Шоколад

— Симулянтка, хватит притворяться.

Отвали

— Ты даже простуду не заработала после…всех приключений, а сейчас лежишь как дохлая рыба. Неблагодарное дело с тобой возиться. Только в табло за тебя получать.

Виктор наклонился ко мне с кружкой, из которой торчала трубочка.

— Пей, красавица. Черничный морс, сам готовил.

Отогнав смутные образы праздника, потянула из трубочки безвкусный тёплый напиток. Сахара пожалел...

Виктор приложил ладонь к моему лбу.

— Температуры нет. Говори, где болит?

Такой сон обломал

Виктор отстранился от меня, покачал головой.

— Опять в молчанку играем? Пётр Григорьевич, я так не могу лечить. Сами с ней разговаривайте.

В раскрытое окно проникал свежий лесной воздух. Кажется, сейчас утро. Взгляд скользнул мимо доктора и наткнулся на лицо полковника. Он сидел поодаль в кресле и устало наблюдал за нами.

— Виктор, иди пока.

— Ну, наконец-то.

Док с облегчением поставил кружку на прикроватный столик, встал и быстро покинул комнату. Полковник сидел, положив подбородок на сцепленные руки, смотрел на меня. Он смотрел так, что спутались мысли. Красивые глаза у него, выразительные, и губы чувственные, манкие, целуется, наверное, хорошо. Внезапная мысль, что за поцелуем случится большее, заставила отвести взгляд. Ну, его к чёрту, гипнотизёра. Размякла я после красивого сна, образы дурацкие в голову лезут. От полковника надо держаться подальше, я его властную натуру сразу раскусила.

— В туалет хочешь? Помогу дойти.

Неожиданно! Я напряглась, мысленно обследуя своё тело. Боли вроде нет, только сильная слабость. Что на мне? Трусы, футболка, бюстгальтера нет. Терпимо. А в туалет, действительно, сразу захотелось. С его помощью? Ужас! А под себя? Переборола лишнюю в данном случае стыдливость и чуть заметно кивнула.

Полковник неторопливо размял, видимо, затёкшую шею, встал с кресла, подошёл к кровати, откинул одеяло, аккуратно и как-то правильно подсунул под меня руки и поднял. Стало так неловко, что я зажмурилась. Не думала, что понесёт на руках, представляла, что просто подстрахует, чтобы не упала. Он поставил меня на ноги возле унитаза, легко убрал со лба прилипшую прядку волос.

— Держишься?

Мышцы ныли и отзывались неохотно, ноги тряслись, но я кивнула. Быстрее умру со стыда, чем смогу при нём сесть на унитаз.

— Подожду за дверью.

Справив свои дела, спустила воду и с тоской посмотрела на душевую кабинку. Голова потная, волосы сосульками, тело липкое. Когда я успела так вспотеть?

— Готова? — мужчина заглянул в приоткрытую дверь, увидев, что я стою, вошёл, внимательно посмотрел на меня. — Хочешь помыться?

Не поднимая глаз, я кивнула.

— Сядь, пока я настрою.

Полковник опустил крышку унитаза, придержал, пока я садилась. Чёрт, чёрт, чёрт! Как же неудобно! Да, ладно. Дело житейское. Исподтишка стала наблюдать за ним. Как он регулировал воду, вытащил из ящика новую красную мочалку в форме рукавички, положил её на полочку в душевой, принёс полотенце и оставил рядом с кабинкой.

— Сама помоешься?

Завесив волосами склонённое лицо, я ещё раз кивнула. Быстрей бы ушёл. Дикая неловкая ситуация сковывала не меньше физической слабости. Иди, иди отсюда!

— Всё, ухожу. Не бойся.

Сидя на полу душевой, я медленно мыла голову, тёрла мочалкой тело, скребла пятки. Полковник не беспокоил, не заглядывал, не смущал, дал мне столько времени, сколько я смогла выдержать сама.

Размякнув до состояния желе, я выбралась из запотевшей кабинки, подобрала полотенце и завернулась в него. Осталось дойти до кровати. Зря боялась, выползая из ванной, что полковник броситься ко мне. Постелив на полу покрывало, он уснул на нём рядом с кроватью. Словно тень, я скользнула под одеяло и выдохнула. Не шелохнулся даже, пока я шла. Пусть спит, мне спокойней.

Стук в дверь разбудил мужчину, он мгновенно сел, осмотрелся по сторонам. Увидел меня в одеяле до подбородка, настороженно наблюдающую за ним.

— Ты всё? Молодец.

Из-за двери донёсся голос.

— Пётр Григорьевич, вас спрашивают.

Легко поднявшись из положения лёжа, полковник потёр лицо и быстро покинул комнату. Я слезла с кровати, чтобы закрыть дверь на защёлку, и замерла, услышав в коридоре женский голос. Игривые интонации, смех, глухое бурчание в ответ. Сердце забарабанило о рёбра. К полковнику пришла кто-то их наших, других тут не водилось.

Одну ягодку беру, на вторую смотрю, третью примечаю.

В последнее время, полковник стал слишком добр, и я засиделась, наслаждаясь бесплатным сыром. Признаться честно, всё-таки размякла от щедрот полковника. Вирус доверия к садисту надо пресекать в зародыше — всё это уже было в моей жизни.

В колонии достаточно женщин, из них найдутся те, которые с удовольствием произведут бартер с начальником, материальные блага на интимные услуги. А почему собственно, я так ядовито сужу своих товарок по несчастью? Себе-то можно сказать правду и не задирать нос перед другими. Я одна из них, такая же, мне нечем гордиться, не за что их презирать. Женский голос в коридоре, чей бы он ни был, всего лишь шанс слабого существа улучшить бытовые условия и… получить удовольствие, если повезёт. Кому-то обязательно повезёт.

Мысли свернули совсем не туда, я словно впала в амнезию, забыв о том, что сказал полковник в яме. Где-то в тёмной подворотне притаился преступник с ножом, который собирался ударить в сердце. Беспощадная правда, которую я спрятала в дырявом кармане, в надежде, что она нечаянно провалиться и исчезнет.

Воспоминания вернули в тот момент, когда я в диком стрессе подписывала документы, которые принёс муж. Я честно пыталась читать, сосредоточиться, вникнуть, но смысл всё время ускользал. Меня интересовал срок — два месяца, его я помню. Для меня это было самое главное в документе, всё остальное — пронеслось мимо. Цены не было. Я спросила, сколько? Муж ответил, что это не должно меня волновать.

Откуда же появилась уверенность, что он заплатил? Если не платил, зачем соврал? Знал про условия в колонии, и не хотел пугать? Или решил выступить благодетелем? Зачем я ищу оправдания этому человеку? Неужели, опять собираюсь струсить и промолчать? Последние два дня нанесли вред моему желанию всё изменить. Всего два дня стало терпимее, и терпила во мне снова подняла голову.

Собственно, так бывало всегда…, память умело избавлялась от пережитого стресса.

Примерно через полчаса я уже входила в свою комнату, держа в руках пакет с вещами. Ультра всё включено закончилось, я вздохнула свободно и горько. В убогой комнате ничего не изменилось, кроме того, что хотелось биться в истерике от гадких воспоминаний, которые она во мне вызывала.

Почти всю ночь я ворочалась с боку на бок, скрипя зубами. В итоге свои зубы я пожалела, перестала яростно сжимать челюсти и двигать ими, словно перемалывала врага. Я вспоминала самые ужасные моменты совместной жизни, словно вбивала их на подкорке сознания, записывала в невидимом дневнике. Надо выполнить то, в чём поклялась. Пойти до конца. Иначе моя жизнь окажется в выгребной яме.

Утром на завтраке я села рядом с Романой. Сегодня дали гречку с тушёнкой, что меня очень порадовало. Наверное, теперь до конца жизни я буду думать о еде.