Шишкин лес

— Вот, пожалуйте бриться, — с тихой гордостью демонстрирует Степе невиданное новшество Левко. — Это унитаз. Это ванна. Это биде. Как в лучших домах Лондона. Вода пока не подведена, прислуга носит ведрами. Но уже тянут от станции водопровод.

В спальне Левко на стене висит ковер. На ковре сабля Левко и фотография Сталина, курящего трубку. Вольская показывает фотографию Варе.

— Видите, здесь автограф Иосифа Виссарионовича. «Другу Васе от Coco». А это Васина золотая сабля, которой его наградили под Царицыным. Вася же герой Гражданской войны. Но он очень замкнутый человек. Мы с ним мало разговариваем. Это счастье, что у нас такие соседи, как вы. Есть хоть с кем поболтать. Но он очень добрый и страшно меня балует. И у него очень хороший вкус. Я вам просто, как художнику, хочу показать, что он мне дарит.

Вольская открывает шкатулку, стоящую на трюмо, и начинает вынимать оттуда драгоценности.

— Но это же старинные бриллианты, — удивляется Варя.

— Да, это Васины военные трофеи. Настоящие фамильные драгоценности. И, по-моему, очень изящно подобраны. Да?

— Да. Поразительно, — растерянно кивает Варя. Она достает из шкатулки и рассматривает золотые карманные часы.

— Это Васины наградные золотые часы. Он их никогда не носит, — говорит Вольская. — Он очень скромный человек.

А в саду гости поют хором. Полонский поет и дирижирует. У него приятный бас. Даша смеется и подыгрывает на скрипке. У Левко за нашим забором всегда поют шуточные, веселые песни — сейчас все больше про кузнечика поют, раньше пели другое, но тоже веселое:

На столе стоит чернило, А в черниле два пера, Прощай, папа, прощай, мама, Я поеду на Кавказ. Отчего да почему, По какому случаю Одного тебя люблю, А десяток мучаю!

Варя и Тамара Вольская выходят из дома, и Вольская присоединяется к поющим, выводя мощным оперным голосом:

Юбку новую порвали И разбили правый глаз, Не ругай меня, мамаша, Это было в первый раз.

И гости хором подпевают:

Отчего да почему, По какому случаю Одного тебя люблю, А десяток мучаю!

А Варя отводит Полонского в сторону и тихо сообщает:

— Миша, у Левко папины часы.

— Какие часы?

— Которые пропали, когда папа умер.

— Ты уверена? — пугается Полонский.

— Да. Вот же его вензель.

И показывает зажатые в кулаке часы.

— Боже мой! Что ты наделала! — тихо пугается Полонский. — Ты их украла?!

— Я украла? Это он украл.

— Варя, ну так же нельзя думать о человеке! Наверно, он просто нашел тогда этих мерзавцев, которые убили Ивана Дмитриевича. И взял у них часы.

— И ничего нам не сказал?

— Ну да. И это с его стороны очень тактично. Чтоб нас лишний раз не травмировать...

— Миша, что ты несешь? — в тихой ярости спрашивает Варя. — Это часы моего отца. Они наши. И ты будешь их носить назло этой сволочи.

— Я? Никогда я не буду их носить!

Полонский боялся Левко откровенно, а Варя боялась в скрытой форме, но оба сильно боялись. Поэтому про эти часы Варя и Полонский никому не рассказали. И Полонский их никогда не носил. Но позже их стал носить мой папа. Не при Левко, конечно.

Это через несколько лет, а сейчас Вольская поет своим великолепным голосом:

Елки-палки, лес густой, Ходит папа холостой. Когда папа женится, Куды ж мама денется?

И гости хором:

Отчего да почему, По какому случаю Одного тебя люблю, А десяток мучаю!

Василия и Степы среди поющих нет. Они все еще в ванной. Василий Левко сидит на унитазе.

Степа — на краю ванны. Они смотрят на биде и пьют красную водку. Василий уже сильно пьян. Степа тоже.

— И все это, Степа, только для Тамарки, — говорит Василий, — только для нее. Мне это, Степа, и на хер не нужно. У меня папаша родился крепостным Черновых. Мы к роскоши не привыкшие. Это все только ей.

— Это настоящая л-л-любовь. — Степа старается, чтобы голос его звучал искренне.

— Я тебе говорю, Степа, не про любовь, а про совсем другое. Я ей обещал: Тома, родишь сына, будет у тебя биде. И вот биде стоит. А она родила мне девку.

— Она еще родит вам сына, Василий Семенович, — говорит Степа.

Уже небо порозовело за деревьями на востоке, а гости все еще веселятся, теперь они танцуют на утоптанной площадке перед домом Левко.

Степа танцует с Дашей.

— В общем, я решил, — говорит он. — Если ты родишь сына, я тоже д-д-достану биде.

Биде у нас в доме до сих пор нет. Хотя мама родила Макса, а потом меня. А Вольская родить сына так и не успела. Это была последняя ее веселая ночь. Скоро ее арестовали.

В комнате на втором этаже дома Николкиных потушен свет. Занавески задвинуты. Прижавшись к окнам, Степа, Даша, Полонский и Варя смотрят на двор соседей. Тишина. Кукует кукушка. Плачет ребенок.

Василий Левко с плачущей Зиночкой на руках стоит на крыльце.

Двое в шинелях сажают Вольскую в черную машину.

— Сейчас везде берут жен, — говорит Полонский. — Ну, это хотя бы понятно.

— Что тебе понятно? — спрашивает Варя.

— Жены слышат дома разговоры мужей, — говорит Полонский. — Иногда спьяну обсуждаются государственные секреты. Потом жены эти секреты где-то выбалтывают. Тем более Большой театр. Там бывает полно иностранцев.

— Миша, что ты опять несешь?

— Я не несу. В Большом уже взяли несколько человек. В этом же есть какая-то логика.

— Никакой логики нет, — говорит Варя. — Если арестуют меня, Дашу или Степу, ты в этом тоже увидишь какую-то логику?

— Наверное, надо к Василию Семеновичу зайти, — говорит Даша.

— Ну, это лишнее, — говорит Варя. — Зачем это делать? Мы не так с ним близки.

— Зиночка плачет. Он же один с нею не справится. У них сегодня няня выходная.

— Никуда ты не п-п-пойдешь, — говорит Степа.