Шпионка академии магии и стихий
Шрифт:
– Очень плохо? – спросил он шепотом, присаживаясь рядом. – Не бойся, все прошло, все хорошо.
Шарим говорил очень тихо, но его слышали все, кому это было необходимо. Вместе с графом в комнате оказалось еще несколько слуг, которые незамедлительно вышли, увидев, что их хозяин справится самостоятельно. В результате, остался только граф и недовольная камеристка.
– Я хочу домой, - слова давались с трудом, да и я сама знала, что никто домой не отправит.
– Я знаю, - как-то слишком по-отечески произнес Шарим. – Но не получится. Ты не бойся, мы не дадим тебя в обиду.
Он провел рукой по моим волосам, подтягивая к себе, на радость Совее.
– Что это было?
– Твоя
– Шарим, я не… я не это хотела спросить… что было с ним?
– А что с ним было? – теперь граф внимательно посмотрел на лежащую перед собой девушку, прекращая гладить по голове, и невольно отстраняясь.
– У него были клыки… и глаза… они словно горели.
– Тебе показалось, девочка, тебе показалось, а теперь спи…
От его слов сразу стало спокойно и тепло, невыносимо захотелось закрыть глаза и погрузиться в легкость сна, его негу и красоту. Снов не было, но время шло медленно, давая всему отдохнуть.
Сквозь сон я слышала возьню в комнате, шепчущиеся голоса, шаги, капли непрекращающегося ливня и звуки грома, но даже это не могло меня разбудить. А когда глаза открылись, то от долгого сна затекла спина, а по руке словно били маленькие молнии.
– Проснулась, это хорошо, - послышался с кресла рядом голос Шарима.
Он сидел с книгой в руках, рядом с полностью восстановленным шкафом, среди порядка и чистоты.
– Как вы успели? Сколько я спала?
– Я же говорил, ничего сложного в восстановлении комнаты нет, - ответил граф, улыбаясь и внимательно смотря перед собой. – Эльфы делают все в считанные минуты.
– Эльфы?
– Да. В твоем мире о них не знают?
– Знают, - ответила я, пытаясь вспомнить все, что когда-либо читала и смотрела про эльфов. – Точнее их представляют по-всякому. Иногда как красивых мужчин и женщин, иногда как маленьких лесных существ с крылышками, один раз даже как домовых с довольно странным… лицом похожим на нашего… правителя.
– У вас настолько не любят правителей? – искренне удивился Шарим, и я сразу поняла, что красивых и бессердечных эльфов мне увидеть не дано.
– Это, скорее, традиция, - отмахнулась я, предпочитая не объяснять, что не так с нашей властью и уж тем более, в каких выражениях о ней говорят. – Так как на самом деле выглядят эльфы?
Граф подумал о чем-то своем, огляделся по сторонам, наклонился к постели и поманил пальцем к себе, словно хочет что-то сказать на ухо. Любопытство дало о себе знать и я в полном предвкушении нового открытия, и забыв обо всем, что произошло ночью наклонилась, вслушиваясь в его шепот.
– На самом деле они…
– Госпожа! С вами все хорошо? – ворвалась в кабинет Совея и недвусмысленно посмотрела на нас. Внешне она была шокирована. – Простите, я не вовремя?
«Да, ты совсем не вовремя», - сразу возникло в голове. Видимо недовольство очень сильно читалось на моем лице, потому что «железная леди» даже соизволила, выпучив глаза, что было явно против всех правил, уставиться на единственного мужчину в покоях. Для себя она уже все решила, об этом даже Шарим догадался.
– Почему без стука? – он не повысил голоса, но в интонации явно
чувствовалось недовольство и теперь стало страшно за камеристку.– Простите, господин, я стучала, но никто не ответил, и я подумала, что что-то произошло.
– Все хорошо, Совея, - очень хотелось заступиться за женщину, в конце концов, она же волновалась, пусть все и не так поняла.
– Что ж, раз никто не против, то быстрее готовьтесь. Мы с герцогом будем ждать в малом холле.
Шарим еще раз улыбнулся мне и грозно посмотрел на Совею, после чего покинул комнату, оставив гадать, как же на самом деле выглядят эльфы.
– Спасибо, госпожа, - сказала Совея, приседая. – Хочу вам сказать, что я действительно стучала, и я ни в коем случае не хотела вам помешать. Но, прошу простить, я рада, что успела вовремя.
Стало очень неприятно, будто только что меня обвинили в злостном преступлении, которое я даже не собиралась совершать.
– Совея, ты вовсе не помешала.
– Конечно, госпожа.
Да чтоб тебя! И ведь не поверила, ни слову не поверила, хотя по лицу этого и не скажешь. Сдержанная камеристка ничего не говорила и не спрашивала, только подобрала мне самый целомудренный наряд из всего принесенного и помогла надеть, попутно заплетая волосы в тугую косу. Радовало, что зеленое платье, плотно обхватившее своим воротником мою шею, оставалось свободным от корсетов и всяких украшений – единственный приятный момент от недовольства женщины. Так что не прошло и пятнадцати минут, как мы начали спускаться по мраморной лестнице на новый для меня второй этаж.
Малый холл оказался не таким и малым. По сравнению с уже увиденными мною комнатами для приемов он, конечно, проигрывал, но и не выделялся камерностью и скупой обстановкой, а в том, что холл предназначен именно для удобного времяпрепровождения гостей сомнений не возникало. Здесь было все необходимое, и помимо уже традиционного убранства, в коричневых стенах удобно расположилось несколько дверей, ведущих в разные стороны, возле которых стояли слуги.
А вот в центре холла картинка была не такой обычной. На столе возле окна красовалась украшенная всеми возможными цветочками и рюшками ваза с фруктами – явно натюрморт. Несколько листов, изрисованные черным карандашом или углем валялись на диванах и креслах, а по центру стоял большой мольберт, рядом с которым разместился специальный столик, где лежали краски и кисти. В двух шагах от мольберта стояли Асвард и Шарим, внимательно смотря на картину, которая непременно там находилась. Они даже не взглянули на вошедших, полностью уйдя в свои мысли. Герцог стоял, скрестив руки на груди с таким выражением, будто только что съел лимон, Шарим, наоборот, был счастлив. Сдерживать свое любопытство, уже второй раз проснувшееся за сегодняшнее пасмурное утро, стало невыносимо и я подошла к мужчинам. Они только безразлично посмотрели в мою сторону и опять уставились перед собой. И что только увидели?
Объяснение оказалось простым. На мольберте стоял портрет, несомненно, портрет, потому что силуэт ЭТОГО был человеческим. Но нос человека на картине был неестественно длинным и расположен выше стандартного места, губы расплылись в странной кривой улыбке, глаза казались нормальными сами по себе, но неестественно большими в целой картине. Вообще создавалось впечатление, что портрет рисовал ребенок отдельными кусками – кажется, что все правильно, но не там, где надо. Цвет творения вообще впечатлял. Как именно смешивать краски, художник точно не знал, поэтому взял то, что получилось, а получился мягкий розовый цвет. Человек на портрете был не просто некрасив, он был уродлив. Однако весомости портрету придавало то, что он, несомненно, был написан маслом на холсте, а это впечатляет для такого творения.