Школьные годы чудесные
Шрифт:
Он замолчал. Воронцов и Красавин тоже молчали, глядя на него. Шишкин снова налил воды, выпил.
— Я взрослый человек. Я опер! Всякое видел, но чтобы вот так… Потом думал над этим. Непонятно, блин! В меня и стреляли, и нож втыкали. Но такого, чтоб страх жуткий такой сам в душу, словно ниоткуда заползал… Вроде ничего, а жутко становилось. И не понимаю, почему?
— А дальше что? — хмуро спросил Красавин.
— Дальше? — Шишкин усмехнулся. — Дальше был пожар. Дом сам вспыхнул. Изнутри. Как будто бензином всё там внутри облили и одновременно со всех сторон подожгли. Пожарные приехали достаточно быстро — сразу три
— Чертовщина какая-то, — буркнул Воронцов.
— Именно! — согласился Шишкин. — Я приехал, меня всего трясёт. Вон, Иваныч не даст соврать.
Красавин кивнул и заметил:
— Экспертам тоже всякая хрень мерещилась. Одного рука из-под земли во дворе ухватила. Другого вдруг в будку собачью чуть не утянуло. Следаки тоже жаловались — ручки не пишут, карандаши ломались. Листы протоколов на глазах рвались сами собой в клочья.
— Шефу не говори! — посоветовал Воронцов.
— Да я уж и следователям, и экспертам то же самое сказал, — согласился Красавин. — Спишем на пожар да и всё.
— Кстати, — Воронцов собрался уходить, уже у двери обернулся к Красавину. — Знаешь, откуда сигнал был?
Красавин пожал плечами.
— Из таксофона, с остановки поселка Химик. Дежурная сказала, звонила женщина. Понял?
— Ага!
После ухода Воронцова Красавин достал из холодильника бутылку водки, тарелку с нарезанной колбасой и хлебом, поставил на стол два стакана. Налил по половине, кивнул Шишкину:
— Давай, Вень, поправим здоровье. И это, — он стукнул себя пальцем по лбу, — тоже.
Они чокнулись, почти одновременно выцедили водку, закусили.
— Поговори с Гавриловой, — посоветовал он Шишкину. — Оклемаешься, съезди. Ладно? Сдается мне, она на «02» звонила… Тогда другая картина вырисовывается.
— Да что мне? — отмахнулся Шишкин. — Завтра буду, как огурчик. Иваныч, ты реально думаешь, что это пацана работа? Где он и где уголовнички? И почему сразу он?
— Вениамин Вениаминыч! — укоризненно ответил Красавин. — Я, как услышал про все эти непонятки с вами, в первую очередь про него и подумал. Объяснений этому вообще нет! Ладно, массовую гибель уголовников можно объяснить отравлением, в конце концов! Есть там всякие секретные яды, которые следов не оставляют. Кто знает, кому они дорогу перебежали? Может, своим каким-нибудь, а, может, нашим «старшим братьям»?
Глава 4
Глава 4
Фарца — дело серьезное
В воскресенье утром Светка на зарядку не пришла. Или пришла, но позже меня. Во всяком случае, я её на стадионе не встретил. После пробежки я сначала дошел до таксофона, опустил «двушку», набрал номер Кеши.
— Алло! — голос Иннокентия был крайне недовольным. Ну, конечно, воскресенье и половина девятого утра.
— Ты сегодня дома? — поинтересовался я.
— Дома, дома! — злобно отозвался он. — Что хотел?
— Духи французские, пару штук.
— Приезжай! — Кеша бросил трубку.
Maman никуда уходить не собиралась, возилась на кухне с готовкой на неделю. У меня начиналась учёба, поэтому освободить её от поварских забот
дальше было бы проблематично. Она уже начала ворчать, мол, отвыкла совсем готовить.— Ма, ты денюжки куда дела? — поинтересовался я.
— А зачем тебе? — совершенно по-еврейски вопросом на вопрос ответила она.
— Я думаю, нам дверь сменить надо, — сказал я. — Это во-первых. А во-вторых, ты себе ничего не хочешь купить? Дубленку, например?
— Дорого, сынок, — пожала плечами maman. — Да и где её купишь? В универмаге они свободно не висят! Там только пальто категории «прощай, молодость!». А с дверью ты, наверное, прав.
— Тогда я займусь!
Дверь у нас реально стала чисто символической преградой для кого-либо. Замок в полотне двери держался на деревянных планочках, прибитых маленькими гвоздиками. Чёртов участковый Дубовицкий выломал ее, заодно разворотив и косяк.
Просто Кеша, в гости к которому я собрался, жил в доме, на первом этаже которого располагался большой хозяйственный магазин. Магазин, один из немногих, работал по выходным, а не только в будние дни в рабочее время.
Первым делом я рванул на вокзал к камере хранения. В автоматических камерах вещи хранились трое суток, потом надо было либо продлевать, либо забирать их. Иначе по истечении срока хранения они изымались на склад.
Я опустил пятиалтынный, набрал код, открыл дверцу. Сменил код на внутренней стороне, закрыл. Снова опустил 15 копеек в монетоприемник. Дверь чвакнула и закрылась. Я огляделся. Вроде никого из подозрительных не заметил. А то станется. Может, успели, выставили уже уголовнички посты наблюдения? Чемоданы-то приметные. Надо было их завернуть или в сумки какие побольше положить. Или вообще переложить оттуда вещи, которые я даже не удосужился осмотреть. Некогда было.
Только после этого я выдвинулся к Иннокентию, но, разумеется, сначала в хозяйственный.
В этом хозмаге я, собственно, и заказал дверь с доставкой. Сначала заказ не хотели брать. Продавец скептически отреагировала на мой возраст. Чуть ли не до директора дошло. Благо, что я успел заплатить в кассу 21 рубль за дверь, хорошую, хоть и деревянную, но толстую, вместе с рамой, и 7 рублей за доставку. Дал еще «трёшку» — договорились доставить в конкретное время, а не «в период с 9.00 до 18.00».
Осталось только в ЖЭК сходить, договориться насчет установки с мастером. Но в магазине благодарная администраторша за один рубль сдала плотника, который «колымил» на установке дверей. Я тут же набрал ему с таксофона.
— Доставка когда? — спросил он.
— Завтра, первого сентября в 14.00! — ответил я, рассчитывая, что завтра особо занятий не будет и домой можно слинять пораньше.
Плотник долго расспрашивал, что за дверь я купил, какая стоит сейчас, какой замок врезать. Потом, наконец, выдал:
— Будет стоить вся работа 30 рублей.
— Не, дорого! — сразу отказался я. — В ЖЭКе за червонец сделать обещали.
— Ладно! — плотник пошел на попятный. — Двадцатка. Согласен?
— Согласен, приезжайте, — я продиктовал адрес. Потом бросил еще двушку и набрал Иннокентия.
— Ты дома?
— Нет, млиат! — настроение у Кеши было ниже нуля. — Я в космосе! Заходи.
На этот раз он меня запустил на кухню, где даже предложил кофе, правда, растворимого, нашего — «Московского». Молотый кофе, конечно, от растворимого отличался как небо от земли.