Школа боевой магии. Том 2

Наконец, Змей захлопнул пасть. И тогда Морана кинулась на нас:

— Вы!!! Ненавижу!!!

И Змей тут же преградил ей дорогу.

— Жертва принесена, — напомнил он Морене и повернул свою морду к нам. — Вы можете идти.

У меня подкосились ноги. Нет, не от морды этого мерзкого стражника, а от жуткой опустошённости.

Упасть я не успел. Меня подхватили Леля и Даждьбог и буквально поволокли к мосту.

А я не мог оторвать глаз от Мораны. Она грохнулась на колени, принялась рвать на себе волосы, расцарапывать лицо и выть… Совершенно по-бабьи выть.

И от этого воя Исподний мир вставал дыбом — вздымались горы, образовывались провалы, всё рушилось.

— Ты! Ты!.. Ненавижу!.. Ты не отец!.. — кричала Морана Чернобогу, а он только растеряно повторял:

— Сынок… Сынок… Как же так?

И тут нарисовалась Змеевна.

— Что за шум, а драки нет? — весело спросила она, но оглядевшись, с сожалением заметила: — Похоже, змеюшка полакомился… Вот бы мне оставил!

Реакция Мораны и Чернобога не заставила себя долго ждать. Но мне уже было не интересно. В моей душе зияла пустота. Не просто пустота — огромная дырень, наподобие той, из которой выполз змей-привратник. И я понимал, что ничем не смогу заполнить её. Это просто невозможно. Она появилась в тот самый момент, когда Чёрный исчез.

Мы шли по брёвнам, и внутри меня звенела пустота. Оглушающая. Всеобъемлющая. Бесконечная.

Мы шли по брёвнам, и я снова и снова спрашивал себя: «Как же так?»

Мы шли по брёвнам, и постепенно приходило понимание, что мне теперь с этим жить до конца моих дней.

Наши ждали нас на том конце моста. И едва закончился деревянный настил, как мы попали в радостные объятия.

Николай хлопал меня по плечу:

— Ты крут, брат!

Илья пожимал мне руку:

— Я твой должник! Никогда не забуду!

Боря ворошил мне волосы:

— Не зря тренировал, горжусь!

Арик стоял рядом, плечом к плечу. Он был счастлив.

Марина обняла:

— Спасибо тебе большое! — И крепко поцеловала в губы.

Но как будто не меня. Между нами стоял преградой Чёрный. Между мной и ней. Между мной и моими товарищами. Они были живы, а он нет. А они даже не знали какой он. Они о нём ничего не знали! А Чёрный отдал жизнь, чтобы мы жили.

Я снова и снова видел, как Чёрный поднимается во весь рост, как встаёт необоримым щитом, как спасает наши жизни. А потом превращается в дым.

Чёрный закрыл нас собой от Мораны и Чернобога. Заслонил от привратника… И сейчас отделял меня от моих товарищей, пока они не оставили меня в покое.

Собственно, как оставили? Подошла старуха и рявкнула:

— Чаво расшумелись?!

Наши притухли, а Григорий Ефимович и Агафья Ефимовна низко поклонились старухе, коснувшись рукой сначала груди, потом земли.

— Доброго здоровья, уважаемая!

— Здравствуй многие лета, хозяюшка!

— И вам не хворать! — ответила старуха и выжидающе застыла.

Григорий Ефимович подтолкнул меня в спину, я тоже склонился. Вспомнил слова Чернобога, мол, ещё нужно миновать привратницу. Пришло понимание, что битва не окончена, мы пока не дома.

Остальные наши, глядя на нас, тоже прониклись, склонились перед старухой.

— Так-то оно лучше! — смягчилась хозяйка. — А то расшумелись тут… — И добавила: — Идите вон к ручью, умойтесь! Провонялись все мертвечиной! Живого духа не слыхать!

Агафья Ефимовна первой шагнула к ручью. За ней потянулись остальные. Они шли, радостно переговаривались, смеялись.

А я остался на месте. Я стоял, смотрел на своих товарищей и словно бы никого не слышал — в ушах стоял злой хохот Мораны: «Кишка тонка!». Хохот переходил в вой: «Ненавижу!» И всё заглушал рёв стихий. А потом снова: «Кишка тонка!»

Григорий Ефимович положил руку мне на плечо, и я вздрогнул.

— Пойдём, Владислав! Яга права, нужно умыться, станет легче.

Но я не хотел облегчения! Я ничего не хотел!

Я сбросил руку Григория Ефимовича.

Он терпеливо вздохнул.

— Это был его выбор. Он сам так решил. — Григорий Ефимович с сожалением посмотрел на меня. — Мы должны уважать решение Велеса.

— Вам легко говорить! Он ваш враг!

— Он перестал быть врагом, — негромко сказал Григорий Ефимович. — Он стал сыном.

За рекой, там, откуда мы только что пришли, гремело и грохотало. Там бушевали стихии, горы обрушивались в пропасть, а провалы выворачивались вершинами до самого неба. Небо наливалось чёрным, и я знал, что дождём оно не прольётся, как и мои глаза не прольются слезами. Все слёзы иссохли там, в мире мёртвых, в тот момент, когда душа моя разорвалась.

Я смотрел в черноту Исподнего мира и надеялся разглядеть Чёрного. Ведь не мог же он исчезнуть навсегда? Он же бог! Пусть и сотворённый, но бог!

— Он вернётся? — с надеждой спросил я у Григория Ефимовича.

Тот только покачал головой.

— Его поглотил привратник. Я не знаю случаев, чтобы кто-то вернулся.

Григорий Ефимович стоял рядом со мной и точно так же всматривался в черноту Исподнего мира.

Глава 25

Бушующие в Исподнем мире стихии не долетали до нас даже лёгким ветерком, всё опадало на берегу речки Смородины.

— Он был мне настоящим другом, — сказал я в черноту.

— Знаю, — согласился Григорий Ефимович.

Подошла Агафья Ефимовна, подала ковш с водой.

Мне не хотелось пить. Не хотелось есть. Не хотелось жить.

Но она поднесла ковш к самому лицу и сказала:

— Испей! Это вода из живого ручья.

Я взял, но не спешил хлебнуть, и Агафья Ефимовна настойчиво подтолкнула:

— Пей!

Не знаю, по привычке ли, или по затмению, но прежде, чем сделать первый глоток, я мысленно посвятил его Чёрному. Да, его теперь нет со мной, но в памяти моей он останется навсегда.

От воды организм воспрянул, вода в ковше закончилась быстрее, чем я это осознал. Внутри по жилам потекла свежесть. Но эта свежесть только вскрыла кровоточащую рану. Я согнулся от захлестнувшей боли, а потом вовсе упал на землю, скорчился и завыл.

— Ничё! Молодой! Оклемается! — сказала старуха. Когда она успела снова оказаться рядом, я даже не заметил. — Щас баньку истоплю, а пока умойте его живой водой…

Григорий Ефимович с Борей подняли меня и повели к ручью. Склонили над водой, начали плескать в лицо.