Шпага Софийского дома
Шрифт:
Ну, ежели он этим хотел Олег Иваныча удивить, то не удивил. Олег-то Иваныч в свое время и не такие богопротивные вещи слышал, даже типа экзамена что-то в холодильном техникуме сдавал - "научный атеизм" называется.
Так вот, о госте-то вошедшем... Старый знакомец оказался - купеческий староста Панфил Селивантов, с кем не так давно в посольство ездили, да и раньше немало погулеванили. Панфил домой возвращался, к себе, на Ильину улицу. С женой-то, помирясь, опять поссорился, да вот сегодня опять замирился. По такому случаю в корчму и зашел по пути, опростать перевара
Так и просидели с Панфилом до вечера. Сидели, беседовали, медвяный квас потягивая, других слушали. Олегу Иванычу то любо было. Песен попеть, гусляров послушать, эх-ма, развернись душа! Не все работать - и отдыхать когда-то надо! Жаль, репертуар у местных не очень. Снулый больно. Ничего, дайте время - и рок-н-роллу научатся! Сбацают в лучшем виде какие-нибудь там "Синие замшевые ботинки". Олег эту песню и попытался напеть Панфилу - бубен у корчемных отобрал. Панфил на ложках наяривал, Гвизольфи по полу скакал усердно. Веселуха! Оглянуться не успели, как в окошке стемнело.
Вышли, коней от коновязи отвязали. Гвизольфи, шапку сняв, помахал, прощаясь - ему не по пути было. А Панфил вспомнил - давно хотел на Славенский конец заехать, дружка старинного навестить - отца Хрисанфия, настоятеля церкви Воскресения, что на Павлова улице, совсем рядом с Олеговой усадьбой. Так и поехали вместе - веселей и не так опасно - на двух-то вооруженных мужиков напади, попробуй.
Взяли в путь медку стоялого кувшинец изрядный, не для пьянства, здоровья ради, ветер-то... нет, утих, кажись... Ну - все одно, не май месяц!
Так и ехали. Остановятся, выпьют - и дальше. Не езда - счастье! И никаких тебе гаишников! Хорошо, каурый Олегов конек дорогу сам знал.
Доехав до развилки на Павлова, остановились прощаться. В кувшине-то уж на донышке плескалось.
– Слышь, Олега... Ты зачем меня просил в какую-то трубку подуть?
– чуть заикаясь, переспросил Панфил.
– В какую трубку-то? И зачем дуть?
– Проба на алкоголь, Панфиле!
– хохотнув, Олег Иваныч приложился к кувшину. Да так и застыл, словно римская статуя!
На углу Ильинской и Славной горело. Хорошо так горело, весело. Можно даже сказать - пылало ярчайшим пламенем. То место, где находилась усадьба Феофилакта - родной дом Олега Иваныча!
– Стой, Панфил, кажись, мои хоромы горят!
– враз протрезвел Олег Иваныч. Вскинулся в седло - шпоры! Вмиг до усадьбы домчался. За ним и Панфил, может, помочь чем.
Пока горел только овин и часть стены, у которой, как знал Олег, лежало заготовленное на зиму сено. Не поместилось все в овин-то...
Сторож Акинфий да дедко Евфимий со своими оглоедами деловито таскали ведра с водой от ближайшего колодца. Колодец на самой усадьбе, судя по всему, был уже до дна вычерпан. Кособокий Пафнутий, кренясь, несся в сторону ближайшей церкви Ильи. Через минуту с колокольни послышался звон. Набат называется. Со всех домов на Славной, Ильинской, Павлова, Нутной выбегали люди. С ведрами, баграми, крючьями.
– Какая-то падла паклю на двор швырнула, - увидев Олега,
пояснил дед Евфимий.– Вон, смотри-ко, как бы ишо...
Старик кивнул на заднюю часть двора, за хоромами, куда, брошенная из-за ограды, полетела горящая головня.
– Ну, шильники, ужо...
Выхватив шпагу, Олег Иваныч бросился на двор. С разбега перемахнул ограду.
Увидев его, отпрянула в темноту чья-то фигура.
– Стой! Стой, сволочь!
Фигура внезапно обернулась, выбросив пылающий факел. Всего на какой-то миг обернулась. Но и этого мига хватило. Хватило, чтоб узнать.
Тимоха Рысь! Закоренелый садист и убийца, а теперь вот еще и поджигатель!
Ну, на сей-то раз не уйдешь, собака!
Тимоха тоже узнал Олега. Разбушевавшееся пламя ярко осветило округу. Шильник стоял, ухмыляясь, никакого оружия в его руках не было.
Ну и не надо! Не тот это человек, чтоб играть с ним в благородство.
Олег подбежал ближе, взмахнул шпагой...
Что-то ударило его в левый бок, резко и сильно, словно гадюка кусила. Зашатался окружающий мир, затуманился, и вдруг приблизился к самым глазам грязный жесткий снег. Впрочем, его холода уже не почувствовал Олег Иваныч. Упал лицом вниз, ткнувшись головою в наметенный ветром сугроб.
– Дострелить, Тимоша?
– вышел из тьмы шильник с самострелом.
– Не спеши, Митря, - ухмыльнулся Тимоха Рысь.
– Сам добью, то мне сладко.
– А боярин?
– Боярину скажем - отбивался уж больно сильно.
– И то правда.
Подойдя к лежащему на снегу телу, Тимоха вытащил из-за пояса широкий кинжал непривычной формы... такой, какой иногда используют палачи. Примерился половчее.
Пущенное умелой рукой полено ударилось в голову шильника, кинжал упал на снег, сам Тимоха, ничего не понимая, еле успел сообразить скрыться...
– Окружай, окружай, робяты!
– громко закричал Панфил Селивантов.
– Там они, хари злодейские! У второго самострел - паситесь! Эх, Олежа, Олежа...
Панфил опустился на колени прямо в снег, рядом с Олегом. По его опаленной пожаром бороде текли слезы.
Глава 11
Москва. Ноябрь - декабрь 1470 г.
Приукрашивать облик Ивана Третьего нет ни необходимости, ни возможности. Его образ не окружен поэтическим ореолом. Перед нами - суровый прагматик, а не рыцарственный герой.
Ю. Г. Алексеев, "Государь Всея Руси".
...Время Ивана Третьего, время закручивания гаек, превращения уже не только дворян, но и бояр в забитых, знаюших свое место слуг великого князя.
А. Бушков, А. Буровский, "Россия, которой не было. Русская Атлантида"
Москва не знает ни блеска словесности, ни света просвещения, и сначала побирается крохами из Ростова и Новгорода...
И. Г. Прыжов, "История кабаков в России"
– Испей-ко, господине!
Бывший палач, а ныне костоправ и, по совместительству, лекарь, Геронтий, темноволосый худощавый мужчина среднего роста с аккуратно подстриженной бородкой, протянул лежащему на лавках Олегу какое-то дымящееся зелье в оловянном - с поллитра - кубке.