Шлимазл
Шрифт:
В гетто было мало развлечений. Это было общим для всех двадцати восьми закрытых районов.
Маячок здесь был свой, местный. И с сетью мегаполиса он никак не связывался. Пара кинотеатров, пара-тройка кабаков на весь район — вот и вся культурная жизнь. О театрах никто не слышал — не говоря уж о чем-то большем. Клубов, которыми изобиловал тот же Неоновый пояс, здесь тоже не было. Хочешь развлекаться — ступай в кабак: там алкоголь и девочки. Большего уставшему работяге и не нужно.
А основную часть населения гетто составляли именно работяги. Тяжело работавшие и получавшие за это
Да он и сам был таким! Днем — работа, вечером — учеба. Регулярная сдача экзаменов, и почти никакого свободного времени.
Как уж так его угораздило?
Стефан сам не понимал, как осмелел настолько, чтобы организовать что-то вроде любительского кружка поклонников искусства. В его небольшой квартире собирались молодые люди, любившие музыку, пение и стихосложение. Кто-то музицировал, кто-то читал стихи собственного сочинения. Иногда включали старомодный плеер, воспроизводивший музыку с флешки, и танцевали.
Даже старшие жители квартала, изначально смотревшие на такие посиделки неодобрительно, скоро сменили мнение. Последнее немало изумило Стефана. И вселило в него уверенность в своих силах.
Кажется, тогда на него впервые посмотрели с уважением.
Стефан помнил день, когда на пороге его квартиры впервые появились жандармы.
Вечер, аккурат собрались практически все, кто бывал у него регулярно. Подозрение в организации притона.
Стефан, сохраняя на лице невозмутимое выражение, проводил стражей порядка в комнату к собравшимся, церемонно представил. Жандармов прием, кажется, удивил.
Позже воспоминание о растерянных физиономиях незваных гостей вызывало улыбку.
Стефан — а чего уж там терять! — решил, что сделать хорошую мину при плохой игре — это все, что в его силах. И любезно предложил жандармам остаться. Присоединиться к компании.
Наверняка в тот вечер от ужаса заледенел не он один. Если бы стажи порядка нашли подтверждение своим подозрениям, наказали бы не только незадачливого хозяина квартиры, но и всех его гостей.
Стефан это прекрасно понимал.
Как понимал и то, что теперь только от его хладнокровия зависит окончание вечера. Он, словно это было само собой разумеющимся, предложил нежданным визитерам кофе.
Заразило ли его фальшивое спокойствие остальных. Или люди просто оцепенели при виде жандармов. Но игру подхватили.
Народ быстро переместился, освободив нежданным визитерам табуретку и место на подлокотнике дивана. Стефан, принеся кофе, возобновил беседу и несколько минут поддерживал ее, пока остальные не отмерли и не втянулись.
В разговор втянули и жандармов.
И те впоследствии стали часто посещать такие вечера в доме Стефана — уже не ради проверок, а качестве полноправных гостей. Среди этих суровых ребят тоже оказалось немало ценителей искусства, которым неохота было проводить досуг дома в одиночестве или в кабаке.
Многие называли это настоящей победой Стефана. И с гордостью говорили — это наш знакомый шлимазл!
А немного позже к этим сборищам стала присоединяться и Соль.
Точнее — это с легкой руки Стефана она стала так зваться. Тринадцатилетняя девочка стала настоящей звездой вечеров искусства, как называли их те, кто собирался в его небольшой квартире.
Пение Суламифи
вызывало всеобщее восхищение. Название ноты соль — самое подходящее имя для девочки с изумительным голосом. Первое время она приходила в сопровождении отца. Стефан догадывался, что это вовсе не от того, что почтенный многодетный отец испытывает слабость к такого рода мероприятиям. Он беспокоился за дочь.И, когда Соль стала появляться в одиночестве, парень счел это своей личной победой. Такой знак доверия дорогого стоит!
*** ***
Стефан встряхнулся.
Поздний вечер на дворе, а он торчит на площади перед храмом. Давно нужно идти домой — спать. Это от усталости мысли донимают.
Соль шесть лет, как нет в живых. И что проку вспоминать? Прошлого не вернешь. Не исправишь, не изменишь ничего. Сначала он прохлопал ее замужество, потом — ее смерть. Только и смог, что помочь ее сестренкам. Ну, и еще нескольким бедолагам за последующие годы. Смехотворно!
Да и помощь... можно ли ее так назвать?
Он-то прекрасно знал, что жизнь за пределами гетто далеко не радужна. И молоденькие девушки, подростки, бежавшие из закрытых районов, оказывались выброшены в большой мегаполис. К реалиям которого не были подготовлены.
Взять для примера хоть ту же Сару: она покинула родной район, когда ей было четырнадцать. Из колючей и злой девчонки превратилась в женщину с жестким хищным лицом и холодным взглядом. Через что ей пришлось пройти, и на что она теперь способна? Стефан уверен был, что на многое. Достаточно вспомнить, с чем она заявилась к нему после долгой разлуки. От хорошей жизни такие метаморфозы не происходят.
Главное — самой Саре об этом не говорить. Он усмехнулся.
Окинул взглядом просторную площадь перед храмом — пустынную в это время суток. И направился в сторону дома. Завтра — новый день и новые задачи.
*** ***
— К вам посетитель, — смущаясь, произнесла Харуми.
Вид ее Стефану не понравился. Мнется, трет ладонь о ладонь. Голова опущена, словно девушка совершила какой-то проступок, в котором ей теперь нужно сознаться. И за который последует неизбежное наказание.
И что еще за посетители с утра пораньше?
— Кто? — осведомился он.
Ответить Харуми не успела — ее решительно сдвинули в сторону. В кабинет буквально вломилась растрепанная женщина в тусклом, кургузо сидящем костюме, с красными заплаканными глазами.
— Сдвинься, крыса облезлая, — зашипела она. — А я к вам, господин начальник, — прибавила, с вызовом уставившись на Стефана.
— Постойте, куда вы, — запротестовала Харуми.
— Спасибо, Исибаси-сан, — вмешался Стефан, сообразив, что перечить посетительнице не стоит. — Можете пока быть свободны.
Та, пожав плечами, вышла. Дверь прикрыла.
— Присаживайтесь, — Стефан кивнул на стул. — Слушаю вас. Чем могу помочь?
— А чем вы можете помочь?! — голос женщины дрожал. Голову она держала, гордо приподняв подбородок — видно, чтобы слезы не покатились снова из глаз. — Или вы умеете оживлять мертвых? Мой сын погиб! — она все-таки сорвалась на крик. — Ему было всего семнадцать!