Широки Поля Елисейские
Шрифт:
Восставшее на зов питейное заведение оказалось не таким расшлёпанным, как выглядело издали. Оно обладало легко узнаваемой формой - песочный куличик за минуту до того, как его слизнёт морской прибой. Крыша просела посередине, словно гангстерская шляпа-борсалино времён моей юности, узкие окна словно убегали с фасада врассыпную, резьба, некогда сплошняком покрывавшая дверное полотно, стёрлась, как королевская печать, которой проштемпелевали сотню смертных приговоров.
Я потянул на себя дверь и вошёл в тихую прохладу.
На первый взгляд здесь было пустынно, словно в брошенном оазисе. Второй улавливал
Я кашлянул, чтобы обратить на себя его внимание, хотя он факт заметил меня и без того.
– Хозяин, тут не найдётся чего-нибудь на зуб положить и в желудок отправить?
– спросил я.
– Такого, чтобы посущественней.
– А, видел-видел, как вас наш двойной скромненький синий цветочек перехватил.
– Улыбка вроде как заблудилась в его растительности, но выплыла наружу через глаза, чёрные с рыжими огоньками.
– Похороните меня под плинтусом, если вас в момент не отворотило от духовной пищи и не притянуло к телесной. Пришлый народ, как правило, не раньше третьего дня расчухивает. Что ж, этого есть у меня, только уговор - без выпить нет и чем закусить. И давай, знаешь, сразу на "ты", не против?
– Давай. Кликать-то как тебя?
– Можно Шлёмой, с оттенком героизма, знаешь. Только не думай, что это истинное имя, и своего никому не называй, тем более райчиновцам: мигом на крючок подцепят и овладеют, не вывернешься.
– Я учёный, - ответил я.
– Исидор или Сидор, а настоящее имя сам не помню, правда. Только я не в курсе, какой валютой у тебя за закусь и выпивку расплачиваются. Готов сделать, что смогу.
– Да питьём же и расплачиваются, - ответил некто третий.
– Моим.
За одним из столиков, придвинутых к стене, внезапно проявилось бледное пятно странных очертаний. Тройной силуэт: человек, ворон, сидящий на его перчатке, кот. По мере того, как я на него пялился, пятно разделялось, уточняло форму и объём. Костистый, узкоглазый и белый, как лунь, персонаж с длинными волосами. Пышный котяра сливочной масти - глаза, уши и кончик носа слегка отсвечивали розовым, что подразумевало эльфийскую примесь. А вороном была, натурально, Беатриса.
– Я ведь ничего райского не могу потреблять, - с неким смущением объяснил Белый.
– Меня пришлые доброхоты кровью поят. Хоть и нужно-то не больше кофейной чашки в неделю, а вечно не хватает. От мало-мальских старожилов не годится, да они шутя запинать могут. Я ведь сугубое искажение человеческой природы, мне в раю вообще быть не полагается. Такую бездну света стригу не выдержать.
– Ага, стр-риг!
– возопила Биче.
– Др-ревний кр-ровопийца!
И чуть потише и с гордостью:
– Др-руг.
Кот не особо не комментировал этот выплеск чувств, но с его мнением я все равно бы не посчитался.
– Выходит, это ты к ним улетала?
– спросил я.
– Вер-рно, - ответила Биче и в подтверждение щёлкнула клювом.
–
– Ну тогда пожалуйста и с дорогой душой, - обратился я к вампиру.
– На брудершафт или как? Раз пошла такая пьянка... то есть комильфо такое, имени не требую. Как назовётесь, так и ладно. Хоть князем Дракулой.
– Янош, - представился он.
– По крайней мере, близко к цели. Белый Рыцарь Хуньяди, знаете.
– Янош, - повторил я.
– Мне что - горло подставить? Вроде бы слишком интимно.
– Опять же натощак голова закружится, - подумал он вслух.
– И тебе... вам как классическому вампиру не повредит, что я типа покойник?
– Все здесь мертвы, хоть кое-кто воображает себя живым, - ответил Янош философски.
– Парадокс Буратино: если я жив, то не мёртв, а если я мёртв и никто этого не видит через ящик, то теоретически жив.
– Ай, да охота вам обоим заморачиваться!
– воскликнул Шлёма.
– Подставить рюмку да чикнуть острым ножичком поперёк запястья, сам себе по жизни сколько раз делал. И Сливка тоже, - он с некоим смущением указал подбородком на кота.
– А что натощак - меньше будет сахара в анализе.
Я засучил левый манжет, ощущая нехилое дежавю. Лезвие деликатно прошлось чуть ниже ладони, редкие крупные капли стукнули в хрустальное стекло, точно дождь, - и всё прошло, как не бывало. Ни шрама, ни тошноты, ни, что самое интересное, головной боли. Она, оказывается, была постоянным фоном моего бытия в богоспасаемой Райчиновке.
Альбинос с наслаждением дегустировал напиток. Лицо его чуть зарумянилось, волосы потемнели, глаза перестали отсвечивать розовой изнанкой. Кот и ворона с умилением наблюдали за всей картиной. Трактирщик подхватился и убежал за кулисы, как он сказал - срочно возмещать мою кровопотерю. Вскоре оттуда потянулись маняще-дымные запахи, а чуть погодя - и сам Шлёма с огромной мисищей плова. Из золотистой рисовой массы торчали дольки чеснока, отлично пропечённого в собственной шкурке, ломтики тушёной моркови и чьи-то рёбра, условно от молочного барашка: я не захотел уточнять.
– А ловко у тебя стряпать получилось - прямо как в сказке, - похвалил я, с присвистом наворачивая кушанье длинной ложкой.
– Мы рождены, шоб сказку сделать былью, - объяснил хозяин заведения.
– Ловко ухваченный полуфабрикат дожидался подходящего гостя: местные бараны не так уж и тупы, всюду бродят тесной компанией. Не волнуйтесь, они всамделишные, в отличие от остального корма.
– Да, вернёмся к нашим баранам. Вы все не скажете, отчего на улицах так мало животных - собак там, ящериц, кошек, - я сделал поклон в сторону Сливки.
– Птиц в небе, кроме Биче, - да и той не особенно видать.
– Очень просто: дети, - сказал Шлёма.
– Им негигиенично. Вот и вытравляют грязюку под корень. Всё, что не так и не туда шевелится.
– Но если вам ещё охота куда-то тащиться, чтобы увидеть фауну, а заодно и флору, - кстати подхватил рыцарь Янош, любуясь, как я облизываю ложку (сделать такое с пустой миской я постеснялся).
– Если не хочется навестить здешний сеновал с душистой соломой и подушками, набитыми гагачьим пухом. Тогда мы бы за компанию взяли и новичка - я и кот. Сквозь Сумеречный Лес пройти легко, но отыскать в чаще храм много труднее.