Широки Поля Елисейские

– Всего доброго, Беатриче, - ответил я.

Она умахнула куда-то в сторону, я же подумал вслед:

"Если это рай или хотя бы нечто раеподобное, то отчего ей с этой своей неотложкой возникать?"

И зажмурился. Потому что со всех сторон меня обступили и притиснули яркие краски и запахи: синего неба с озоновыми проблесками молний, влажной чёрной земли, травы и листвы, зелёных, как абсент, красных маков, жёлтой трясовицы, белых олеандров и магнолий. Все мои чувства хором возопили.

Немного прочухавшись, я заново включил зрение.

Ступени куда-то делись, проёма в земле как вовсе не было. Я находился на границе леса и сада, над купами которого возвышались высокие кровли, крашенные в безыскусно чистые цвета. В отдалении высилась церковь о семи шлемовидных куполах, увенчанных чем-то непонятным, каждый ловил собой солнце и отражал в меня, будто прожектор. В центре видимого скопления усматривался бесформенный сгусток чего-то светлого. Здесь располагался посёлок или даже маленький городок, и когда я спустился с небольшого холма, погрузившись в перспективу, оказалось, что там нет ни улиц, ни заборов, - одни пешеходные тропинки, по бокам защищённые от вторжения куртинами и миксбордерами.

Некоторое время я не встречал поблизости ни единой души. Разве что какие-то пёстрые пятна мельтешили в отдалении. Орать наугад я стеснялся.

Однако минут через двадцать навстречу мне вышла пара - симпатичный дядя средних лет, умеренно белобрысый, и пухленькая молодая женщина в платке. Одеты они были, как каждый второй в дачной местности.

– Доброго времени суток, - мужик улыбнулся мне и отвесил поклон.
– Вы, я вижу, здесь впервые? Мы будем рады вас принять, если вы, конечно, не возражаете.

– Он Иван, я Марья, а вы кто?
– добавила женщина с совершенно той же приятной улыбкой, как бы поделенной надвое.
– Мой человек вечно так - берёт быка за рога, толком не разобравшись... не поздоровавшись. Только мы правда рады, если вы к нам заглянете. Успеете ещё поплутать по нашей Райчиновке и на всё полюбоваться.

Я слегка удивился саморекламному названию места, но у забугорцев бывает и похлеще: какой-нибудь французский Жоппенкур или австрийский Факинг-Фукинг. Удивление не помешало мне представиться.

– Исидор? Какое-то имя нерусское.
– Марья чуть поджала губку.

– Прямиком из святцев, - возразил я.
– Исидор Хиосский, Исидор Севильский и... хм...

Мозги услужливо подсунули мне Айседору Дункан, но я почувствовал, что она ещё меньше придётся ко двору, чем древний католический энциклопедист и нынешний покровитель Интернета.

– Сидор, - обрадованно уточнил Иван. Такой вариант мне не очень понравился, но зато не вызвал никаких ассоциаций - разве что с заплечной торбой и Бильбо Бэггинсом. Потому что так переносно зовётся мешок со скарбом.

Тут меня провели через отверстие в роскошной живой изгороди, и сразу же в уши ринулся дитячий гомон.

– Их у нас семеро, - с гордостью объявил Иван.
– Отчего же не завести, если так ловко получается? За границы двора они не выходят, сами слышите.

Я догадался, что кусты отрезают от улицы каждый звук. И, похоже, делают не только это.

Мы цепочкой прошли внутрь двора - сначала муж, потом я и последней - жена. Небесполезная предосторожность: хорошенькие ребятишки лет, по моей прикидке, от десяти до двух облепили Ивана, с ног до головы, меня задело по касательной, зато Марья осталась невредимой. "Да она восьмого носит, вот и сторонится медвежьих нежностей", - осенило меня.

Домик у супругов был приятный, но ничего особенного: мебели, книг и безделушек по минимуму, зато всё светлое, аж блестит от чистоты. - "Нам так нравится, а зачем к хорошему прибавлять ещё что-то?" - тихо заметила Марья, поняв выражение моего лица. Усаживать за стол и кормить меня они начали буквально с порога - у них, оказывается, в доме была печь, которая отлично держала тепло, и оттого стол расположили там, где из дверной щели ветерок поддувает. Потомки за нами не последовали и в трапезе участия не принимали - думается, были хорошо вымуштрованы. "Потом за стол позову", - объяснила Марья. "Да и не любят они простой тяжёлой пищи, - проворчал Иван, - одними заедками кормятся". Пища и в самом деле была самая заурядная, но вкуснейшая и в тему. Только такое и принимает душа в жару: окрошка на вырвиглазном квасе из хлебных корочек, сырники, плавающие в озере сметаны, на загладку и верхосытку - грушевый узвар с мёдом. Вот только нельзя было сказать, что все эти яства ложились на желудок камнем, - вроде бы и хорошо, да мутно и несерьёзно как-то. Оттого я даже хотел поспорить, когда меня вежливо препроводили отдохнуть в одну из небольших комнат и задёрнули тюлевые занавеси на двери и окнах. Похоже, что тёмных и плотных штор здесь в заводе не имели.

Чада притопали незамедлительно. Чем уж там их насыщали - не знаю, но гомон быстренько перешёл в оголтелый гвалт. Дети, по счастью, быстренько усвистнули во двор, однако ни задремать, ни отдаться сиесте я так и не смог, хотя и уговаривал себя, что, дескать, тепло, светло и мухи не кусают. С тем и вышел из комнаты.

– Вот, не сумела гостя накормить, - сказал жене Иван с лёгкой укоризной.

– Да я и не собиралась его вырубить вчистую, - оправдывалась она.
– В конце концов, чревоугодие и спаньё - реликт и атавизм для ублажения плоти.

Меня самую малость насторожило сочетание вульгаризмов, просторечий и набожности.

– Ничего, я все равно хотел осмотреться, - утешил я их.
– И заодно потешить свой первобытный инстинкт. Тут у вас столовой или ресторанчика не имеется - для не особо духовно продвинутых?

Оказалось, что белёсая клякса посреди домов - как раз корчма. Там и полопать, и ночку-другую перекантоваться можно.

– Только туда порядочные люди не заходят. Одни чужаки да бродяги, - чопорно пояснила Мария.

– Положим, не глядя такое не определишь, - добавил Иван извиняющимся тоном, - но в общем да. Те, кто не прижился, а уйти им лениво и некуда: не то что мы или вы сами.

Я едва не сказал супругам, что они слегка обознались - перед ними именно бродяга и аутсайдер, кличку тоже носит соответствующую, - но зачем было обижать таких, по существу, славных людей?

За оградой было по-прежнему малолюдно, но хотя бы кое-кто попадался. Супруги цветущих лет и бесспорной славяно-европейской внешности с благостным до упора видом прогуливались рука об руку. Рядом роилось и играло многочисленное потомство, изредка срывая и нюхая цветочки. Всё имело вид чинный и пристойный. Надо сказать, то были исключительно двуногие: въевшаяся с пелёнок подозрительность не позволяла мне поинтересоваться, как у них тут с собачками и кошечками, не говоря уж о мышах и ящерицах. Да, и мухах с комарами, разумеется. А уж о том, чтобы спросить дорогу к злачному месту...

Располагалось оно вроде и близко, да Райчиновка, по-видимому, обладала чудесными свойствами старого Гродно, где я гостил (гостила?) позапрошлым летом. Она умела "водить" пешехода. В Гродно такое объяснялось холмами, на которых стоял город: вот нужный костёл, монастырь или башня, совсем рядом, а спустишься с горы в низину - как и нет их. Здешняя местность вроде как была ровная, как стол, но корчма то казалась величиной с горчичное зерно, то вырастала в этакое палаццо Сфорца.

После часа такой маеты я достиг, наконец, цели, причём своими силами: когда мой плохо выдрессированный желудок взвыл окончательно и бесповоротно.