Шесть с половиной ударов в минуту

Как будто прочитав его мысли, женщина сказала:

– Не нужно благодарностей. Я просто оказалась в нужное время в нужном месте. На всё воля Терпящей.

– К сожалению, я не особо верю в Неё.

– Это не важно.

Это было неожиданно - услышать от представителя религиозного ордена равнодушное соглашение, что ещё больше подтверждало идею о лживой маске монахини. Обычно служители любого ранга начинали кривить лица в осуждающих гримасах, а иногда и навязывать веру.

– Моё дело – помочь, а ваше – принять, - склонившись в полупоклоне, женщина развернулась и медленно побрела по дороге.

Господин замер в изумлении. Всё происходящее виделось ему умелым спектаклем, поставленным для усыпления бдительности путников. Почему-то, заметив закутанную в рясы фигуру, тянувшую руку к его сыну, мужчина первым делом подумал о Rara avis. Эти фанатики давно слыли своими гадкими ритуалами с использованием человеческих жертв, особенно детей. Но теперь, когда одинокая монахиня, излечившая Гаррела от ссадин и ушибов, так легко и непринуждённо отдалялась от их кибитки, внутри господина что-то отчаянно заворочалось. Раскаяние? Сожаление за то, что не поблагодарил женщину должным образом? Угрызение совести, что посмел подозревать это чистое и непорочное существо, пришедшее на помощь там, где он, сорокалетний отец, точно не справился бы? Эта обескураживающая забота со стороны незнакомого человека возродила в нём мысль о том, как иногда не хватает в их семье женской руки. Особенно Гаррелу, невыносимо скучавшему по матери.

– Постойте! – окликнул монахиню господин. – Вы собираетесь продолжить свой путь в одиночку? Ночью?

– Я уже не первые сутки так иду, - невозмутимо отозвалась женщина, поворачиваясь к собеседнику.

– Я понимаю, что вы считаете это частью вашего похода или испытания, но всё же… всё-таки это довольно опасно. В благодарность за помощь мы могли бы отвезти вас, куда вам удобно.

– В благодарность за помощь? – повторила монахиня, и её лицо озарила насмешливая улыбка.

Она поняла, что он хотел этим сказать: сложись обстоятельства немного иначе, они ни за что не пригласили бы незнакомого, одиноко бредущего человека прокатиться с ними. Уязвлённое самолюбие заворочалось в груди мужчины, но он усилием воли подавил его.

– Пожалуйста, едемте с нами, - взмолился Гаррел, свешиваясь с сиденья и повисая на двери.

– Вы, должно быть, не верите нам. Думаете, что мы можем оказаться плохими людьми с нечестными намерениями, - догадался господин.

Он не мог оторваться от единственного глаза на лице незнакомки, неотрывно смотревшего на него и в тоже время… в то же время складывалось ощущение, что она его не видела. Будто мужчина был прозрачным, как воздух, и то, что задумчивый взгляд падал именно на него, оказалось случайностью. Но какой бы завораживающей ни была глубина синеющего глаза, больше всего притягивали бинты на левой стороне лица. Отец Гаррела не мог ничего поделать с собой: он продолжал поглядывать на белые, аккуратно наложенные лоскутки, обрамлённые золотистыми прядями. Какая ужасная рана скрывалась под ними, какая душераздирающая трагедия оставила такой заметный след?

– Вовсе нет, - монахиня быстрым шагом сократила дистанцию между ними. – Причина, по которой я откажусь от вашего добросердечного приглашения, не в этом.

– А в чём же? Вы думаете, Терпящая осудит вас, если вы не пройдёте, а проедете часть пути?

– Нет, - словно зеркало, отразив на лице внутреннюю насмешку собеседника, произнесла женщина. – Я скажу вам.

Не дожидаясь согласия, она придвинулась к мужчине и зашептала ему на ухо. Извозчики, возившиеся с колесом, заинтересованно уставились на замершую парочку. Не прошло и пары секунд, как отец семейства дёрнулся назад, как от удара, и сделал неловкий шаг в сторону, но тут же замер, вперивая в незнакомку широко распахнутые глаза. И мгновенно отвернулся, быстро увеличивая разрыв между ним и служительницей.

– Вы закончили с колесом? – направляясь в их сторону, спросил господин, и из его голоса улетучились раздражение и усталость. Теперь в нём слышались нотки нарастающего страха.

– Да, почти. Ещё пару минут, и мы поедем.

– Так поторопитесь!

Мужчина молча забрался в кибитку, бросив последний взгляд в сторону монахини, стоявшей на том же месте, и поспешно захлопнул дверь. В его стремительных движениях была заметна неприкрытая нервозность.

– Интересно, что она ему такое сказала? – шёпотом затараторил один извозчик другому.

– Какая разница? Заканчивай с колесом, и едем уже!

Справившись с проблемой, парочка вскочила на свои места и, как ни в чём не бывало, направила кибитку дальше по дороге, будто заминки вовсе и не случалось.

Монахиня ещё какое-то время постояла на открытом пространстве, равнодушно глядя на удаляющуюся повозку, а затем повернулась к вышедшей из-за деревьев девушке в мальчишеской рубашке и коротких штанах.

– Не обязательно было ломать им колесо. Ты ведь добрая фея.

– О, так ты заметила, - неодобрительно протянула та. – И я не фея!

Тигоол с раздражением и любопытством смотрела на мнимую монахиню, так не вовремя вписавшуюся в эту забавную картину. Эта добрая самаритянка в рясе поломала Спустившейся все планы, но… учитывая, кем она была, ей можно было даже простить её вмешательство… наверное.

– Что, все внизу уже знают, как меня тут прозвали?
– девушка с пепельными волосами скривилась, как от зубной боли, и сложила руки на груди. – Даже такие ископаемые, как ты?

Женщина улыбнулась ей кончиком губ. В её белоснежной хрупкой фигурке не было ничего угрожающего, но воздух вокруг неё как будто сгустился и стал плотнее.

– Если ты всё ещё жаждешь исполнить желание этого мальчика, дождись, пока он и его отец обоснуются на новом месте. И не нужно для этого устраивать им ловушки на дороге.

– Ладно, признаю, я слегка погорячилась! – Тигоол подняла ладони в примиряющем жесте. – А вот что здесь делаешь ты? Неужели она всё ещё надеется на благоприятный исход?

За спиной у мнимой монахини колыхнулось несколько теней, и Спустившаяся с нарастающим волнением поняла, что смотрит на легенду. Даже Шестерых Королей можно было видеть чаще, чем это существо, такое редкое в своём роде.

– Что ты прошептала ему? – не удержалась девушка.

– Правду. Я всегда говорю только правду, иначе она будет мной недовольна, - женщина не двигалась, будто после того, как повозка скрылась в темноте, она перестала быть живой. – Сказала, что я не могу поехать с ними, потому что меня ждут в Нижнем мире с докладом.

– Всего-то?

– И подмигнула ему вторым глазом.

Тигоол не удержалась и громко рассмеялась. Теперь стало ясно, почему этот щёголь так дёрнулся. Он понял, что перед ним «демон», и решил вовремя сбежать. Одного светловолосая девушка не могла понять: что это создание делает здесь, на человеческой половине мира, в каком-то забытом Терпящей лесу? И ещё больше её волновал вопрос, как ей, Тигоол, вообще удаётся заводить знакомства со столь редкими экземплярами? Сначала дочь Сайтроми, существование которой исключается самой Вселенной, а теперь… теперь ещё и Созерцатель. Так, кажется, их раньше называли, ещё до того, как о них стали упоминать лишь в книгах.

– Твоё присутствие здесь доказывает одну непреложную истину, - затараторила Тигоол, опасаясь, что притворная монахиня вот-вот растает в воздухе. – У Сат’Узунд поистине безграничная вера. Ей нужно стать новой Терпящей.

– Не богохульничай, - ровным голосом попросила женщина. – Я вмешалась не из-за статистики, а потому что действительно не люблю детский плач. Мои поступки искренние, в отличие от притворства добрых фей.

Тигоол гневно сжала губы, осознавая, что её отчитывают, как девчонку. Женщина покачнулась и как будто ещё больше слилась с темнотой вокруг. Руки в перчатках полностью растворились, и светловолосая девушка поняла, что их никогда и не было, как не было и тела под складками одежды, как не существовало лица под бинтами. Созерцатель неторопливо терял накинутую маску, превращаясь в то, чем изначально являлся – очень густой и длинной тенью, испокон веков наблюдавшей за людьми. Вот и сейчас Тигоол ощутила на себе миллионы взглядов, пронизывающих её отовсюду, хотя кроме них двоих на дороге никого не осталось. Девушка невольно сжалась и насупилась ещё больше, сдавливаемая непомерным вниманием к своей персоне. Её как будто раздели и теперь изучали со всех сторон, каждую детальку, каждую частичку.