Шизофрения

Удивленный взгляд, брошенный Онуфриенко, вселял надежду на сокращение подготовительного курса. Во всяком случае, он задумался, видимо решая, с чего начать объяснение.

— Значится так. Для ясности давайте вспомним внутреннее устройство пирамиды Хеопса.

Александра с готовностью изобразила, что вспоминает.

— Там внутри, — продолжил Онуфриенко, — три камеры: внизу — нижняя камера, — он на американский манер разогнул указательный палец. — Посередине камера Царицы, — два разогнутых пальца были призваны привлечь внимание Александры и обострить восприятие. — Вверху — камера Фараона или Царя, — он покачал тремя пальцами перед лицом экскурсантки. — Из камеры Царицы на юг идет шахта, которую ошибочно считали вентиляционной, направленная в 2450 году до нашей эры точно на Сириус — звезду богини Исиды, а шахта из камеры Царя — направлена на созвездие Ориона, точнее на три звезды пояса Ориона, символизирующих бога Осириса. Еще две шахты из этих камер ориентированы на север на Альфа Дракона и на Бета Малой Медведицы. Значится, — он подозрительно покосился на Александру, мгновенно прекратившую перекатывать леденец во рту, — все шахты направлены на определенные звезды. Потому пирамида и называлась «Светочи», — закончил он объяснение, оглядываясь на засверкавшую линзами объективов группу туристов, деловито запечатлевавших мгновения из вечной жизни молчаливого Сфинкса. — Японцы, — со знанием дела идентифицировал туристов Онуфриенко и продолжил:

— «Светочи» — место проведения тайных, в том числе, погребальных церемоний. Место «исхождения в свет», как считали древние египтяне, и одновременно звездные часы, указывающие, кстати, и на время создания самой пирамиды. Поэтому в ней никогда не было и не могло быть захоронений. В общем скажу так: люди по пирамидам восходили к богам, а боги нисходили к людям. Слова Филона Византийского, не мои, — с сожалением в голосе уточнил он. — А теперь посмотрите вон туда наверх, — Онуфриенко указал рукой на вершину пирамиды. Александра подняла голову.

— Представьте! — торжественным тоном продолжил он. — Когда-то там, на самом верху белоснежной пирамиды сверкал золотой пирамидион, сделанный по образцу гелиопольского бенбена — семени и символа сказочной птицы Бенну, — нараспев поведал он и, как хороший актер, сделал паузу, ожидая естественного вопроса экскурсантки о бенбене и Бенну.

— Вы имеете в виду птицу Феникс? — не оправдала его ожидания Александра. — Символ постоянного прецессионного цикла?

— 24 920 лет, — по инерции пробормотал тот, — разделенные на эпохи в 2 160 лет по знакам Зодиака, — загрустив, понуро закончил он.

«Лекции в „Артефакте“ надо было посещать хотя бы для того, чтобы видеть иногда вот такое выражение на лице Онуфриенко! — торжествующе подумала она. — Кстати, эпоха Водолея… Не забыть бы поздравить с днем рождения Вадика в январе. Надо бы ему здесь подарок купить».

— А что такое «пирамидион»? — поинтересовалась она, во-первых, потому что действительно не знала, а во-вторых, ей стало немного жаль Онуфриенко, ожидания которого в качестве благодарной слушательницы она не вполне оправдывала.

— Пирамидион? — тот снова оживился. — Золотой пирамидальный храм высотою девять метров на вершине «Светочей», в котором в сосуде хранился «Глаз Хора»…

«Супер! — подумала Александра. — Просто супер! Не зря приехала!»

Вероятно, в ее взгляде что-то промелькнуло, потому что Онуфриенко неожиданно спросил:

— Вы, Александра, кстати, кто по профессии?

— А вы, Александр, будто не знаете? — она приспустила очки и насмешливо посмотрела ему прямо в глаза.

— А-а, — протянул он и трагически замолк.

До входа в пирамиду дошли молча. Вблизи каменный гигант, бесконечными ступеньками уходящий в голубое небо, выглядел просто потрясающе.

«…Стоит пирамида. Внутри нее — камеры. И — гроб…», — неожиданно всплыла в памяти запись из истории болезни. Размер гроба она вспомнить не смогла, помнила только, что «весь он золотой».

Онуфриенко, усадив спутницу на глыбу справа от входа «продышаться перед посещением», отправился покупать билеты. Вернулся быстро и сразу заговорил:

— В окрестностях пирамиды, чтоб вы знали, действуют укрепляющие и разрушительные силы. Вам, как врачу, — многозначительно посмотрел на Александру, — это должно быть интересно. — Это — как плюс-сила и минус-сила Земли… — пояснил он , расхаживая из стороны в сторону.

«Как „кот ученый“, — насмешливо отметила Александра. — Не хватает только дуба и золотой цепи».

— …Есть такой исследователь, ну, вам не так важно, как его зовут, но я скажу — Манфред Димке, так вот, этот ученый многие годы посвятил изучению этих сил. То, что вход в пирамиду Хеопса расположен именно с этой стороны, отнюдь не случайно… — Онуфриенко озабоченно посмотрел на приближающуюся группу туристов.

«Как быстро закончился леденец», — подумала неблагодарная слушательница, облизывая губы, еще хранившие свежий мятный вкус.

— …именно эта часть пирамиды наиболее благоприятна для аккумулирования энергии. Категорически не советую останавливаться на углах пирамид, особенно — вон там, на северо-восточном углу. Крайне неблагоприятное место!

— Без вас, Александр, ни одного шага никуда! — пообещала она и подумала, что надо бы непременно туда сходить.

— А теперь — идем вовнутрь! — заторопился «ученый кот», намереваясь опередить группу туристов, растянувшихся в длинную цепочку и оттого похожих на целеустремленных муравьев, спешащих освоить заброшенный муравейник.

У входа в пирамиду два охранника в серых галабеях, проверявшие билеты, гостеприимно приветствовали ранних посетителей. Их радость была такой искренней, что Александра даже насторожилась. Так радуются, когда заманивают. Войдя в пирамиду вслед за Онуфриенко и сделав несколько шагов по достаточно просторному ходу, она нерешительно остановилась около узкого низкого коридора, в который предстояло пройти.

— Идемте, что же вы? — обернулся к ней спутник.

— Предупреждаю! У меня клаустрофобия! — заявила она на всякий случай, с опаской заглядывая в сумрачный проход.

— Идемте, идемте, не задерживайте движение, сзади вас группа японцев торопится пролезть, — настойчиво сказал Онуфриенко.

— А далеко надо идти? — поинтересовалась она, хотя любой ответ проводника не имел значения. Идти все равно пришлось бы.

— Всего-то три коридорчика, — небрежно пояснил тот.

Вошли в проход с деревянным настилом на полу. Идти можно было только, согнувшись пополам на полусогнутых ногах. Сделав несколько шагов, она вспомнила, как называется этот способ передвижения — «в три погибели». «Первый коридор — погибель первая», — поняла она, с трудом поспевая за спиной Онуфриенко. Вернуться было невозможно — за спиной уже слышался гомон неутомимых японцев. Воздуха не хватало. Сдавило дыхание. Хотелось распрямить занывшую спину, и от осознания невозможности распрямить, хотелось еще сильнее. Казалось, многотысячетонная каменная масса над головой стремится сплющить любопытных людишек, пытающихся узнать то, что знать им не дано.

— Японцам хорошо, им почти сгибаться не надо, — пробурчала Александра вслед спине.

— Сюда немцы тоже ходят, — невозмутимо успокоил ее Онуфриенко.

— Послушайте, Александр, может, я как-то все же вернусь, а? — затосковала она. — У меня ведь правда клаустрофобия… я в лифтах ездить не могу, и… замкнутые пространства для меня… просто караул. Сейчас рухну и перекрою дорогу вашим любимым японцам.

— Соберитесь, Александра! — бодрым голосом сказал он. — И поменьше разговаривайте. Впереди Большая Галерея. Там будет легче. Вы, кстати, в Киево-Печерской Лавре были? В подземном склепе на могиле Ильи Муромца?