Школа 1-4

– Подохла, сволочь, - со злым разочарованием, чуть не плача, стонет Надежда Васильевна.
– Вот падло, подохла.

– Ничего, Надюша. Не вечно же она терпеть может. Тебе бы так под жопу всадить, вот бы выла, - Ольга Матвеевна устало сме?тся, подмигивая Надежде Васильевне.

– Мне-то за что, я не враг народа, - обиженно хмурится та, гася сапогом кост?р.

– Нет?
– лукаво улыбается Ольга Матвеевна.
– Ну конечно, ты не враг. А если вс? равно, взять вот так - и под жопу? В качестве следственной ошибки? Лес рубят - щепки летят, так, кажется, говорил товарищ Сталин?

– Шутки у тебя, Ольга, - тихо произносит Надежда Васильевна, отвязывая труп Лиды от стула.
– Скоро их, свиней, некуда класть станет.

– А мы их в лес потащим, - не унывает Ольга Матвеевна, сгребая тряпкой из Лидиной одежды, прижатой к земле сапогом, кровавую грязь.
– Там-то места всем хватит. Даже нам с тобой.

Надежда Васильевна морщится и плю?т в землю.

Этой ночью Катя просыпается много раз, крики терзаемых девочек звенят в ней непрекращающимся эхом, и вс? время снится, будто Ольга Матвеевна рв?т за волосы, ломает одной из них шею, а потом вдруг поворачивается к двери и кричит: "Котова, а ты-то что? А ну вылазь!", а ведь она может, разве знаешь, что ей в голову прид?т. Катя не сомневается, что рано или поздно е? тоже обольют кипятком, и невыразимый ужас стягивает е? своими ледяными путами, вот так заставят раздеться и обварят, как курицу, потому что им ведь вс? равно, им никого не жалко.

А следующая по списку - Маша Калугина, увидев чайник с кипятком, она со слезами молит, чтобы ничего не делали, но Надежда Васильевна крепко бер?т е? за плечи, а Ольга Матвеевна зажимает Машину руку под мышкой и аккуратно ль?т кипяток из чайника на пальцы, Маша вопит, бь?тся и топает по земле, она выда?т всех своих сообщниц, она кричит, что ходила ночью в парашу плевать между ногами в яму и называть имена вождей коммунистической партии, начиная со Сталина, а после имени Ленина надо было плевать три раза, и другие девочки тоже ходили, а Люба Авилова говорила, что Ленин из мавзолея выходит каждую ночь и воет на луну, потому что он не может умереть, пока мировая революция окончательно не победит, и после всего этого признания Маша уста?т от боли и, всхлипывая, воет, повторяя одно и то же, хотя Надежда Васильевна ругает е? матом, а Ольга Матвеевна крутит и надкусывает ей пальцы, до крови, а потом они е? бьют по лицу, и она даже руками не может закрыться, потому что руки ей связали за спиной, рот разбили, и нос, а потом Ольга Матвеевна спички зажигает и подпаливает девочке волосы и уши, а Надежда Васильевна голову Маше держит набок, тогда Маша ещ?, плача, призна?тся, что Настя Хвощ?ва онанировала на портрет красногвардейского матроса, бьющего белую сволочь мускулистыми руками и ногами, и засовывала портрет себе под майку, и спала с ним. Потом Маша ор?т, что ни в ч?м не виновата, чтобы отпустили, что она больше не будет, а Ольга Матвеевна да?т Надежде Васильевне ремень, и та начинает сзади им Машу душить, а сама Ольга Матвеевна приседает перед девочкой на корточки, налегает грудью ей на живот, и смотрит в лицо, и язык показывает, и неторопливо, сильно щипает девочку, пока та ещ? жива. Маша д?ргается, хрипит под ремн?м, вцепившись в него руками, и выгибается, тщетно ищет воздуха раскрытым ртом.

Но этого им мало, и пока Ольга Матвеевна вытаскивает труп наружу, Надежда Васильевна приводит из бараков полусонную Настю Хвощ?ву, которая кутается в ватник, наброшенный поверх спальной одежды, и Ольга Матвеевна сразу, без вопросов, бь?т е? ногой в пах, Хвощ?ва со стоном падает, корчится на земле, а Ольга Матвеевна пинает е? и топчет ей пальцы, Настя визжит, схаркивает идущую ртом кровь, потом скорчивается от удара в живот, и обе женщины бьют е? сапогами, молча, тяжело дыша и краснея от натуги, глухо лупят в сжавшееся, пыльное тело, которое под?ргивается от пинков и сдавленно стонет, волосы прилипают к разбитым губам, а они вс? бьют и бьют, а Надежда Васильевна потом прыгает на Настю с размаху, обеими ногами, взвизгивая, потом снова, и Настя замолкает скулить, потому что они е? убили, и е? тоже, даже не спросили ничего. А они ещ? долго бьют бездыханную Настю тяж?лыми сапогами, топчут е?, давят, прыгают, и воздух со звуками выходит из их вибрирующих горл, волосы взметаются вверх, на лицах крупными каплями выступает пот, потом Ольга Матвеевна, которая всегда что-нибудь да придумает, хватает Настю за одежду и бросает головой в кирпичи, и снова бь?т сапогами, стараясь попасть в разбитое, изуродованное лицо, тащит за руку по земле, а Надежда Васильевна ид?т следом и топчет, кровь брызгает, в девочке влажно хрустят кости, и Ольга Матвеевна, присев над ней, став на колени, начинает рвать руками одежду Насти, е? волосы, нос, рот, стонет хрипло, по-звериному, будто от внутренней тоски, и Надежда Васильевна тоже садится и рв?т, руки у них в крови, плоть Насти лопается и отста?т, а они стонут и давятся слюной, отталкивая друг друга, так велика их страсть уничтожить пойманное зло, вс?, без остатка, изорвать м?ртвое Настино лицо, чтобы забыть его навеки, чтобы исчезло оно с белого света, словно не было его никогда.

Катя смотрит, как зачарованная, на двух тяжело стонущих женщин, сосредоточенно возящихся при тусклом свете керосинки над телом девочки, которое превратилось уже в бесформенный т?мный предмет. Когда-то, в близком, но уже неуловимом прошлом, она перестала верить, что это не сон, она забыла, зачем она здесь и как сюда пришла, она забыла и сво? страшное будущее, и теперь только настоящее теч?т перед ней, страшное, неотвязное, полное нереального, негасимого света, настоящее, не стремящееся больше никуда, живущее лишь само в себе, и нет из него выхода, и не будет ему конца. Она смотрит, как Ольга Матвеевна слизывает кровь Насти со своих пальцев, ?рзает коленями по грязному полу, губы у не? уже в крови, полосы крови на щеках, Надежда Васильевна вста?т, держа растопыренные руки опущенными перед собой, сглатывает, пошатывается, оглядываясь по сторонам, и Катя знает: если бы Надежда Васильевна сейчас заметила е?, сразу бы набросилась и стала живь?м рвать на куски, как надоевшую куклу, кусать, бить и царапать, драть, драть своими острыми лакированными ногтями. Поэтому Катя прячется в хламе, прижавшись к стене, закрывается руками и дрожит. Сейчас, думает она, сейчас будет моя очередь. Затаив дыхание, Катя вслушивается в приглуш?нные голоса, там, внизу. Куда она тащат их потом, наверное, зарывают в песок, и сколько их уже зарыто там раньше, замученных, ослепших и оглохших навсегда, истлевших, поеденных червями, утопленных в непроницаемой темноте.

– Я не хочу туда, - ш?потом просит Катя.
– Не надо меня туда.

Она вс? время жд?т, когда они позовут е?, надо будет бежать, но бежать некуда, кругом стена, запертые дома, не спрячешься, они вс? равно найдут, потащат в подвал, будут бить, будут смеяться, будут ошпаривать кипятком, жечь железом, будут лизать кровь с разодранного лица. Она вс? время жд?т, время остановилось на краю пропасти, накренившись уже вниз, как огромный ржавый шкаф, и нет сил его удержать, сейчас оно с грохотом обрушится в бездну, наступит конец. Она вс? время жд?т, она не может уже терпеть, обмочилась, трусы мокрые, колготки тоже, она засунула костяшки пальцев в рот, чтобы не выть от ужаса, вот Надежда Васильевна поднимается по лестнице, отворяет дверь, останавливается на пороге, что ж она остановилась? Запах, понимает вдруг Катя. Она чует запах моей мочи. Теперь она меня найд?т. Сдавив зубами пальцы, Катя дрожит и совсем переста?т дышать, вся в холодной капельной сыпи. Надежда Васильевна медленно проходит сквозь помещение сарая во двор. Катя разжимает челюсти, расслабляется и вдруг проваливается под толстый ч?рный л?д, переставая чувствовать и жить.

– Вот ты куда забралась, - говорит ей Ольга Матвеевна с керосиновым светом смерти в руке.
– Испугалась?
– она становится возле Кати на колени и садится на поджатые голенища сапог.
– Открой рот.

Катя открывает рот. Надо слушаться, иначе все ногти поотшпаривают. Ольга Матвеевна всовывает Кате в рот свои страшные пальцы.

– Оближи.

Катя чувствует вкус крови. Это свежая Настина кровь.

– Вкусно?
– ш?потом спрашивает Ольга Матвеевна.
– Правда, вкусно? Ты давно, наверное, мяса не ела? Давай Настю откопаем и покушаем.

Катя мотает головой.

– Не хочешь? Почему? Она вкусная, ты же видишь, какая вкусная. Ты не думай о том, что это девочка. Представь себе, что ешь обычное мясо, телятину например. Я тебе на костре пожарю, будет очень вкусно. Пошли. Пошли, кому говорят.

В подвале Ольга Матвеевна разрывает руками притоптанную сапогами землю. Сначала показывается бледная рука Насти, потом присыпанная земл?й шея. Катя отворачивается, чтобы не видеть ободранного лица девочки, которое сильно залепила грязь.

– Тебе пожирнее или как?

– Меня сейчас вырвет, - откровенно говорит Катя.

– Почему, зайчик? Это уже не человек, она м?ртвая. Обычное мясо. Самое обычное мясо, - Ольга Матвеевна тщательно выговаривает букву "ч", словно именно она отличает хорошее мясо от плохого.
– Труп - это просто мясо, больше ничего. Не заставляют же тебя есть е? живой.

– Вс? равно вырвет.

– Ну если и вырвет, что тут такого?
– пожимает плечом Ольга Матвеевна. Например, ноги, б?дра, например. Мясо вкусное, жирненькое. Ой, не тошни здесь, отойди на пару шагов, - она вынимает нож, ловко распарывает Настину одежду и вспарывает лезвием бледное Настино бедро.
– Погляди, ей и не больно. Ей вс? равно. Фу, хватит, довольно, где же ты сожрала столько? А я р?бра люблю.

Свой кусок мяса Ольга Матвеевна зажаривает прямо на лезвии ножа. Катя сидит на земле возле лужи собственной блевоты, обхватив колени руками и с отвращением смотрит на керосиновую лампу.

– Я есть совсем не хочу, - говорит она. Говорить трудно, потому что горло режет от рвоты.

– Аппетит приходит во время еды, - весело возражает Ольга Матвеевна и тихо сме?тся своей шутке.
– Не грусти, лапочка. Я знаю, почему ты грустишь - ты испугалась, мы же е? на твоих глазах. Но тебе ведь ничего не было, правда? Ты только описялась и вс?. Видишь, я вс? про тебя знаю. То, что ты описялась - это не страшно и не стыдно, это естественно. Со мной такое тоже было. Да, да, представь себе, со мной тоже. Мне снились страшные сны в детстве, и я часто мочила постель. Мать меня за это била. А мне снились иногда очень, очень страшные сны. Однажды мне приснилась... огромная ч?рная... птица, размером с дом. Она нагнулась ко мне своей мордой, такой волосатой, что не найти было глаз, и дохнула на меня из клюва, а дыхание у не? было ледяное, как руку в прорубь сунуть. Вообще-то это была вовсе не птица, а что-то другое, не знаю, что. У не? морда была какая-то не птичья, какая-то...

Почему он тебя не сожрал, с ненавистью подумала Катя. Почему он не расклевал тебя в кровавую кашу.

Ольга Матвеевна вцепляется зубами в немного подгоревший кусок. Она грыз?т его с хрустом и тихим чавканьем.
– Вот ведь невинное существо, - говорит она, проглатывая и снова начиная грызть.
– Я имею в виду, она ещ? и с мальчиками не спала. У Надежды Васильевны, например, мясо, я думаю, жирное и воняет. Ты как думаешь? Возьми, попробуй. Катерина!

Катя смотрит на мясо и отворачивается, потому что е? снова начинает рвать.