Штрафная мразь
Шрифт:
Старшина роты крякнул, вполголоса выматерился. Для него, кадрового вояки, который всю службу пекся о чистоте и исправности оружия, видеть ржавые и побитые винтовки, было тягостно.
Штрафники переглянулись, и взгляд их стал общим взглядом волчьей стаи, готовой вырвать что-нибудь из чужой глотки.
Сержант уткнулся в список.
– Клепиков. Получи оружие!
Клёпа был невелик. В тяжелых ботинках, напитанных водой и кой-где перепачканных глиной. Но заартачился как большой.
– Что ты мне эту палку суешь? Она же кривая! С ней ещё мой дед в Крымскую компанию воевал. Давай автомат!
Автомат
– Щас как тресну по башке, падла уголовная! А ну-ка встань в строй!..
Изо рта сержанта на Клёпу пахнуло махорочным перегаром.
Клёпа получил винтовку, встал в строй.
Только получили оружие и тут же новая команда:
– Винтовки разобрать, почистить и смазать. Чтобы блестели. Как у кота яйца. Ночью на передовую. Там же получите боеприпасы. И смотрите мне! Сержант подумал и добавил:
– Винтовка должна у каждого работать, как жена в постели.
Где-то в стороне нервный мат старшины:
– Куда ты целисся, баран?! Мать твою! Мать! Мать!
Голос Швыдченко:
– Да я… это… только попробовал.
Снова крик старшины:
– Пробовать на своей бабе будешь, если она тебе даст. А здесь всё по команде!
И снова, мать-перемать!
Вечером старшина жаловался командиру роты:
– Ну и ёры, товарищ командир! Ну и ёры! Пятнадцать рокив в червонной армии служу. Но таких ещё не видав. Так и смотрят, как что-нибудь спереть, или напакостить. Скрали у меня портсигар. Не иначе как энтот, плюгавый, с блудливой мордой. Если они также и воевать будут, наплачемся мы с ними!
Посреди ночи штрафников растолкали, всех выгнали из траншеи. Потом раздали патроны — по три обоймы на человека.
Сложили обоймы в подсумки, подтянули ремни и через четверть часа уже
топали по грязи в темноте.
Люди, в своих серых бесформенных шинелях, похожие друг на друга как близнецы угрюмо тащили на своих плечах и загорбках пулемётные станки и стволы, миномётные плиты, длинноствольные противотанковые ружья, похожие на длинные носы каких- то чудовищ.
Винтовка. Противогаз. На поясе подсумок с обоймами. Саперная лопатка. Котелок. На голове - неудобная и тяжеленная каска. За спиной горбится вещмешок с запасными портянками и нижним бельём.
В кармане сухарь.
Приклад винтовки елозил по спине, стараясь ударить по заднице.
– Не растягиваться! Шире шаг!
Ночью подморозило. Звезд совсем немного - видны только самые крупные. Небо все же светлее, чем в Тайшете. Справа и слева в темноте виднелись танки и самоходки с длинными стволами, какие то деревья, бугорки блиндажей.
Шли долго. Устало бредущее воинство остервенело всаживало в колеблющийся мягкую, размокшую от дождя землю стоптанные каблуки старой обуви, пока не уткнулись в перекопанное и перерытое траншеями поле.
Именно отсюда должно было начаться наступление.
* * *
Неделю назад, после возвращения из госпиталя, капитан Анатолий Половков оказался в офицерском резерве армии.
Он шёл по улицам небольшого прифронтового городка походкой незанятого человека и скользящим взглядом окидывал жилые дома, учреждения, прохожих
и по военной привычке оценивая, где бы поставил огневую точку, высматривая попутно варианты отхода.На душе был лёгкий шок.
За три года войны, в армейский тыл он попал впервые.
Сразу же поразило огромное количество наглаженных и затянутых в ремни офицеров, сновавших по улицам с деловым видом. У многих на груди ряды орденов и медалей.
Половков со смущением покосился на свою грудь. За три года боев он заработал всего лишь две медали «За отвагу».
Правда и два ранения.
Вспомнилась фронтовая присказка, что чем дальше от передовой, тем больше героев.
В тылу располагались все тыловые, хозяйственные и специальные подразделения, медсанбаты, артиллерия покрупнее, а потом помельче. День и ночь там царило столпотворение, слышались крики команд, всюду были натыканы часовые с оружием.
Ближе к переднему краю всегда охватывало сиротливое чувство: куда все подевались? В окопах на передке были видны лишь грязные, замызганные солдатики, такие же измученные и усталые офицеры.
Второй шок был от посещения офицерской столовой. Еду там разносили в тарелках, подавали официантки! Половков был потрясен. Женщин он видел только в госпиталях.
Не тратя напрасно времени, направился в штаб, где располагался отдел кадров.
Штаб – двухэтажное здание неподалёку от столовой. Половков быстрым шагом обогнал посторонившихся и козырнувших ему солдат.
На крыльце часовой пререкался с солдатом - артиллеристом.
– Мало ли, что тебе надо! — говорил часовой. — Получи пропуск и будь любезен, пропущу без звука.
– Да там мой майор!
– Мало ли чей там майор! А ну хватит, отойди! — строжился часовой, заметив подошедшего офицера.
– Товарищ капитан!
– Вдруг раздался грозный голос над ухом зазевавшегося Половкова.
Он повернул голову. Рядом стоял вышедший из штаба невысокого роста майор, одетый с иголочки.
– Почему не приветствуете старшего по званию?
– Виноват!
– Машинально ответил Половков.
– Не заметил.
Поймал себя на мысли, что захотелось щёлкнуть каблуками. Стало стыдно, что он, боевой офицер испугался какой-то штабной крысы.
Вероятно, что-то отразилось у него на лице.
Майор отошёл от него и остановился, оглядываясь.
Назначения в штабе ожидали еще несколько офицеров. Коротая тоску ожидания, они слонялись по улицам, заступали в наряды, исполняли обязанности офицеров связи.
Дожидаясь своей очереди, Половков в курилке услышал от офицеров, что два дня назад погиб командир армейской штрафной роты. Услышал и услышал, не придав этому значения.
Половкову еще в госпитале доводилось слышать разговоры о том, что при фронтах и армиях по приказу Верховного, созданы штрафные подразделения, в которых воюет всякое отребье - уголовники, дезертиры, даже бывшие полицаи и власовцы.
Слышал и о том, что воюют они отчаянно и всегда на переднем крае.
Половков три года провёл на передке, воевал в пехоте и не видел особой разницы между стрелковой ротой и штрафной.
Там и там назначали в разведку боем, ставили на прорыв обороны противника или на пути его наступления.