Шизофреник на капитанском мостике

Сигая туда-сюда через Дон, я выскочил в донские степные просторы, и уходил от глухонемого степными балками, оврагами, ярами и буераками. Обретая речь, Герасим догонял философа.

Пришлось укрыться от крепостного в станице Вешенской, у Михаила Шолохова. В это время автор "Поднятой целины" привечал Григория Мелехова. Герасим не стал ломать дверь чужой хаты, махнул на меня рукой, и важно, степенно удалился.

Я же, отдышавшись, повёл беседу с бывшим деятелем продотряда, с бывшим байструком Мишкой Кузнецовым. Поговорил и с донским казаком, с Григорием Мелеховым.

8. Учитесь у Щукаря!

В разговоре со мной Михаил и Григорий понесли такую чушь, махая казацкими шашками, что этого самого Шолохова с этим самым Мелеховым я отправил к деду Щукарю, говоря, - учитесь у старика думать, это вам не шашкой махать!

Затем отправился подальше от разгневанного, ушедшего не так далеко Герасима, к следующему писателю, тоже Михаилу.

9. Наследственная трусость русских писателей перед тиранами с Кавказа

Следующему Михаилу, по фамилии Булгаков сказал,

– Мишка, ты, как трусливый профессорский сыночек, в своём произведении "Мастер и Маргарита" очень уж замаскировал мысли. Только философ-левша-сталевар, может догадаться, что знаменитый сумасшедший дом это Кремль, а Латунский это Сталин. Сталь-Латунь - похоже. Ты, Мишка, также шестеришь перед Кавказом-Сталиным, как Лев Толстой перед Хаджи Муратом, а Михаил Лермонтов - перед Мцыри.

Воспевание Кавказа, - вдалбливал я писателю-дилетанту, - трусость твоя перед ним, мостит дорогу к власти всяким Кобам-Джугашвили. Шамили, Дудаевы захватывают власть, балбесы вы односторонние, неграмотные!

Лично, - говорил я Булгакову, - лично я буду бить в лоб, без всякой маскировки писательских мыслей. Нынче у Галиафов-Сталиных, лоб самое слабое место. Умелому пращнику нужно занять позицию Давида.

Позиция Давида проста: надобно поспешно побежать навстречу филистимлянам!

10. Отчего ты Светлов, в небо смотрел? Когда Коба смело, вёл людей на расстрел?

Светлову Михаилу посоветовал удалиться, и не прославлять Испанию, так как в заоблачный плёс, уходят певцы этой самой Испании. Андалусия, Валенсия, Гренада, помалкивают, когда Гарсий Лорок уводят на расстрел. Россия видит соломинку в чужом глазу. Бревно Гулагов Россия не замечает. Поэтому земля под ногами убийц не стонет.

11. Приказ подонку Джугашвили

Отцу всех народов, Великому Сталину я приказал посадить Макса Пешкова в Гулаг, к Солженицину Александру Исаевичу.

– Пусть, - говорю я Сталину, - Макс, вместе с Солженициным, напишут роман "Отец". После написания, любезный, - растолковывал я глуповатому Кобе, этому безграмотному, но хитрому грузину, - вели Шаламову Варламу Тихоновичу, включить роман "Отец" в его сборник "Колымские рассказы", под заголовком "Казначей царицы Тамары в овечьей шкуре".

12. Он солдат ещё живой!

Вечно живому фронтовику, Василию Тёркину приказал спасти солдата Твардовского на переправе русской личностной чести от коллективного грузинского беззакония. Спасти в ледяной воде переправы, частного мнения многочленов России от трёхглавого мнения одночлена Сталина-Коба-Джугашвили.

13. Никогда не зарьтесь на то, что вам не по зубам

Рафаэля Сабатини, вместе с капитаном Бладом отправил истопниками в монастырь кармелиток, что в Бетюне.

– Вы оказались по зубам Арабелле Бишоп, - сказал я на прощание Бладу, докторишке-пирату, и его создателю, не то итальянцу, не то англичанину, не то историку, не то беллетристу.

14. Рыба-меч кладенец

Эрнесту Миллеру приказал прекратить пораженческие настроения и заставил написать книгу "Здравствуй, оружие!".

– Бери пример с Хеменгуэя, - говорил я Миллеру, - как старик, я у него выловил рыбу-меч кладенец, пригодный для борьбы с примитивным мировоззрением человечества. Меч годится для борьбы с психофизическими отделами Главного разведывательного управления Генерального штаба вооружённых сил министерства обороны СССР и России.

15. Ейной мордой в крайнюю харю

Методом Жукова Ваньки, тыкал я харей произведения, в холёные и не очень, морды и рыла писателей-паникёров.

16. Панаев и Скабичевский

Не отверг я помощь двух малоизвестных литераторов. Их читатель не знает, фамилии их никому не известны. Одного литератора фамилия была Панаев, другого - Скабичевский.

17. Сан Саныч Фадеев моё отражение

Не отверг помощь и писателя Фадеева.

– Ловко ты, Сан Саныч, - говорю ему, - в предсмертной записке обвинил во всём самоуверенно-невежественное руководство партии СС. (Советского Союза - примечание редактора). А кого ты сделал предателем в "Молодой гвардии"? Безвинного пацана, который не литературный герой, а имеет реальных мать и отца, и прочих родственников. Настоящий предатель Почепцов, даже не упоминается в романе. Я тоже, гражданин алкоголик, тамбовский товарищ, писатель-волк Фадеев; я тоже в своём произведении "Азы философии", кого ни попадя обвиняю. Вешаю на всех, всех собак, а сам не причём. Audacter calumniare, semper aliquid haeret. Причём, - говорю Фадееву, - ты, как тёзка Сан Саныч, покончил жизнь самоубийством вместо меня.

После выхода в свет моего произведения будут кончать жизнь самоубийством представители самоуверенного невежественного руководства! Они, как и ты, имеют такие же истоки малодушия, как у тебя, реальный трус Фадеев. Ты отождествлял вымышленных предателей Стаховичей с реальными героями Третьякевичами.

Через некоторое время, начинаем говорить, что, как и с Христом, как с Больцманом, как с Маринеско, как с Девятаевым; с Виктором Третьякевичем, может быть, тоже ошибочка вышла.

Через пятнадцать лет после войны, награждаем бывших владельцев каиновой печати, награждаем Третьякевичей посмертно.

Cineri gloria sera venit. Post mortem, мёртвым - вечная слава! Живым - каинова печать! Получается, что не русский мужик задним умом силён, а руководство России. Задержка мышления от сорока лет до двух веков! Вот она, Русь, кастрированная татарами, подмятая убогим грузином! Весьма трусливая Русь!

Благодаря тебе, малодушный писатель, трус-алкоголик, Сан Саныч Фадеев!

18. Кумир мой Мёртвый Лейтенант

Я дремал, не засыпая, как князь Игорь перед побегом. 11 миллионов 260 тысяч ветеранов Великой отечественной войны встали стеной за меня, выдвигая из своих рядов, мне в помощь, легендарного Георгия Константиновича Жукова.