Школа. Никому не говори. Том 3
Шрифт:
Из открытых форточек несло запахами праздничной еды, алкоголя, выпечки, раздавался смех счастливых, довольных людей, готовых встречать Новый год и новую жизнь. Окна светились гирляндами, блестели мишурой, где-то на стёклах были наклеены вырезанные из бумаги снежинки, снеговики. Слабый порыв ветра приносил со дворов дымок от мангала с ароматом свежего сочного шашлыка, динамичную музыку, песни Верки Сердючки, гомон подвыпивших компаний.
На улицах царила пустота. Все, кто хотел, видимо, уже пришли-приехали к друзьям-родственникам и от души наслаждались вечером. Люба, представляя заставленные едой столы и радостные компании
«Что сейчас делают близнецы в Турции? – Люба представила улыбающееся лукавое лицо Сэро и спокойно-строгое, с прищуром – Имира: – Конечно, веселятся! Они вообще грустить умеют?.. А Денис и Паша чем заняты? Гуляют по Ейску? Там в центре, наверно, красивый салют в полночь пустят! Город-то большой!» Школьница тепло улыбнулась и посерьёзнела. Не хочется домой, да ещё и без булки! Зря время потратила. Но надо возвращаться.
– Что, не нашла? – недовольно поморщившись, спросила Григорьевна едва вошедшую дочь.
– Нет нигде. Весь центр обошла, незнакомые районы облазила. Пусто. Многие магазины и ларьки вообще закрыты.
– С твоей расхлябанностью только за смертью посылать! Новый год без хлеба! Дожили! Как пюре, оливье и буженину есть? Праздник коту под хвост из-за нерасторопной неумехи!
Люба глянула на часы – 22:45. Баня уже была чуть тёплой. Вода ещё горячая в чанах – хорошо, на плите греть не придётся. На скамье чистых полотенец не было. Только использованные валялись в углу для стирки. Придётся опять переться в дом через мокрый грязный двор.
«Спать хочется». Укутанная в полотенце и халат, школьница устало упала в кресло. 23:40. Девочка покупалась быстро, но потом подолгу сидела в холодной кухне, не желая идти в дом. Если бы в пристройке были диван и отопление, то подросток с удовольствием встретила бы полночь там. Родители, насупленные, недовольные, смотрели телевизор, ожидая новогоднего концерта на ОРТ.
– Остались без хлеба в такую ночь! – разворчалась Александра. – А рынок и магазины заработают не раньше третьего января. Хуже нерасторопности только бесполезность!
– Брат приезжал? – перевела разговор десятиклассница.
– Нет, – стушевалась мать. – Завтра, наверное, сыночек приедет! Празднует в компании приличных людей.
– С хлебом, – съязвила Люба. – А Борис Иванович приходил?
– Да, приходил. Сидел целый час, новости рассказывал. Мы с Василём послушали.
– Что ж вы с папой его послушали, а хлеба не попросили?
– Да вот как-то не сообразили… Точно, надо было у Бори спросить!
– Надо было, – согласилась подросток, чувствуя, как её накрывает волна злости. – У Чумака булок десять про запас лежит. Он ведь хлеб сам печёт.
Григорьевне нечего было ответить на дельное замечание дочери. Женщина крякнула, смутившись, и, недовольно поджав губы, отвернулась к телевизору.
– Калитку закрыла? – поинтересовался отец. – А то хлопать будет, ветер подымается.
– Закрыла.
– В Новый год всякая шваль по дворам шастает в поисках наживы. Больше всего краж в праздники и случается, – занервничала Шура.
– А нам-то какое дело? Калитка закрывается на щеколду хлипкую. Ни замка на ключ, ни навесного, ни крепкой задвижки.
Все соседи ходят как к себе домой. Заходи не хочу, бери не хочу. Я так понимаю, никого не волнует, обворуют нас или нет.– Если вор захочет обокрасть, то обворует. Никакие замки не спасут.
– Тогда чего переживаешь за калитку, мама?.. Если никакие замки не спасут! Можно забор на металлолом сдать и жить без него.
– Что ты несёшь?!
– Ничего, мам. Просто заметила. Кто-нибудь ещё приходил с поздравлениями?
– Приходила эта… Помнишь её?.. Я ей горшок с геранью давала.
– Бабушка с Ленина?
– Да. Герань у неё сгнила. Она ругалась, что цветок погиб, потому что руки гнилые его дали! – возмутилась Григорьевна.
– В новогодний вечер ей было не стыдно дряни хозяевам наговорить, а потом несколько часов сидеть чаи пить, – поддержал жену Василий Михайлович.
– Кошмар какой! – шокировалась Люба. – Чёрт бы побрал этих бабок!
– Это ещё что за выражения?!.. Нельзя клясть пожилых! – одернула её Александра.
– А пожилым в канун праздника приходить в чужой дом клясть хозяев и жопу по несколько часов отирать на чужих харчах можно? Зачем вы её пустили и за стол посадили?
– А что, выгнать надо было?
– Взашей!
– Преклонный возраст выгнать?! Бог накажет! Да и как потом людям в глаза смотреть?!
– Ха! Чумак бы выгнал! И Бог бы его не наказал. И в глаза бы Борису Ивановичу смотреть никто не перестал. Все могут, а вы – нет!
– Люба, какая муха тебя укусила?!
– Какая?.. Я с пяти вечера до одиннадцати ночи топталась по городу в поисках булки, пока вы сидели пили чаи с Чумаком и полоумной бабкой, даже не додумавшись попросить хлеба!
– Ой, ты посмотри-ка! – отмахнулась мама. – С тебя не убыло! Если б ты озаботилась хлебом вчера или сегодня с утра, проблемы бы не было. Устроила с моря погоду! Я и Василь работаем с утра до ночи, можем сегодня и дома посидеть, пока ты бегаешь. Надсадилась она! И это твоя дочерняя благодарность за наш труд?! Мы оба уже на пенсии, только ради тебя работаем!
– Так не работайте. Я вас об этом не просила.
– Ты бы, что ли, заработала и нас с отцом прокормила?.. Работалка не выросла! Какая может быть работа у безалаберной лентяйки? Никакой в доме пользы нет толком!
– А от тебя есть? – парировала дочь.
– Люба! – грозно насупив брови, проговорила Александра Григорьевна, наклонившись с окаменевшим лицом. – Заболталась, подруга! Где язык распускать научилась?! Кто позволял хамить матери?! Щас быстро помело поганое покороче завяжу, да надолго! Посмотри-ка! Рот раззявила! Ремнём быстро горб перепоясаю! Не заставляй грех брать на душу в святой праздник!
– Замолчите обе! – рявкнул отец. – Ельцин говорит. Люба, подойди и сделай погромче!.. Ну вот, всё прослушали!
Никто за перепалкой не заметил, как президент начал поздравлять россиян. Люба замолчала и невидящими глазами посмотрела на экран. Ей было всё равно, что говорил лидер её страны. Куранты пробили полночь. За окнами послышался треск фейерверков и петард. Начался «Голубой огонёк»: жизнерадостные румяные лица артистов лучились благодатью. Мама вышла и зашла вновь в зал.
– Ну что ж, семья, с Наступившим! Вот, Люба, подарок, – женщина говорила хмуро, тяжело, будто не хотела находиться на Солнечном 27 в компании мужа и дочери. – На что денег хватило.