Штурмуя Лапуту

— Кое-кто еще и вопил в голос — «ой, шмондец будет».

— Что за инсинуации?! Не было никакого «ой», я просто констатировала наше текущее положение.

— Посадка в сложных условиях еще не совсем отработана. Подъемная сила у нас увеличилась, вес остался тот же…

— А я вот говорила — догружать надо! А ты к гитаре прицепился. Серьезнее балласт брать нужно.

— Ну, там в клубе еще фортепьяно было.

— Уксик, ты тут дискутировать собрался или все же ужинать пойдем? Жрать же охота.

Замаскировав в кактусах дельтаплан, воздухоплаватели уже пешим порядком взобрались на стену.

— М-да, как говорится, вообще не Рио-де-Жанейро, — резюмировала Профессор, озирая нагромождение разновысоких, но удивительно одинаковых черепичных крыш. — Обрати внимание — морепродуктами даже не пахнет. Захолустье какое-то.

Укс пожал плечами, в общем-то, вполне соглашаясь. Город производил невеселое впечатление, хотя размахом был не очень-то захолустным. Довольно крупный городок.

В поисках удобного спуска воздухоплаватели прошли по стене. Груды каменных ядер, котлы для смолы и связки грубых арбалетных стрел, хранящиеся у парапета, подсказывали, что город готовится к осаде. Правда, котлы были пыльными, а стрелы порядком рассохлись. Видимо, давненько здесь осады ждут.

Партнеры спустили вниз. Лучше не стало — под стеной густо и резко воняло. И даже вполне понятно, чем именно.

— Вот дерьмища-то! — возмутилась Лоуд, зажимая нос перепончатыми пальцами. — А я, между прочим, босая. Град наверняка Сортирбургом именуют или Сант-Гуаносом.

Подальше от городских стен человеческих отходов стало меньше, поскольку потянулись ограды скотских загонов и крепко понесло навозом. Заморосил дождь. Людей по-прежнему не встречалось, лишь изредка доносились смутные голоса. Ну, как голоса — обрывки грубой и унылой ругани.

— Кажется, я этот мир знаю, — задумчиво сказала Профессор. — Он сугубо режиссерской трактовки, долгостройный и чрезвычайно полнометражный, без щадящих антрактов и буфетов.

— На театр вообще не похоже.

— Так чисто киношное восприятие. Слышишь — матерятся на два тона, явная студийная озвучка, старательная, но принципиально гнусавая. И все в монохромных тонах, с преобладанием коричневатых. Реальность, невыносимо воздействующая на подсознание драматургической композицией, глубиной культурных наносов и тинной цепкостью утопически рационализирующих клоповидно-чесоточных подтекстов. Вот нас угораздило.

— Может, вернемся? Аппарат мы не разбирали.

— Это мы правильно, предусмотрительно. Но нужно как минимум поужинать и узнать, когда контрабандисты прибудут.

Укс подумал, что насчет ужина — спорно. Траванешься в таком чудном городке в два счета, даром что желудки воздухоплавателей ко всему привычные. Но насчет контрабандистов Лоуд права — единственная путеводная нить наверх, к просвещенной Лапуте.

— Так каким вариантом работаем? — уточнил пилот.

— Какой же тут выбор? Цепляй ошейник, Хозяин. Будем изображать «собаку палкой бей!», иное здесь вряд ли на бис воспримут. Ну и сыграешь что-то нейтральное. Нам много-то не надо, на пару мисок похлебки наскрести и хорош.

Устроились у какого-то кабака — здесь уличные крыши смыкались над головой, было относительно сухо. Из заведения пахло кислым пивом, пережаренным мясом, правда, и свежим хлебом тянуло — относительно аппетитно. Укс перебирал струны, наигрывая «Где эта барышня, где этот дом», Профессор, натягивая поводок, кланялась прохожим и сглатывала слюну. Ну, это она сама виновата — нужно было на Большом Гэсе перекусить, Укс там хоть позавтракать успел.

Прохожие не останавливались — поглядывали на лицедеев, кое-кто бросал на разостланную тряпицу медную монетку, но потом поспешно проходил мимо, даже ускорял шаг. Горожане тоже были «монохромными» — в темных обносках и лохмотьях, сплошь сутулые или нездорово толстые. Исключение составляли монахи — в относительно добротных рясах из серой шерстяной ткани, как на подбор крепкие, подпоясанные ремнями с оружием. Эти смотрели высокомерно, если не сказать, что с презрением. Кстати, Укс впервые видел монахов с армейскими знаками различия — на плечах слуг божьих красовались матерчатые погоны — не особо единого образца, но с четкими диагональными нашивками и зигзагами. Попадались и представительницы воинствующего ордена — прошла монахиня гвардейского роста, даже в рясе вызывающе стройная, с бедрами, эффектно охваченными ремнями, отягощенными длинным мечом-полуторником. Капюшоном низко надвинут на красивое злое лицо. Глянула на музыкантов с омерзением, цыкнула-сплюнула, снайперски угодив плевком прямо на медяки.

— Да что за мир такой? — заворчал Укс, пользуясь тем, что улочка практически опустела. — Я эту упомянутую трактовку вообще не понимаю, но уже тянет грязно богохульствовать и монашек зверски осквернять. В смысле, наоборот: зверски богохульствовать и грязно осквернять.

— Не-не, данная монашка — это наносное, не этой трактовки. Это мы образ голодной во всех смыслах Светлоледи сюда случайно привнесли. Не вздумай с этим смысловым мороком связываться, — шепотом предупредила Профессор. — И вообще хватит напрягаться. Чуждо наше искусство этому затрактованному миру. Собирай денежки, на миску должно хватить. Пожрем и сваливаем.

Насчет искусства Лоуд была не совсем права — судя по физиономиям, припавшим к стеклам изнутри в мутных ближайших окнах, гитара вызывала большой интерес. Но традиции уличных концертов здесь явно не было.

Укс собрал медяки, Лоуд старательно покланялась окнам. Зашли в душный кабак. Здесь было почти пусто. Сходу подскочил хозяин, редкобородый, с бельмом на левом глазу. Оскалил в угодливой улыбке гнилые зубы:

— Рагу прикажете подать, господин лицедей?

— Его. Двойную порцию.

Укс сел за липкий стол, Профессор, чуть слышно бормоча непечатное, устроилась внизу у лавки. Суетливо подскочила официантка. Имелась уверенность, что зубы у нее окажутся такие же гнилые. Нет, не угадал. У красотки передних зубов вообще не было, торчали два корня-пенька — это в пару к мощным чирьям на щеке. К счастью, официантка кокетничать не вздумала, брякнула миску и сразу попятилась от зверя.

— Что-то я уже и есть не хочу, — пробурчал Укс, помешивая деревянной ложкой жидкое, но горячее рагу.

— Мне давай, — шепотом потребовал мало-дрессированный зверь. — И не обращай внимания на реалии. Режиссерский замысел намного шире и глубже зрительного ряда, и этой… обонятельной ауры. Я тебе потом объясню, я критику читала.

— Не обязательно объяснять, в целом я понял, — заверил пилот, ставя миску на лавку.

Профессор принялась лакать, в довольно естественной зверской манере, начав с хрящиков…

Громыхнула дверь. Ввалился монашеский патруль.

Укс понял, что события ускоряются. Лоуд тоже поняла, и активизировала процесс питания.

Один из монахов остался у двери, второй прошел в сторону кухни. Двое оставшихся неспешно направились к столу лицедеев. Все четверо были не особо молоды, крепкие, в помятых обношенных рясах. Никаких дурацких алебард, только дубинки в руках — этакие убедительные дубинки, средней длины, массивные и с набалдашниками, тоже вполне обношенные-испытанные инструменты.

— Ты на улице богохульствовал? — сходу спросил старший монах.

— И в мыслях не имел! — заверил Укс. — Играл музыку слегка, не отрицаю, очень кушать хотелось.