Шпага Софийского дома

– В общем, страна неплохая, красивая даже...

– Да ты не про страну рассказывай, знаем, какая Литва, - нетерпеливо перебил Феофил.
– Говори про князя!

Про князя?

Олег Иваныч чуть было не спросил - простота - про какого, да вовремя одумался. Ясно, про какого - про Михаила Олельковича, приглашенного. Что только про него рассказывать-то? Про то, что Михаил Олелькович - сын киевского князя Александра, Ольгердович то есть - какой-то родственник королю Казимиру. Это с одной стороны. С другой - мать Михаила, княжна Анастасия, приходилась московскому князю Ивану Васильевичу родной теткой. А сам Михаил, стало быть, кузеном...

Но все эти сведения Феофил и так должен был знать. Тогда что же?

– Как Казимир к Олельковичу, отпустил с охотой?

– Казимир?
– Олег Иваныч пожал плечами.
– Да никак! Так себе отношеньица-то у них... Это я со слов Михайлова человека, некоего фрязина Гвизольфи, знаю. Казимир-то, говорят, Михаила не шибко привечал, все в дружбе подозревал с московитами. И поводы к тому есть.

– Вот так...
– выслушав, насупился владыко.
– Значит - не надежа нам Казимир супротив Москвы. И Михаил Олелькович - не надежа. Осторожным да хитрым Новгороду надобно быть - и Литву привечать, и Москву не сердить слишком.

Олег Иваныч мысленно усмехнулся. Это называется - и на елку влезть, и жопу не оцарапать. Грубо - но в самую точку. В смысле международной политики Новгорода. Политику, которую во многом определял архиепископ, сиречь Феофил-владыко, на новом посту сразу же показавший себя политиком умеренным и осторожным до чрезвычайности. И осторожность та не от трусости шла - умел, когда надо, Феофил быть и жестким - от многого знания. Слишком хорошо была ведома Феофилу расстановка политических сил, слишком хорошо знал он возрастающую силу Москвы и не питал никаких иллюзий относительно настроений новгородской черни. И не только черни. Даже купцы, житьи люди, - и те, не стесняясь, открыто критиковали республику. Да полноте - республику ли? Когда власть полностью принадлежит Господе - Ста Золотым поясам - боярам знатным им, им, и только им, это уже никак не республику напоминает, скорей олигархию.

Вот и приходилось Феофилу крутиться. Пимена убрал по-быстрому - уж больно сильно Литву возлюбил, да Москву открыто поносил - может, с московского ведома поношенье-то? Даже к московскому митрополиту Филиппу подумывал Феофил поехать, испросить официального благословения, да пока не решался. Сильное к Москве клонение - не слишком ли воду льет на московскую мельницу?

Потому шушукались в кулуарах - Феофил-де владыко не поймешь какой, ни вашим, ни нашим, нерешителен да слаб. Ан не так все было, не так... Времечко наступало лихое, московское, нельзя было по-другому, нельзя. Все сильнее бряцала оружьем Москва, собирала полки на границах. Все сильнее сгущались над свободным Новгородом черные московские тучи. Надежды на Казимира оказались пустыми. Впрочем, не особо-то и надеялись.

Не знали, не гадали, не думали ни Феофил, ни Олег Иваныч, что надежды те внезапно обрели особый смысл в подозрительном мозгу московского князя. И не последнюю роль в том сыграли его тайные слуги - приказной подьячий Матоня и служилый человек Силантий Ржа. Сам факт переговоров возбудил лютую злобу в жестоком сердце Ивана, сам факт... ему и было достаточно факта... А уж сложилось там что или нет - то бог с ними.

Холодало в Новгороде, холодало. Выпав, уже не таял снег, вот-вот должен был покрыться льдом Волхов. Словно предчувствуя это, река глухо ворчала, злобно разнося в клочья намерзающий за ночь припой. Федоровский ручей за одну, особенно морозную, ночь покрылся первым льдом, зеленоватым и тонким. Темнело рано, уже к вечерне ездили с факелами, так же как, впрочем, и к заутрене. Жизнь замирала темными вечерами - лишь кое-где в окнах теплился дрожащий свет свечей. Улицы - сплошь темные, в черных силуэтах оград казалось, должны были бы привлекать разбойный люд вечерами, однако не привлекали - некого было имать, законопослушные граждане сидели по домам, а кто по корчмам шлялся - так что с пропойцы возьмешь, окромя креста нательного да души христианской.

Сидел на своей усадьбе, что на углу улиц Славной да Ильинской, и Олег Иваныч. Потрескивая, горели в бронзовом подсвечнике свечи, от недавно протопленной Пафнутием печки несло жаром. За стенкой, в людской, изредка похохатывали оглоеды с дедкой Евфимием. В шалаше, знамо дело, уже давненько не жили, весны дожидались.

Олег Иваныч, усевшись на покрытую волчьей шкурой лавку, разбирал поступившие на владычный двор жалобы. Теперь уже - не как частное лицо! Отошло то времечко! Теперь - иное пришло. Не как частник грамотицы рассматривал - как начальник службы безопасности Новгорода Великого! Дослужился-таки до замминистра! И довольно быстро - года не прошло.

Думал иногда Олег Иваныч - а почему именно его в конфиденты свои поверстал Феофилакт, еще игуменом будучи, почему именно ему дела поручал тайные да присмотр особый? Ну, конечно, у Олег Иваныча, понятное дело, в таких делах опыт немалый, профессионализм. Так ведь о том поначалу и не ведал игумен. Зато зело удобен был Олег - человек, с родами боярскими знатными никак не связанный. Сыну-то боярскому - поручи какое дело, да вдруг завалит - поди потом попробуй, выгони с места служилого! Лаю не оберешься. А Олег Иваныч кто? Где у него защита-то? Да и нет ничего, кроме усердия собственного. Так что, не справился б ежели - можно было б и вышвырнуть иди, гуляй, паря - никто б не заступился, ну, кроме, пожалуй, Гришани, да то заступа слабая. Почему Грише те дела не поручали - ясно - молод еще, языком болтлив слишком, да и... стригольник, похоже, отрок-то, были такие подозрения. Раньше еще, до Олега, делами подобными Олекса занимался человек рода не захудалого - но тот при Ионе был, на той же должности, что сейчас стал Олег Иваныч. Да пропал Олекса где-то в Заволочье, сгинул видно, не таким уж профессионалом оказался. Да и откуда быть профессионализму в делишках тайных, коли подобным аж целых три службы занимались - архиепископа, посадника, князя. Нет чтоб воедино слить - однако не делали того новгородцы - пословицу римскую хорошо знали: разделяй и властвуй. Нет уж, он, Олег Иваныч, такого разнобоя терпеть не будет, дайте срок только! И посадничьей службе, и тысяцкого людишкам и княжьим нужно полномочия четко разграничить, чтоб одним и тем же не занимались да не конфликтовали зря, да подчинить строго новгородскому МИДу - канцелярии архиепископа, или, по-здешнему - Софийскому дому - пожалуй, самым профессиональным деятелям республики. Ну, Олег Иваныч, ну, сукин кот, смотри-ка, до Главка додумался, с собою в качестве начальника - между прочим, генеральская должность. Пойдет ли на это Феофил? А куда денется? Понимает - то не ему лично нужно - Новгороду, Господину Великому! Взыграло честолюбие Олегово от таких мыслей - еще бы, за несколько месяцев - в генералы, не каждому дано. Да и азарт, азарт сыщицкий... Куда там прежние дознавательские дела: "Прошу привлечь к уголовной ответственности моего поганца мужа, который, змей, каждое утро с похмелья угрожает мне убийством и нанесением тяжких телесных повреждений..." Тут дела посерьезней - большой политикой пахнущие. Правда, и мелочи разной тоже хватает - перемешано все, нет четкой подследственности, пожалуй, только кроме духовных дел да иностранных - те, само собой - Софийской службе безопасности - то есть Олег Иваныча Главку.

Ну-ка, глянем, что там...

"...злыи жёнки те пашозерски софейцев поносили всяко..."

Черт с ними, с жёнками, не до них покуда.

"...мужичонка прозваньем Марк на мосте хулу извергаше богопротивно, тем народ прельщая..."

А вот этим пускай помощники займутся. Что за мужичонка, да почему богопротивную хулу извергаше?

Олег Иваныч так и начертал писалом в верхнем углу бересты - "Г-ну Олександру. К исполнению"... Господином Олександром звался теперь бывший сбитенщик Олексаха, самый толковый Олегов агент. Ну, сбитнем он теперь не торговал, занимался делами посерьезней, да и чин Олеговыми стараниями получил важный - софийского двора подьячий.

Так, дальше что... Олег Иваныч зевнул, по привычке (уже по привычке!) перекрестил рот, потянулся. Спать хотелось зверски. Оглоедов за стенкой уже давно не было слышно - угомонились, видать. Кстати, число их поубавилось старший, Митяй, недавно женился. Хорошую девушку взял - сотского Дмитра падчерицу... Эх, когда ж и он, Олег...

"...фрязин именем Гвизольфи..." Что?

Увидев знакомое имя, Олег Иваныч тряхнул головой, прогнав накатившую вдруг сонливость.

"На Софийский двор от Ивана сына Флегонтова, что на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе, на ручьи, скопячася стригольники, Алексей, что у них за главного, да протчие. Слышав нового, что на Новеграда в ноябре месяце придяше. Фрязин, именем Гвизольфи, Захарий. Фрязин тот многих прельщаша словесами богомерзкими да кощунами да супротив Софийского дому глумяшеся. Говорил-де Троицы Святой и нету вовсе. А вси слушали и головами кивали согласно. А кто слушал, вот: Алексей, священник, не знаю, какой церквы, сам Петр вощаник сы подмастерия да с домочадцы всими, да для того зашедший отрок софейский Григорий..."

Опять!

Олег Иваныч с досадой стукнул рукой по столу. Ну, доигрался Гришаня, уж сколько предупреждали его!

"...отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав".

Что за ерунда такая?

Ну, на собранье стригольничье, допустим, Гришаня вполне мог пойти. Но только из чистого любопытства: послушать того же Гвизольфи или Алексея, а вовсе не затем, чтобы сомневаться в истинности Святой Троицы, говорить "богомерзкие слова" и уж, тем более, хвастаться в совершении преступления, которого вовсе не совершал!

Значит - донос ложный. Хорошо, пощупаем завтра этого Ивана, сына Флегонтова, с чьих слов поет. Хотя...

Догадывался Олег Иваныч, с чьих... Нюхом, можно сказать, чуял!

В богатой усадьбе, что на Федоровском ручье, напротив церкви Федора Стратилата, тоже не спали. Ходил по горнице боярин Ставр - богатый, красивый, с глазами оловянными - на лавку присаживался да самолично рейнского подливал Ивану, сыну Флегонтову.

– Пей, пей, Иване!

– Ну, за здравье твое, боярин Ставр!