Школа 1-4

– Я что-то плохо сделала?
– робко спрашивает она, не в силах больше выносить гнетущую кладь неизвестности. Надежда Васильевна молчит, засунув руки в карманы своего военного полушубка, шаги е? тяжелы, и Катя понимает, что Надежда Васильевна пьяна.
– Я что-то сделала не так?
– снова спрашивает Катя, и сердце снова замирает у не? в груди. Она уже и не думала, что е? сердце сможет так замирать, но страх глуп и вс? ещ? жив?т в ней, несмотря ни на что. Надежда Васильевна не отвечает Кате, она смахивает волосы рукой со лба, покачнувшись на повороте, опирается той же рукой о стену цеха за углом, но удерживается и ид?т дальше. Так они приходят к каменному строению с начисто выметенным крыльцом, над крышей которого теч?т река дыма, заслоняя своим потоком сияние зв?зд. Катя ещ? никогда не была внутри, там страшно и тепло, хорошо натоплено печкой, из глубины комнат слышится музыка, бархатный женский голос по?т о любви и цветущих весенних садах. Надежда Васильевна стучит в одну из дверей, приоткрывает е?, бер?т Катю за плечо и вталкивает е? перед собой внутрь. Катя спотыкается о порог, хватаясь рукой за дверной косяк, и видит стол у окна, накрытый скатертью, на н?м тарелки и бутылки, сбоку от стола застеленная серым одеялом кровать, рядом с ней полированный комод с двумя дверцами, на комоде стоит горящая керосиновая лампа и лежат стопки книг, на стене висит портрет товарища Сталина. Катя останавливается взглядом на лампе, которая лучится ярким потусторонним светом, словно вс? находится где-то глубоко под земл?й. Она боится смотреть в другую сторону, где стоит у окна, закрытого белой гардиной с инеевой вязью, приближ?нная к высшим силам Ольга Матвеевна.

4. Пальцы смерти

Дверь затворяется за Катиной спиной, и наступает молчание. В молчании горит керосин, бь?тся Катино сердце и играет за стеной патефон, грудной женский голос продолжает петь о потусторонней жизни, окрашенной в густой белый цвет, будь то снег или цветущая чер?муха. Ольга Матвеевна стоит неподвижно и беззвучно, она как будто и не дышит, воздух не совершает движения в е? пустых дыхательных путях, а просто замер там, подобно затекшей внутрь воде.

– Садись на стул, - наконец произносит Ольга Матвеевна. Голос е? ид?т в другом направлении от Кати, куда-то в стену. Катя находит перед собой стул, отодвигает его и садится, опустив глаза. Скорее бы уже вс? кончилось.

– Посмотри, там на столе еда. Хочешь - поешь.

Катя смотрит, куда велено, и видит нарезанные куски ветчины и хлеба, нечищенные яйца, красное яблоко, пару сол?ных огурцов и наполовину полную бутылку водки. На отдельной тарелке лежит яичная скорлупа и несколько огрызков от уже съеденных яблок.

– Что же ты не ешь?
– спрашивает Ольга Матвеевна отреш?нным, красивым голосом. Катя бер?т кусок хлеба, клад?т на него ветчину и откусывает от образовавшегося бутерброда полным захватом рта. Едва успев прожевать и проглотить, она кусает снова, давясь, и таким образом быстро запихивает в себя еду.
– Голодная, - произносит Ольга Матвеевна, словно дивясь, как это Катя ещ? может быть голодной. От этих слов у Кати кусок застря?т в горле.

– Вкусно?

Катя кивает, вытирая рукой рот.

– Ещ? хочешь? Ты хорошо жр?шь, - Ольга Матвеевна подходит и садится на второй стул.
– Любишь жрать? Дети любят жрать. А срать любишь? Что молчишь? Срать любишь, спрашиваю?

– Нет, - говорит Катя.

– Почему? Тебе что, больно, когда ты ср?шь? Отвечай.

– Нет. Может иногда.

– А если тебе не больно, отчего ты не любишь срать? Отчего, Котова, дети так любят жрать и так не любят срать? Разве срать нехорошо? Посмотри мне в глаза.

Катя смотрит на Ольгу Матвеевну. Та сидит за столом, уперев в него локоть и уткнув щ?ку в ладонь. Лицо е? перекошено от такого способа сидения. Глаза Ольги Матвеевны, в которые она требовала посмотреть, пусты и неживы. Катя тяжело вздыхает.

– Так что, Котова? Не знаешь? А ведь это так просто. От сранья нет никакой пользы, но все вс? равно срут. И ты ср?шь, и я сру. Поняла, что я имею в виду? Ничего ты не поняла. Становись на колени. Быстро.

Катя поспешно вста?т на колени, прямо возле стула.

– Ближе ко мне. Подползи ближе. В церкви была когда-нибудь?

– Нет.

– Тогда возьми вот, - Ольга Матвеевна протягивает Кате сложенный вдвое листик в клеточку.
– Читай.

Катя раскрывает листик. На н?м круглым, завивающимся почерком написаны карандашные слова. У Кати вс? расплывается перед глазами, и она не может понять, что написано. Пластинка за стеной умолкает.

– Читай, дура.

– Слава тебе, потому что ты начальствуешь над всем, и да?шь всему жизнь и свет, и не было бы ничего без тебя, и нет ничего лучше и справедливее тебя, ты чище неба и светлее солнца, о, милый Боже... Спасибо тебе за то что ты есть, и что ты любишь меня, а я люблю тебя больше всего на свете, и кровь свою отдам тебе, и душу отдам, вс? отдам тебе, потому что вс? это тво?.

– Плохо читаешь. А стихи ты читала хорошо. Давай ещ? раз.

Катя прочитывает написанное снова, стараясь читать лучше.

– Ну и, - говорит Ольга Матвеевна, - о ком это вс?? Ты поняла?

Катя кивает, поднимая на Ольгу Матвеевну покорный взгляд. Наверное, е? вс?-таки когда-нибудь отпустят.

– И о ком же?
– Ольга Матвеевна устало смыкает веки и размыкает их вновь.

– О товарище Сталине.

Ольга Матвеевна срывает свободную руку с юбки и, размахнувшись, бь?т Катю по лицу. Катя пытается увернуться, но удар вс? равно сильный, так что она чуть не падает с колен.

– Дура, - коротко и зло говорит Ольга Матвеевна.
– При ч?м здесь товарищ Сталин? В глаза мне смотри, а то хуже будет! Знаешь, что хуже?

– Крысы, - говорит Катя.

– Правильно. Большие, жирные крысы. Они очень любят жрать. Они очень кусачие. Когда ты усн?шь, они будут откусывать от тебя мясо. Так о ком это, дура?

– Может... О Боге?

Ольга Матвеевна хватает Катю рукой за волосы, что ей уда?тся только со второй попытки и наклоняется к ней лицом. Лицо е?, плоское и широкое, словно вырезанное из круглой кости, кажется Кате огромным, как морда сверхчеловеческой совы.

– О Боге? О каком Боге? О каком Боге, я тебя спрашиваю?

– Я не знаю!
– взвизгивает Катя, больше от страха, чем от боли.

– Тссс! Что ты верещишь, пакость, - переходит на ш?пот Ольга Матвеевна. Ещ? один крик - и пойд?шь к крысам! Запомни, дура, уродка проклятая, запомни, падаль недоношенная, Бог - это я. Понятно? Понятно тебе, сволочь?

– Понятно, - тихо соглашается Катя, зажмурившись от ужаса.

– Хорошо, - Ольга Матвеевна отпускает Катины волосы и уводит сво? лицо вверх.
– А ты знаешь, кто такой Бог?

– Нет, нам в школе говорили, что Бога нет.

– Значит, ты атеистка? Считаешь, что Бога нет? Есть Бог или нет?

– Простите, Ольга Матвеевна, простите меня пожалуйста, - Катя начинает плакать, сл?зы сбегают по е? лицу, как т?плые муравьи.
– Я больше не буду, я вс? буду делать только так, как вы хотите. Вы скажите только, я вс? буду делать, как вы скажете...

– Заткнись, - выпятив подбородок, коротко говорит Ольга Матвеевна. Катя умолкает и только всхлипывает от плача.
– Раз ты не знаешь, кто такой Бог, я покажу тебе. Хочешь?

– Да, - покорно соглашается Катя.

– Тогда читай ещ? раз. И помни, о ком читаешь.

Катя вытирает сл?зы и снова начинает читать, иногда прерываясь от тихих спазмов плача. Листок дрожит у не? в руках. Одна слезинка капает сверху на чистый участок ниже текста, расплывается бесцветной кляксой и нарушает клеточки. Кончив читать, Катя вытирает глаза и стоит на коленях с дрожащим листком в руках. Она непрерывно молится про себя, чтобы Ольга Матвеевна отпустила е? в барак.

– Ещ? раз?
– робко спрашивает она.