Школа 1-4

К ночи Яков приходит в сознание. Он хочет говорить, но горло и язык не слушаются его, он только тужится и хрипит, тяжело закрывает глаза, лицо его кривится от муки, пульс совсем слабый, наконец он снова теряет сознание и лежит пластом, потом вдруг, в третьем часу ночи, у полупогасшего костра вскидывается и рев?т, вместе с р?вом вырываются слова, он рв?т у себя на груди одежду, словно она мешает ему говорить.

– Впер?д...
– рев?т Яков, осатанело таращась на догорающий кост?р. Догнать, падло... Приказываю... Василий... Ты что, Василий... Впер?д, братцы... Там, впереди... Нельзя допустить... Ты, слушай, твою мать... Илья, родной, - хватает он меня своей железной рукой за ворот, притягивает к себе, горячее дыхание опаляет мне лицо, - Она же знаешь... Куда ид?т... Там, твою мать... Нельзя допустить... Сдвоила, твою мать... Как худо... Больно!
– вдруг дико рычит он, оскаливая зубы, - Больно, Илья!.. Убей меня! Это приказ... Ты понял приказ, мать твою!.. Под трибунал пошлю! Если не... Под трибунал... Варя... Добей, родная... Нельзя вам ждать... Там... Объект номер один...

– Объект номер один!
– странным, чужим голосом повторяет Варвара.
– Здесь объект номер один! Господи!

– Быстрее!...
– хрипит Яков, - Илья, пристрели, именем революции, не бросай, Илья... Там, на северо-запад... Объект номер один... Я сразу понял... Не имел права... Думал, справимся... Больно, Илья! Варька, стреляй!.. Стреляй, родная, добей!...
– он отталкивает меня, так сильно, что я падаю в снег. Варвара возится с пистолетом. Яков замечает его в руках Варвары и переста?т хрипеть, только набирает пригоршню снега и су?т себе в рот. Глаза его смыкаются.

– Птицы поют... Слышишь, брат?..

Варвара поднимает пистолет и стреляет ему в лицо. Яков валится набок, выпл?скивая из пробитой головы немного крови, я встаю и забрасываю снегом кост?р. Вместе мы оттаскиваем тело Якова в сугроб. Варвара вс? время пытается вытереть сл?зы, закусив посиневшую без крови губу. Она не может по-настоящему заплакать.

Мы ид?м всю оставшуюся ночь, даже не думая об осторожности. Утром мы находим Василия, там, где закончился его путь, лежащего в провалившемся насте, как в саркофаге, весь снег вокруг него запятнан остывшей кровью, горло разорвано, и ты, Василий, и ты е? не взял, любого зверя мог ты взять, один на один, вцепившись м?ртвой хваткой в горло, днями и ночами не сходя с кровавого следа, никто не мог уйти от тебя, и она не ушла, она повернула и убила тебя, тебя, врожд?нного охотника, различавшего снег на запах, возраст дерева на слух, никогда не узнаем мы теперь, как ты умер, как она обманула тебя, мы закапываем тебя в снег и клян?мся, что принес?м в это место е? почки, ты всегда ел почки сырыми, Василий, жди нас тут, мы скоро верн?мся, жди нас, друг.

Час за часом мы догоняем снегурочку, она движется вс? медленнее, е? сжигает адский огонь, новый день выда?тся пасмурным, и это е? последний день. Я уже давно не вижу е?, не знаю, о ч?м она думает, что видит перед собой, настолько глубоко ушла она во мрак своей нежити, куда нет доступа даже мне, несчастная Катя, девочка с длинной мягкой косой, неужели это ты?

Около полудня лес редеет, и мы выходим на берег зам?рзшей реки.

– Вон она!
– вскрикивает Варвара, показывая рукой на другой берег. Я замечаю маленькую фигурку, она мучительно хромает пологим белым склоном берега, проваливаясь в глубокий снег. На мгновение мне даже становится е? жалко, вс?-таки она тоже живое существо, которое уже обречено умереть, да ещ? и маленькое, раненое, несчастное.

– Отсюда не попасть, - говорит Варвара, бегом спускаясь ко льду.

Я бросаюсь за ней. Л?д хрустит и проламывается под нашими сапогами. Скользя и отчаянно перебирая ногами, я добираюсь до места, больше присыпанного снегом, где потолще, и валюсь грудью на винтовку, чтобы уменьшить давление на л?д. Варвара с руганью выбирается из провалившейся под е? коленом впадины и полз?т дальше, с треском поверхность льда уходит под ней в т?мную глубину воды, она снова выныривает, я хватаю ремень е? винтовки, тяну на себя. И тут я чувствую, как мороз въедается в кожу, и понимаю, что это ловушка, я тяну изо всех сил, но мне уже не вырвать ноги Варвары из вцепившегося в них льда, л?д ломается, хрустит, но крепче сжимает хватку, Варвара дико визжит от боли, колотит по нему руками, бросив оружие, лицо е? вс? в поту, рот приоткрыт, почему я должен видеть, как она умирает, я не хочу, но я должен тянуть до последнего, пока есть хоть крошечный шанс вытащить е?, она взвизгивает, сдавленно, от ломающей е? тело тисочной пытки, это л?д вста?т снизу, из воды, Господи, неужели она смогла остановить целую реку? Л?д вста?т, ломаясь и пронзительно скрипя, л?д плачет и воет, поднимаясь со дна ввысь, белые горы вздымаются под нами, нас нес?т ввысь, и Варвара рв?тся из моих рук, вжимая голову в плечи, она прокусывает свои губы, которые не могла прокусить тогда, у догоравшего костра, кровь хлынула у не? изо рта, это конец, е? раздавило, я видел, как е? раздавило, я же смотрел ей прямо в лицо. Вс?, мне не нужны больше твои безжизненные ледяные руки, женщина, я встаю, я не желаю больше ползти, как червь, я встаю и смотрю на снегурочку, она остановилась на вершине склона, она же не может морозить на ходу. Винтовка лежит у моих ног, со звериным рычанием я рву на себя ремень оружия и бросаюсь впер?д, бешено хрипя, карабкаюсь обледеневшим склоном вверх, и там, наверху, передо мной открывается долина, поросшая молодой сосной, и я вижу объект номер один: что-то наподобие огромной ч?рной косой эстакады, уходящей в землю, е? окружает бетонная стена с колючей проволокой наверху, башни с пулем?тами, часовые, идиоты, хочется заорать мне, что ей ваши пулем?ты, что ей ваша проволока, ей же не надо внутрь, так-то вы охраняете объект номер один, бога душу вашего мать!

Я задыхаюсь, у меня так мало осталось сил, я несусь по склону, где же ты, моя девочка, мягкая длинная коса, пионерка моя с робкой детской улыбкой на губах, я знаю, ты села где-то в снег, сожмурившись от боли, сжав кулачки, ты приоткрыла рот, нет, ты не сделаешь этого, где же ты, дай мне найти тебя, ах проклятые сосны, в которых потерялся твой след, дай же мне найти тебя, а прострелю тебе грудь, нет, я прострелю тебе лицо, ты вздрогнешь, как сладко ты вздрогнешь, в последний раз, откроются твои глаза, высохнут твои сл?зы, я прострелю тебя навылет, я всуну дуло в твой рот, я переведу затвор, я хочу, чтобы голову тебе выбило, ласточка моя, чтобы проломило, стукнуло в древесину, чтобы чистый, пронзительный свист серебра проколол тебя, чтобы ты вздрогнула и затихла, это не стыдно, вздрогнуть, потому что вздрогнешь ведь уже не ты, труп твой вздрогнет и начн?т д?ргаться, м?ртвое тело, да что я тебе говорю, ты и сама вс? понимаешь.

Я нахожу тебя, сидящей под деревом, на снегу, ты сидишь, держишься за колено, тебе больно, сл?зы текут по щекам, я не знал, что ты до сих пор можешь плакать, ты видишь меня, я приш?л тебя прикончить, ты еле слышно хрипишь, я знаю, тебе больно, не плачь, сейчас вс? кончится, смотри, вот винтовка, возьми е? в рот, вот так, возьми е? в рот, я слышу, как зубки твои стучат по железу, думаешь - не выстрелит? Пошире открой глаза, они не так уж и темны, они светлее, чем казалось, перестань дрожать, бах! Вот ты и вздрогнула, руки разжались, струйка крови изо рта, о, как быстро светлеют твои глаза, как небо после уходящей грозы, вот и кончился твой путь, ласточка, вс? уже позади.

С оглушительным, скрежещущим грохотом рушится эстакада за моей спиной. Маленькая м?ртвая девочка с передавленной шеей и простреленным коленом, пионерка Котова Катерина превратила железо в хрупкое стекло, понизив температуру до космического нуля. Под собственной гигантской тяжестью рушится оно, земля проваливается вниз, отверзая под собой дикую бездну. Адский пламень восходит к небу, за грехи наши, адский пламень поджигает остывшее солнце, летним зноем пылает оно над цветущими белыми садами нашей юности, на трибуну поднимается товарищ Сталин, в белом кителе, такой, каким ты видела его на дне облачных рек, раскрываются двери, дети бегут подарить ему цветы, пионерка в белой рубашке и синей юбочке дарит ему цветы, дарит ему белые цветы, светлы и ясны е? глаза, твои глаза, он узна?т в замершей от волнения девочке тебя, глядевшую на него с облаков, он улыбается тебе, склоняется и целует тебя в губы, о, как нежны они, твои любящие детские губы, как сладки, словно сахарной пудрой посыпали их цветущие белые сады, сонные сады, и, поцеловав тебя, он выпрямляется, улыбнувшись, машет рукой, глаза его стекленеют, и падает он на пол, падает он, как памятник, кровь из вещего рта, бь?т ногой, Сталин м?ртв, Сталин м?ртв, самол?ты в небе теряют высоту, пикируя в землю, разбивая крыши домов, праздничные толпы разбегаются с площадей, пароходы тонут в морях, со скрежетом сходят с рельс поезда, и из пыльных, солнечных далей, из неведомых, коричневых лесов движутся танки, тысячи танков, тысячи мотоциклов с колясками, где сидят чужие солдаты в широких касках, играют на губных гармошках, и над ними гудят тупорылые самол?ты с ч?рными крестами на крыльях, рвутся бомбы, сдирая с земли траву, выламывая деревья, разбивая на куски дома, а Сталин м?ртв, Сталин м?ртв, и никто нам уже не поможет.

Илья Масодов

Ключ от бездны

1. Печать проклятия

"И скажет старик: я не видел этого, и дед мой не видел этого, и дед деда моего. Но станет именно так, как никогда не было, ибо вот, говорю вам: есть предел тьме."

Свет, Глава 2.

Сердце Любы сжалось: все ученики 5-го Б подняли головы от тетрадок и смотрят теперь на нее. В классе установилась гнетущая тишина. Люба замирает у порога и сперва глядит в пол, но затем, сообразив, что это, может быть, стыдно - глядеть в пол, поворачивает глаза к окну напротив, где ничего не видно, кроме листвы одного дерева.

– Это ваша новая соученица, Люба Николаева, - чистым, просто кристальным голосом произносит приведшая Любу Лариса Константиновна, учительница рисования с крошечными золотыми серьгами в аккуратных ушах. Люба еще больше холодеет. Она вспоминает, что впереди целых пять уроков, которые надо просидеть среди этих чужих детей, и ей мучительно хочется домой. Может, изобразить тошноту? Ее и вправду начинает немножко подташнивать.

– На наш первый в этом году урок, в среду, не забудьте принести акварельные краски, - произносит кристальная Лариса Константиновна за Любиной спиной. До свиданья, дети, - добавляет она, и Люба чувствует, хотя и не может увидеть, что учительница рисования улыбнулась, перед тем как уйти.

– Садись, Люба, на любое свободное место, - говорит стоящая у окна светловолосая женщина.
– Меня зовут Виктория Владимировна.

Косясь на Викторию Владимировну, Люба автоматически продвигается к проходу между первыми рядами, поначалу даже не пытаясь выбирать, куда ей сесть. Потом она бросает перед собой обреченный взгляд и видит два свободных места: одно - на второй парте первого ряда, другое - на третьей второго. Дальше искать нет смысла, нужно ведь показать, что тебе практически все равно, где сидеть. За второй партой развалился гнусный мальчишка, на что Люба решиться никак не может: не хватало еще гнусного мальчишки, поэтому она решительно проходит к третьей парте и опускается, придержав сидение, возле темноволосой девочки с длинной косой. Девочка коротко осматривает Любу и убирает обеими руками учебник, лежавший на свободной половине парты. У девочки светлые серые глаза и бархатные брови, похожие на шмелиную шерсть, может быть, она даже красива, но Люба от волнения не может этого понять. Она знает, что сейчас будет урок русского языка, и принимается вынимать из сумки учебник, чистую тетрадь и пенал.