Школа обмана

— В голове не укладывается, — пробормотал Сирович. — Зачем это все понадобилось?

— Дорогой Игорь Николаевич, у меня на этот счет есть несколько версий. Не обижайтесь на меня, но я не буду их озвучивать. Скажу только, что корни этих действий, по моему мнению, уходят туда, куда вам не стоит соваться. Я и сам имею лишь предположения.

— Поразительно! Борис Ефимович — такой приличный человек. Ученый… Однако я все равно не понимаю, как это влияет на мой… наш проект.

— Во-первых, нет денег. Все вложено в кардамон и, естественно, пропало. Во-вторых, танзанийцы рано или поздно узнают о вранье. Они тоже потеряли деньги, хотя, вероятно, пока не в курсе этого. Продление агонии — стиль, а может быть, и глубоко продуманные действия Гриши. Полагаю, что они заблокируют всю компанию, а может быть, предъявят финансовые претензии. Во всех случаях оставят себе оборудование и здания. Отношения, мягко говоря, испортятся. В общем, туда уже не сунуться…

— Не совсем с вами согласен. Финансы — не мой профиль, но позволю себе напомнить ваши слова: «Деньги всегда можно найти, было бы подо что». Есть же в стране инвесторы. Надо для начала всего тысяч триста долларов. Мы же имеем в руках конкретные результаты. Эффективность бесспорна. Блокировка со стороны танзанийцев вообще под вопросом. В случае чего найдем других партнеров, а получить проспекторские лицензии можно самостоятельно… Я теперь во всем этом неплохо ориентируюсь.

— Все намного сложнее. Конечно, время лечит разные раны, но есть и третий момент — то, что привело к сложившейся ситуации. Думаю, если мы вдруг преодолеем первые две проблемы, нам все равно не дадут действовать. Во всяком случае, в ближайшее время. Мое мнение — надо оставлять в секрете основные результаты и ждать. В стране идут быстрые изменения. Насколько быстрые и в какую сторону — не могу оценить. Однако если коммерция будет развиваться, то рано или поздно сложатся благоприятные условия.

— Что, мне не писать отчет?

— Пишите, но без тех данных, которые считаете перспективными. Сделайте формальный отчет. Отдайте Грише, он перешлет танзанийцам. Пусть дальше сам с ними разбирается.

— Не получится. Я же все рассказал Григорию Михайловичу.

— Не страшно. Более того, даже полезно. Если я правильно все понимаю, он не будет докапываться. Скорее всего, вообще не станет его читать. Если же я ошибаюсь, то мы об этом скоро узнаем и тогда решим.

— Что делать с имеющимися материалами и собранными образцами?

— Давайте сложим их в папку, опечатаем и спрячем. Думаю, это будет справедливо. Я вложил деньги, вы — труд. Пусть это будет нашим кладом. А спрячем мы его в зарубежном банке. Я в связи с противогазами узнал, как это делается. Доступ к нашему кладу будем иметь только мы, причем совместно.

— Не понял. Какие противогазы?

— Вы не в курсе… Мы тут пытаемся торговать противогазами. Составили массу контрактов и изучили некоторые особенности зарубежной банковской системы. У нас тоже это скоро внедрят. Поэтому, может быть, мы это сделаем здесь. Хотя… лучше там. Вероятно, я в ближайший месяц поеду в Европу. Готовьте папку, съездим вместе. Согласны?

— Столько информации. Можно мне денек на ее переваривание? Не подумайте, что я вам не доверяю. Просто все очень неожиданно…

— Конечно! Думайте. Анализируйте, но только обещайте не совершать никаких действий без согласования со мной. Поверьте, можно попасть в очень сложную ситуацию. Когда будете заниматься анализом, вспомните историю советского периода. Мы недалеко ушли в сторону коммерциализации или демократизации жизни. Во всех государственных организациях еще работают старые советские кадры. Они в большинстве своем либо не поддерживают перестройку, либо видят ее по-своему. Те, что видят по-своему, пытаются запустить государственные средства в коммерцию и при этом использовать служебное положение, которое до сих пор позволяло делать очень многое. Люди эти очень сложные. Для них человеческая жизнь, судьба и все другое ничего не стоят. Этому их научили в определенных учреждениях. Их даже винить за это трудно. Другие не могут забыть свои привилегии и предпринимают все возможное, чтобы их вернуть. Эти люди тоже не рассматривают судьбу одного человека. Так было и так есть. ГКЧП — это только первая ласточка. Идет передел всего и на всех уровнях. Кому больше достанется, тот и победит. Имейте в виду, что мы в этом вертепе — мелкая разменная монета. Сколько бы мы ни объединялись, на купюру нас поменять не получится. Купюры в другой сфере жизни. Хотя, может, мы сделаны из хорошего сплава, а купюра — из паршивой бумаги, но мы всегда будем валяться в лучшем случае на дне кошелька.

— Очень образно. Не уверен, Родион Иванович, что я вас полностью понимаю, а тем более — принимаю вашу сторону. Я долго не был в стране. Мне за два дня трудно все осмыслить. Не торопите меня.

— Кстати, Игорь Николаевич, как у вас с работой? Что в Академии?

— Что там может быть? Пока я отсутствовал, наверное, ничего не изменилось. Я еще на работу не ездил.

— Я спрашиваю в плане финансов. Не обижайтесь, но как у вас с деньгами?

— Плохо. У жены в институте преобразования. Изменили сетку окладов, перестали платить премии.

— Переходите ко мне. У нас с зарплатой лучше.

— А что я буду делать? Я ведь коммерции не обучен.

— Я тоже, однако, работаю. Сейчас коммерции каждый вынужден учиться. Помните, как у большевиков? Каждая кухарка должна уметь руководить страной. Не будем упрощать, но полагаю, что у вас проблем в этом плане не возникнет. Пока же работа найдется у Юры. Возможно, по ряду причин, очень много работы. Не обещаю научной деятельности, но достойную зарплату гарантирую. Юра стоит на пороге больших перемен, и человек вашего уровня нам потребуется. Если мое предложение интересно, то скажите. Я с Юрой переговорю.

— А можно сначала я с ним сам пообщаюсь?

— Конечно. В общем, жду от вас звонка, и не забудьте про пятницу. Выпьем, и я вам еще что-нибудь поведаю из хроник современной России. Кстати, я тут выписал вам небольшую премию…

— Что вы, что вы! Деньги у нас есть, не надо.

— Это решение общего собрания. Я его только исполняю. Отказ неуместен. Вы же завершили большую работу.

— Ох, спасибо! Неудобно, ей-богу.

39 глава

Храм снесен, храма уже нет, но он есть.

Китайская мудрость

Родик вышел из офиса и невольно остановился, удивившись безоблачности озаренного заходящим солнцем неба.

«Совсем заработался, — в очередной раз подумал он. — Ничего вокруг не замечаю. Кручусь как белка в колесе. Офис — машина — склад — дом — телевизор. Вся жизнь через окно. Даже неба не вижу. Только светофоры, грязные мостовые, замызганные машины, стены и чужую жизнь. Для чего мне это? Раньше хоть по стране ездил, за границу, обстановку менял и как-то развлекался…»

Вой сирены вернул его в реальность. За размышлениями Родик забыл отключить сигнализацию и открыл дверь. Чертыхнувшись, он начал нажимать на кнопки брелка, но сирена продолжала выть. Сообразив, что надо закрыть дверь, а потом отключить сигнализацию, Родик наконец справился с ней, бросил портфель в машину, уселся за руль и попытался закрыть дверь. Это не получилось. Кто-то ее удерживал. Родик обернулся и увидел сначала человеческую руку, а потом голубой берет, из-под которого клинышком торчала седоватая бородка.

— Родион Иванович! — услышал он знакомый голос, имитирующий Ленинское грассирование. — Пламенный вам революционный привет от пролетариев художественного цеха.

Родик узнал своего случайного знакомого с ленинской бородкой, компания которого сгладила, а может быть, даже предотвратила психологический срыв после Гришиного демарша. Он вышел из машины и протянул руку для приветствия.

— Рад вас видеть, Александр Николаевич. Все работаете под вождя пролетариата? Я думал, что вы это делаете только в особых, банных случаях.