Штрафная мразь

Гулыга разбирал винтовку, любовно протирал ветошью каждую деталь, собирал. Делал это с крестьянской обстоятельностью и деловитостью. Прищуривал глаз, смотрел на свет. Щёлкал курком. Пристрастие к оружию было у всех штрафников и офицеров. Командир первого взвода Васильев кроме штатного «ТТ» обзавёлся «Парабеллумом», который носил в кобуре на животе. У командира роты Половкова трофейный МП-40, который называли «Шмайсером».

Автомат за ним носил ординарец. Всё трофейное оружие положено было сдавать трофейщикам. Но по приказу Половкова его возили в обозе. Трофейные «машиненгеверы» и «Шмайсеры» очень выручали в бою.

Гулыга качал головой, усмехался чему-то и вновь принимался за чистку. Лученков представил, как Гулыга собирается на дело. Чистит и драит свой наган, суёт его за пояс.

Чуть не засмеялся. Ещё два месяца назад Булыга стрелял в красных милиционеров, теперь воюет за то, чтобы не кончалась советская власть.

* * *

Рыжий горбоносый Паша Одессит из разжалованных лейтенантов, нарисовав на набитом соломой чучеле уязвимые места натаскивал работать ножом, учил убивать человека сапёрной лопаткой. Штрафники, радуясь как дети кололи, резали, били, ползая и прыгая вокруг чучела. Бывший лейтенант громко материл тех, кто допускал ошибки.

Клёпа расспрашивал:

– А куда лучше всего бить, чтобы сразу, на верочку? В сердце?

Бывший лейтенант мотал головой.

– Ни в коем разе. Для того, чтобы бить в сердце опыт нужен. С первого удара можешь не попасть, да и нож между ребер застрять может. Лучше в шею бей, в горло. Не можешь в шею, бей в живот, там точно не застрянет. Руки режь, от потери крови любой здоровяк быстро ослабеет. Вот помню, служил я…

И Паша Одессит рассказывал очередной случай из своей богатой приключениями биографии.

В конце концов все поняли, что он большой любитель рассказать не только о том, как убивать, но и своих довоенных подвигах на любовном фронте.

Все истории начинались одинаково.

– Служил я тогда в Киеве, штабе округа. Золотое было время, сам командующий со мной по ручке. Иду по Крещатику, весна, каштаны в цвету.

По культурному захожу в ресторан. Передо мной за столиком сидит вот такая шмара! Вот с такими сиськами!- Бывший лейтенант показывал руками, какая грудь была у его подружки.

Гулыга под громкий смех замечал.- На себе не показывай дурень.

Следующая история повторялась в той же интерпретации. Другим было лишь место событий.

– Приехал я в Одессу по служебной надобности. Иду по набережной, а мне навстречу краля вот с таким шикарным бюстом!

Вокруг Паши постоянно собирался кружок почитателей его историй.

Лученкову его треп уже стоял поперек горла, поэтому он отходил в сторону и просто курил в одиночестве.

Приходили непрошеные мысли.

«Сколько мне еще отмеряно? День? Два? Месяц? Убьют или только ранят? Но это уже не угадаешь. Уехать бы куда-нибудь в тихую тёплую страну, где океан. И где гуляют красотки из рассказов Паши Одессита. Но куда и как?

В тишине слышался ехидный голос Клёпы.

– А скажи- ка дядя, за что ты к нам сам то устроился?

И под громовой хохот следовал гордый ответ.

– Да за то же самое. За любовь! Пренебрёг вниманием генеральши, а она сука, мстительная заявила, что я её хотел изнасиловать!

Штрафники недоверчиво смотрели на бывшего лейтенанта. Был он носатый, заросший курчавым волосом с ног до шеи. А тут ещё выпирающая нижняя челюсть и свёрнутый в драке нос.

Такому не каждая баба то нормальная даст, а тут генеральша.

За свои приключения, подлинные или мнимые, он получил прозвище- Мюнхаузен.

* * *

Желание выпить у штрафников присутствовало всегда. Пили все, что удавалось достать. Но официально достать можно было лишь в двух случаях: фронтовая кружка перед атакой или же, если спиртное обнаруживалось у убитых немцев.

Можно было конечно постараться выкружить у старшины. Но у Ильченко был приказ Половкова, без его приказа спирт штрафникам не давать! Не продавать! Не менять!

Клёпа заприметил у длинного, тощего башкира Арсена Ахтямова картонную коробочку с надписью на немецком «Трокен спиритус». Прочитать слово «Спиритус» не составило труда.

Клёпа присел рядом с башкиром. Предложил:

– Кури, – и протянул обрывок газеты, на который кинул щепотку махорки.

Ахтямов закурил.

– Надо побазарить, – сказал Клёпа.

– Со мной?

– С тобой!

– Тогда базарь.

Клёпа изложил своё коммерческое предложение.

Ахтямов меняться не захотел. Он был жук ещё тот. До войны он мыл золото на Колыме. Пока не призвали на фронт сунул кому то взятку и сумел пристроиться стрелком ВОХРы в одном из колымских лагерей. Как рассказывал сам, думал, что ухватил аллаха за бороду.

С зэковского пайка ел и пил в своё удовольствие.

Кроме того ВОХРовское начальство иногда назначало стрелков конвоировать женские бригады на лесоповал. А уж там изголодавшиеся женщины за буханку хлеба охотно уступали себя ВОХРе.

Стрелки были довольны– и дешево, и сердито. Женщины тоже не жаловались, где ещё на женской зоне урвёшь бабьего счастья. Так что интересы были соблюдены.

Но тут случилось непредвиденное. Пришла этапом молоденькая москвичка. Красивая как картинка, пела в каком то варьете.

Вся ВОХРа на неё и запала, все перепробовали.

Через четыре недели у стрелков появилась сыпь. Врач поставил диагноз- сифилис.

Где певичка подхватила эту заразу неизвестно. Может быть от кого то из кавалеров, может в во время торопливой случки в Столыпине. Но замять эту историю не удалось.

Всю ВОХРу судили военным трибуналом и по статьям за контрреволюционный саботаж и дезертирство приговорили к расстрелу, но с заменой штрафной ротой и отправили на фронт.

Ахтямова за мусорское прошлое в роте сторонились. Коме того он был ещё и куркулём.

Но оказался любителем азартных игр. Спирт решили закатать в картишки.

Играли в траншее на перевёрнутом снарядном ящике, заменявшем стол. Клёпа поставил на кон бритву, Стеблов- сухой спирт.

Выиграл Клёпа.

В картонной коробочке оказались какие-то серые твёрдые таблетки с неприятным запахом и складная металлическая подставка.