Шесть с половиной ударов в минуту

В дверь коротко постучали. Я не была уверена, следует отвечать или просто ждать. Вдруг раньше Рандарелла к старейшине захочет зайти какой-нибудь служитель за советом или, хм, солью? Для ванны…

Стук повторился, уже настойчивее. Мне показалось, что он обладал характерными для Рандарелла паузами между глухими ударами, но… вряд ли можно узнать человека по стуку в дверь. Я понизила диапазон голоса и пригласила пришедшего. А сама встала сбоку, чтобы, если гость нежданный, отреагировать до того, как он меня заметит.

Однако беспокоилась я зря, ибо вошедшим был Рандарелл. Дорогой сердцу паренёк с оптимистичным нравом… Я схватила его за левую руку, не подумав, что могла напугать. Отчего-то не терпелось прикоснуться к служителю и убедиться, что он не разлетится дымкой миража. Рандарелл повернулся ко мне, и его глаза округлились от потрясения.

– У… Умфи?

Он обнял меня, охваченный внезапным порывом нежности, а потом неловко отстранился. Непростая ситуация. Этот период между контактом и началом беседы ненавидела больше всего. Надо было что-то сказать, как-то растолковать, что я делала в личных покоях Гаррела Лонденола, а уже после плавно перейти к разговорам по душам. Весь этот подводящий этап хотелось просто выкинуть. Он заставлял меня чувствовать подвешенное состояние, потерю контроля и даже какую-то трусливость. Вот бы вложить все объяснения в голову парня и сразу начать с главного.

Я убедила Рандарелла, что настоящая, а также что не старейшина являлся инициатором встречи. Наши отношения пребывали в тех сумрачных долинах, где мотивы и деяния рядом стоящего уже не видны, потому я не знала, поверит мне служитель или нет.

– Как ты?
– запирая дверь на задвижку, спросила я.

– Ты спрашиваешь из-за этого?
– Рандарелл поводил укороченной до локтя правой рукой. Такую правду, давно ставшую очевидной, даже сейчас было больно принимать.
– Хуже, чем ты представляешь.

– Как ты выбрался из леса?

– Праведные люди, что верят в Терпящую, есть везде, - парень сел на кровать.
– Обратился к служителям в ближайшем городе, оттуда написал письмо. И меня забрали домой. Тут я приходил в себя и… учился жить с одной рукой.

– Мне жаль, - честно призналась я.
– Мне нужно многое сказать тебе. Надеюсь, ещё не поздно.

– Сказать? Ты приходишь сюда спустя столько времени после… после того события, вот так просто возникаешь в этих стенах, чтобы… что?
– вскакивая, воскликнул Рандарелл. Он был обижен. Возможно, не лично на меня, но я точно принимала в этом участие.

– Сядь, пожалуйста, - испугавшись, что служитель перейдёт на крик или сбежит, я зачем-то мысленно толкнула его на кровать, хотя стояла близко и могла просто надавить на плечи. У парня подкосились ноги.

– Умфи… Ты стала сильнее?
– удивлённо проговорил он.

– Поговорим об этом.

И многих других вещах. Я осознавала важность этого переломного момента, боялась его и жаждала всей душой. Пусть Рандарелл судит меня не по мутным догадкам и невнятным фактам, искажённым обманом, а по реальной картине. Поэтому я начала не со слезливой истории трудного детства, хотя и планировала добраться до неё, не с объяснения недавних событий, не с вопросов, которые в эту минуту крутились в сознании служителя и считывались мною, словно написанные в книге слова, а с главной тайны.

– Вот тебе аксиома для размышления, - я села рядом с парнем и взяла его целую руку в ладони.
– Я - дочь Сайтроми.

Все дальнейшие мои слова должны исходить от этой истины, и у Рандарелла сейчас было много времени, чтобы, вникая в рассказ о моей жизни, примириться с невозможным. Доказательств много не требовалось. Ничто не мешало мне зажечь одну из свечей белый огнём, затушить, зажечь снова, затушить, зажечь… Служитель прервал демонстрацию и задул нечестивое пламя.

Рандарелл ничего не говорил во время пересказа моего детства, а я не спрашивала его мнения. На тот момент мне было важно выговориться, очистить совесть лгунишки. Мало кто мог рассчитывать на столь щедрый подарок - чистую концентрацию правды без примесей вранья. Говорить было просто, даже слишком, потому что когда придёт пора молчать, нужно будет выслушивать ответ. Это куда страшнее.

Парень чаще опускал взгляд и перебирал пальцами ворсинки покрывала. Жаль, что только пятью. Я бы подарила ему новую руку, если бы её можно было пришить с той же лёгкостью, с какой Костюмеры вживили мне глаз. И если бы навыки демонов не являлись запретным мастерством для служителей. И если бы ещё десяток других пунктов, шипами выраставшими на пути.

Время неумолимо неслось в известную сторону. Мы просидели в комнате час, хотя мерещилось, что и десяти минут не прошло. Я успела выложить скомканную историю детства, обрывчатые представления о моих страхах и отношениях с Сайтроми. Рандарелл должен был усвоить, что я скрывала это не только от него. Зато он единственный из людей, кому осмелилась открыться.

– А когда мы были в лесу… вышло недоразумение, - я выжала из себя всё, и сил адекватно закончить не хватало.
– Это… моя вина, что я не предупредила его о… нашей дружбе.

– Меня ранил сам белый огонь… А ты… Ты так выгораживаешь его… Значит, уже определилась, на чьей ты стороне, - заключил Рандарелл, подав голос впервые за час. Не знала, что люди могут так долго молчать, подавленные внезапным открытием.

– Стороне? Нет никакой стороны.

– Есть две противоположные стороны. Первая - добро, Терпящая, люди. Вторая - зло, Шестеро, демоны. У тебя, вобравшей качества обеих сторон, был выбор. И ты примкнула к нему?

– Он как бы мой отец. Не ты ли говорил, что семья важна?

– Это… другое!
– испуганно воскликнул парень.

Его глаза лихорадочно блестели, хотя, возможно, это всего лишь блики от свечей. Весь мир сжался до одной небольшой комнатки, даже пятна света вокруг нас. Впервые наблюдала друга в белой парадной мантии его ордена. И хотя это, очевидно, часть какой-то церковной традиции, я ощущала, что именно сегодня этот наряд разъединял нас.

– Я понимаю тебя. Правда… Твоё детство… Я и представить не мог, как тебе было страшно и одиноко. Но даже при всём этом… Нельзя выбирать сторону зла, как бы одиноко тебе ни было! Твой отец тебя использует! И… он уже здесь, наверху!

Рандарелл вскочил и в волнении зашагал по комнате. Потом вернулся ко мне и подал руку. Уж и не знаю, кому из нас сейчас приходилось тяжелее: растерявшейся мне или столь много выяснившему служителю?

– Я никогда не сомневался в тебе, - с жаром сказал он.
– Всегда верил, что ты особенная. Удивительная. И у тебя доброе сердце. Так почему же тебя тянет к мерзости? Неужели это зов крови?

– Мир не чёрно-белый.

– Я знаю. Но в нём всё же есть белая и чёрная краски. Демоны - та самая чернота. Бессмертные, во всяком случае, точно, - в глазах Рандарелла стояли слёзы.
– Это ведь правда, что твой… твой отец убил Саратоха?

– Это он так сказал, - уклончиво проговорила я.
– Меня там не было в тот момент.

– И после этого ты утверждаешь, что он не чудовище? Пойдём со мной, - парень потянул меня к выходу, но я затормозила ногами.
– Ты должна оставить зло и выбрать сторону добра. Это, вероятно, последний шанс сделать всё правильно! Ты не просто так пришла сюда, я знаю! Не только ради меня, но также потому, что твоё сердце подсказывает тебе верное решение! Расскажи старейшинам, где сейчас прячется чудовище. Не волнуйся, я не скажу им твоей тайны. Пусть думают, что ты человек, совращённый злодеями, но узревший в итоге свет Терпящей.