Шизофрения

Александра непроизвольно отдернула руку с чашкой от лица. ние вида

— Скарабей называется, — добавил Онуфриенко.

— А вот ты о чем, — рассмеялась она. — Не скарабей, а Тутанхамон! — возразила, рассматривая картинку на чашке.

— Да вот же, с другой стороны посмотри, — развеселился Онуфриенко.

— И что? — спросила она, повернув чашку и разглядывая рисунок.

— Скарабей не случайно стал одним из самых знаменитых символов древнего Египта. Этот священный жук — самец и самка одновременно. Он и она. С самим собой совокупляется, а потом, сделав из навоза шарик и отложив в него яйца, перекатывает шарик с востока на запад, повторяя путь солнца. Роет норку и прячет туда шарик с семенем на двадцать восемь дней. А на двадцать девятый из шарика появляются маленькие крылатые скарабеи, летящие вверх к солнцу, — вдохновенно закончил фразу Онуфриенко, вскинув голову и руки к разукрашенному звездной россыпью небу. Причем, отсутствие солнца его ничуть не смутило.

Мысль о том, что она носит украшение в виде навозного жука показалась Александре оригинальной и даже заставила слегка поморщиться. Внимательный Сашечка, заметил, потому что опустил глаза.

— Значится так, — продолжил он давать пояснения неразумной женщине, не понимающей, что за сокровище висит у нее на цепочке. — Испокон веков скарабей был олицетворением и символом одного из древнейших египетских богов, связанных с таинствами Солнца — Хепри, его называют еще Хепер. Имя Хепри переводится как «возникший из себя самого» или «возникший из своего имени». Египтяне считали, что сотворение мира произошло, когда бог Хепри произнес свое сокровенное имя. Кстати, для информации, — он снова подлил Александре чая, — если бог Ра символизирует дневное Солнце, а Атум — ночное, скрытое и сокровенное, то Хепри — божество с головой скарабея — символ восходящего, утреннего Солнца. Другими словами, утром мы любуемся восходом Солнца-Хепри, днем наслаждаемся животворящими лучами Солнца-Ра, а ночью на небе, — он снова, на этот раз по делу, вскинул руки вверх, — господствуют звездные сестры и братья скрытого Солнца-Атума — сокровенного Солнца мистерий, которое утром проявляет свою силу через восходящее Солнце-Хепри, несущее воскресение жизни…

— А кто же тогда Амон? — прервала его торжественные излияния Александра.

— Амон? Сокровенная душа Солнца, — коротко ответил Сашечка, но, заметив на лице Александры признаки неудовлетворенного любопытства, пояснил, что судя по «Текстам пирамид» Амон тождественен Атуму-Хепри — двойному божеству, соединяющему самосотворенного Атума и сокровенное Солнце мистерий Хепри. Амон же, в свою очередь, является создателем Ра — видимого дневного солнечного диска, в совокупности с которым называется Амон-Ра.

— По легенде, скарабей выходит из ноздрей головы Осириса, погребенной в Абидосе, возвещая его воскресение из мертвых в мире звездном, — закончил он хвалебную песнь навозному жуку и неожиданно спросил:

— Так откуда, ты говорила, у тебя скарабей? — указал на золотое украшение.

— Подарили, — с равнодушным видом ответила Александра, размышляя, все-таки оставлять кандидатуру Сашечки на роль неизвестного дарителя, или нет?..

— Понял, — загадочно, как ей показалось, улыбнулся Онуфриенко. — Теперь вернемся к женщинам. Я к ним отношусь хорошо. Гораздо лучше, чем тебе могло показаться. Тому есть несколько причин. Поясню. В середине прошлого века, в 1945 году, — не смог не уточнить он, — в Египте были найдены пятьдесят два текста, описывающие форму христианства, отличную от представленной в Новом Завете, то есть так называемое гностическое христианство, которое, кроме прочих отличий от ортодоксального, ставшего конечной точкой в становлении патриархата и уничижении женщины в Эру Рыб, — благоразумно переложил он ответственность на космические процессы, — учило, что Бог был и мужчиной и женщиной одновременно. Кроме того, гностики совершенно спокойно говорили о «Боге-Матери» и, соответственно, считали женщину равной мужчине, если не выше. Поэтому, совершенно не случайно культ великой египетской богини Исиды захлестнул в период раннего христианства все Средиземноморье, да и не только его — в той же Англии, Польше, даже не стану время тратить, перечислять, — везде были храмы Исиды, изображение которой с младенцем-Хором на руках послужило праобразом…

— Богоматери, — закончила за него фразу Александра.

— Код андрогинности, — поощрительно кивнув, продолжил Онуфриенко, — спрятан древними мудрецами даже в хорошо известных нам именах, существующих в ортодоксальном христианстве…

Александра слушала с интересом. Разговор с Сашечкой доставлял ей удовольствие, особенно потому, что в интеллектуальной дуэли, она, похоже, выигрывала, по крайней мере, не проигрывала и никаких особенных глупостей, которые можно было записать в историю болезни, потенциальный пациент не сказал. К счастью. А может, к сожалению…

— Кстати, забыла сказать, ты мне вчера приснился, — она весело посмотрела на Сашечку.

— И что я в твоем сне делал? — живо поинтересовался тот с довольным видом.

— Не поверишь, виагрой у входа в пирамиду торговал, — с трудом сдержала она смех.

— Виагрой? — изумленно переспросил Сашечка, который очевидно ожидал услышать что-то другое.

— Ага, — кивнула она. — Оптом и розницу.

— А-а, — разочарованно протянул он. — Другого ничего не приснилось?

— Чего, например?

— Ну, скажем, что-нибудь про… семя Осириса? — спросил он с самым серьезным видом. — Где его искать надо?

— Нет, к сожалению, — виновато развела она руками и с грустью психиатра посмотрела на Сашечку. А ведь как хорошо развивался разговор… — Я отойду на минутку, ладно? — поднялась с кресла.

Онуфриенко понимающе кивнул и приоткрыл крышку чайничка, проверяя, не надо ли еще долить кипятка…

* * *

Вначале она даже не почувствовала боли. Просто поскользнулась и неловко упала на бок, подвернув руку. Боль пришла потом, когда на ее вскрик прибежал Сашечка…

…— Это знак! — попытался он успокоить пострадавшую, вместе с встревоженным Гудой помогая ей спуститься вниз к вызванному такси, которое должно было доставить их в лечебное заведение.

«Боль в запястье, ссадина на локте и, весьма вероятно, синяк на попе — конечно знак. Даже три знака», — подумала она, бросив возмущенный взгляд на Онуфриенко, но вслух сказала немного по-другому:

— Знак? — воскликнула она, морщась от боли и разглядывая опухающее прямо на глазах запястье. — Знак чего? Временной нетрудоспособности? А что же тогда больничный лист?

— Не-ет, — знак посвящения, — удовлетворенно пояснил Онуфриенко, помогая новой «посвященной» устроиться в весело раскрашенном такси с белозубым даже в темноте водителем-нубийцем, волосы которого, заплетенные в косички, задорно торчали в разные стороны. На зеркале заднего вида висела дюжина четок и шкодливый американский Микки-Маус, похожий на нубийца как младший брат. Надпись, сделанная черным фломастером на желтом листке бумаги, прилепленном на переднюю панель, гласила: «AHMED BEST DRIVER and MAN». «Лучший водитель и мужчина», выслушав немногословные взволнованные указания Гуды, лихо рванул с места.

— Ну, как ты? Терпишь? Плохо тебе? — заботливо поинтересовался Онуфриенко.

— Могло быть и лучше, — процедила она и, скривившись от дергающей боли, отвернулась к окну, бережно придерживая опухшую руку.

— Хуже — тоже могло быть, — посочувствовал он.

Всю дорогу до больницы «лучший водитель и мужчина» видимо для поднятия тонуса пострадавшей распевал песни из нубийского фольклера, от которых к боли в руке прибавилась головная. Потому что Сашечка не только фальшиво подпевал, но при этом жизнерадостно подпрыгивал на сиденье и размахивал руками, как голодный бабуин, заметивший спелую связку бананов. На фоне всеобщего веселья надежда на сострадание покинула машину еще в начале пути.

Сама больница поначалу оставила вполне приятное впечатление: чисто, светло и не пахнет хлоркой. Насторожил лишь столик, за который ее усадили: металлический, прикрученный к полу огромными шурупами. Зачем прикручивают к полу предметы в психиатрической лечебнице она хорошо знала, но в обычной больнице? Возникли тревожные ассоциации, потому что личного опыта лечения переломов у самой Александры не было. Врачи — пожилой упитанный мужчина с густыми усами и признаками долгожданного сострадания во взгляде и его помощник — молодой с шустрыми глазками, сразу запавший на красивую русскую, одетую в майку на бретельках, пощупав и помяв распухшую руку, принялись что-то тараторить по-арабски, а потом отправили пациентку делать рентген.