Шлепок гнева

— Зато есть плюс. Так ты точно получишь паспорт.

Поход от Управления до дома в компании хвостатой девахи пробудил во мне нехорошие предчувствия. Даже не так, подозрения.

— Расскажи-ка милая, а как ты жила? — поинтересовался я у постоянно вертящей по сторонам головой девушки, жмущейся ко мне посреди улицы.

— А чо?

— Ну раз мы какое-то время будем кантоваться вместе, неплохо бы знать друг о друге хоть что-нибудь. Вот я, например…

И короткий разговор ставит всё на свои места! Трам-парам-пам-пам, Конрад опять выиграл в лотерею! Еще одна девушка-отшельница, не видевшая белого света, в студию! Не программистка, а скорее экономистка, да и гораздо более общительная благодаря сородичам, да, знающая язык рэтчедов, и да — практически школьница, несмотря на свою зрелость во всех местах, но…! Короче, Тарасова номер два.

За-ши-бись.

К концу недолгого путешествия мы уже трепались как хорошие знакомые. Мыш приободрилась и уже топала уверенно, озираясь по сторонам и дергая носом, даже почти не бурчала на новое прозвище, которое, на мой взгляд, прилипло к ней сходу и намертво. Ну действительно, ничем не похожа на крысу! Уши круглые, глазки блестящие, но белки видно — упитанная гуманоидная мышь!

— Да не толстая я! Отвали!!

Тем не менее, ошарашенное внимание некоторых прохожих смущало Мыш невыразимо, она даже за меня пряталась. Приходилось много и часто улыбаться — это отлично распугивало зевак.

Наконец, мы пришли.

Впустив гостью в дом и заведя в зал, я громко объявил на весь дом:

— Господа! У нас есть Мыш!

Сверху, из столярной мастерской, никакого оживления не случилось, а вот снизу, из логова программистов, тут же возникло шуршание и барахтанье, кончившееся тем, что к нам в зал запрыгнула взлохмаченная красноглазая Алиса. Не заметив затихарившейся гостьи, мелкая и рыжая выпучилась на меня, аж подпрыгивая на месте.

— Где мышь?! Какая мышь?! — паниковала компактная программистка, — Конрад! Нам нельзя мышь! Она мне провода погрызет! Ты представляешь, что будет?! Ты не представляешь, что будет! Я боюсь мышей!

— Не волнуйся, — вздохнул я, — Никаких проводов она тебе не погрызет. Честное слово.

— Да? — хлопнула глазищами Алиса, — Хорошо. А покажешь? Где мышь-то?

— Ну, допустим, я — Мыш, — мрачно пробубнила за спиной вампирессы Ассоль.

Та медленно обернулась… чтобы встретиться взглядом с двумя буйными сиськами, дополнительно подпёртыми скрещенными руками. Медленно подняла взгляд выше. Мыш нервно дёрнула носом. Алиса судорожно дёрнула левой ягодицей.

— Ни-че-го се-бе хо-мяк… — выдавила из себя наша гроза интернетов.

— Я МЫШ!! — растерявшись, рявкнула имеющая уже перебор кличек рэтчед, — И я не толстая!!!

— Мяу? — вежливо-заинтересованным тоном поинтересовался Оппенгеймер, выруливая из-за угла с поднятым трубой хвостом.

— Ик! — тут же отреагировала Ассоль, отскакивая задом на диван.

— Мяу? — серый Хуммельсдорф решил тоже проверить, кто это тут самоназывается так вкусно.

У вас когда-нибудь по дому бегала паникующая шестидесятикилограммовая гуманоидная крыса, преследуемая двумя крупными котами, впавшими в раж? Вопрос очень интересный. Я бы очень хотел, чтобы он и для меня представлял сугубо теоретические выкладки, но увы, реальность оказалась чрезмерно жестокой. Молчу уже про старину Шегги, к которому на шею забралась сначала сама Мыш, а затем, вставший столбом возле своей комнаты полутролль оказался осажден азартно орущими котами. Затем вся троица этих ушибленных существ переместилась в столярную мастерскую, наопрокидывав там лакокрасочных изделий.

Это слегка расстроило Шеггарта Скорчвуда.

Рёв взбешенного тролля урезонил всех в радиусе километра, приведя в чувство и сознание. Правда, было уже поздно.

— Никогда не думал, что два враждующих вида можно помирить, оттирая их от лака и краски, — буркнул я, возясь с страдающими котами, — Но чудеса, видимо, случаются. Еще раз такое устроите — побрею наголо. Или Шегги сожрёт. Что-то такое он грозился.

— Конрад, — ко мне в ванну с котами заглянула Шпилька, с глазами, полными всеобъемлющего удивления, — Там внизу. Алиса. Она моет огромную голую мышь!

— Её зовут Ассоль, и она немного поживёт с нами, — запихивал я назад решившего, что с него хватит, кота.

— А… можно я ей помогу?

— Это не моя Мыш, а общая. Хоть все мойте.

Вот такая наша жизнь. Мало того, что вместо гримуара, стоящего деньги, ты получаешь полурэтчеда, да еще и на время, так еще и удовольствие от него получают все, кроме тебя. Ну и Шегги, да. А ты остаешься у наполовину пустой ванны с шипящими и частично выстриженными котами.

Все рассуждения Йага Тага Каббази о вселенском равновесии нарушены по всем возможным пунктам.

///

Уличная молва — хлеб и кровь любого конкретного пацана, тебе это любой скажет. Ты стоишь ровно столько как за тебя говорят на улицах, ни сигмы туда, ни сюда. Косорезы, отморозки, жмуроделы эти неправедные… таких никому в соседях не нужно, народ должен уметь договариваться и блюсти себя. Кто не выдюживает, тот отправляется в Граильню или куда похуже. В городе свои законы.

Горкун был очень правильным пацаном, даром что с десяти лет участвовал в боях на аренах. Сколько бы его по голове не били, он никогда не переносил то, что творится на подпольных матчах в повседневную жизнь-жизнюшку. Баб не бил и против воли не драл, своих пацанов никогда долей не обходил, даже если та с понюшку табака была, старшим платил справно. Конкретный, в общем, орк, правильный, всем бы такого.

Правда, не брали никуда ветерана арен, да предложений интересных ему не делали — уж больно сильно фасад после такой жизни пострадавший. Как взглянет Горкун недовольно на кого-нибудь, так всё, сливай воду. С такой пачкой в люди не выйдешь, только и остается что держать Костлявую улицу, да по ночам на тех же аренах молодняк надрачивать да запугивать. Но ничего, бывают и хуже судьбы.

А вот сегодня Горкуну Живучке пришлось здорово так пацанские уклады да поднарушить. Не принято среди омниполисских пацанов бить своих мало что ни на убой, но тут рука с новеньким кастетом сама дёрнулась. Втащил он Куну Дрючию в табло так, как даже в молодости не бил никого — с полным размахом, от всей души, как деревенский орчара без мозгов. Только вот опыт не пропьешь, массу за миг не высрешь, так что влетел Дрючию в его зеленую морду один из лучших ударов Живучки за всю его многогрешную жизнь.

Как этот орк выжил — никому не понятно. Мало что выжил, Саркат побери этого Дрючия, так еще и ртом беззубым изумленно шамкал, плюясь кровью и пытаясь отползти от неумолимо наступающего на него Живучки. Того парни хватать задумали за плечи там, за бока, только ветеран боев лишь корпусом дёрнул, все и отскочили, тряся пальцами. А он, крепкий, злой, страшный как крысюк с перепоя, подскочил к Куну, схватил того за грудки, да начал трясти, злобно хрипя прямо в шикарно разбитую морду:

— Ты, говнорез клятый, нас угробить решил?! Дерьмо рэтчедово! Я тебя сейчас прямо здесь закопаю, выпердышный граилевый! Корм вороний, сука!

— Горкун, погодь! — гудела растерянно братва, опасливо не приближаясь к разъяренному вожаку банды, — Да погодь ты! Что с тобой?! Из-за бабы что ли?! Из-за той?! Да постой ты!!

— Из-за бабы, гундите? — с силой отбросив Дрючия так, что орк влетел затылком в камень и потух, Горкун встал, обозревая банду налитыми кровью глазами, — Вы вообще без мозгов… или как?!

— Да обскажи нормально, че ты! — вперед выступил правая рука Горкуна, Шепелявый, — Ты пацана чуть не кокнул, а по делу — нулями!