нежностью Гейла.

Сноу не отнимет у нее свободу выбора!

Ей приятны ласки друга, ее ладонь зарывается в его волосах и тянет за них, требуя новых поцелуев. Ее кровь превращается в огонь, в его жилах течет расплавленное олово…

— Пит…

Гейл замирает как от удара, а его лицо превращается в суровую маску. Он еще надеется, что ослышался, но внезапные красные пятна стыда на щеках Китнисс не оставляют ему надежды.

Он убирает от нее руки. Садится, не глядя на ту, что целовал мгновение назад. Возникшая тишина слишком громкая, а нанесенная обида чересчур болезненна.

Китнисс широко раскрытыми глазами смотрит в другую сторону. Ей тошно от самой себя. Почему Пит? Причем тут он? Пит ей чужой! Не то, что Гейл. Пит — выбор Сноу, Гейл — ее собственный…

— Прости… Я не знаю, что на меня нашло…

Гейл не оборачивается, кажется, она даже не слышит его дыхания, только видит, как идеально выпрямлена мужская спина — она ранила его гордость, а он все еще храбрится, чтобы не потерять лицо.

— Гейл? — зовет Китнисс, но он продолжает молчать и, не мигая, изучает занавеску.

Она медлит, надеется, что Гейл ее остановит, и все-таки поднимается с постели, мнется с ноги на ногу.

— Я… До свидания… — шепчет она и делает шаг.

Гейл вскидывает руку и хватает ее за запястье, грубо, даже болезненно. Сжимает так, что, может быть, останутся синяки. И все равно он прячет глаза, ему стыдно за свою слабость.

— Это все… уже не важно, — наконец, произносит он. — Слишком поздно…

Китнисс не знает, что ответить. Запоздалый стыд накатывает на нее волнами, и ей действительно хочется сбежать. А еще хочется знать, что Гейл не злится.

— Ложись обратно, — то ли просьба, то ли приказ. — До утра еще несколько часов…

Китнисс сомневается, и он толкует это по-своему.

— Я тебя не трону, — выдавливает он, скривившись от усилия.

Они лежат на его узкой койке, так близко, что почти невозможно не коснуться друг друга, но каждый сдерживается. Их сон тревожный, рваный, кошмары бродят на кромке сознания и так и норовят показать свои пугающие образы.

Этой ночью они спасают друг друга от простого человеческого одиночества, и вместе с тем, еще никогда пропасть между ними не была так велика.

========== Осколки ==========

Комментарий к Осколки

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

– 05 -

Гейл прикрывает глаза и трет лоб. Он устал, он не думал, что война такая. Здесь, кажется, воздух пропитан запахом смерти, или дело в нем самом? После того, как стоя на обрыве, Гейл смотрел на огонь, пожирающий родной дистрикт, запах горелого человеческого мяса преследует его и днем, и ночью.

Война лизнула Гейла слишком сильно: кожа в подпалинах, в плече плохо заживающая дыра от капитолийской пули. Пит-переродок, Китнисс сходит с ума… Он проводит рукой по лицу, запускает пятерню в волосы – влажные, холодные. У него появились глубокие морщины, а губы, кажется, разучились улыбаться.

Ему тошно: война высасывает все силы, буквально вынимает душу.

Ему тесно: в Тринадцатом он ощущает себя запертым зверем. Серость бетона угнетает Гейла больше, чем дырявые стены старого дома в Шлаке.

Ему одиноко. Да так, что временами становится трудно дышать. Хейзел и младшие в относительной безопасности, накормлены и ухожены. Китнисс он не нужен…

В нем так резко перестали нуждаться, что это смущает, и внутри расползается дикая пустота, кусачая и недобрая. Гейл отчетливо понимает, что если сейчас не справиться с этим, то уже навсегда проиграет свою собственную битву.

Он старается! Живет по расписанию, набитому на запястье, проводит каждую свободную минуту в научном центре, занимает руки и голову – применяя навыки и опыт охотника, пытается усовершенствовать оружие, которое используют в Тринадцатом. Работает над созданием новой ловушки, способной переломить ход войны, – Гейл хочет, чтобы все закончилось, чтобы небо над головой перестало пестреть от дыма взрывов, уносящих все новые жизни повстанцев.