Шведский стол

«А вот я сейчас приду домой, приведу себя в порядок и отправлюсь к председателю. Приглашу Галю в кино! А почему бы и нет? Здесь же все в кино ходят, сеансы в восемнадцать ноль-ноль и девятнадцать сорок пять…» – неожиданно заявил себе Калле, после чего решительно поднялся и энергичной, хоть и слегка неровной походкой двинул к поселку.

Баба Вера была на месте. Поджидала его у самых дверей:

– Слышь, Колька, Галька-то председателева в этот, как его, в лагерь пионерский сегодня уехала. На Азовское море! У ей же лето-то ить последнее, на будущий год школу кончит, в институт, верно, отдадут. Аж в Москву, как Сашку-то их, среднего. Или в область, там их старший сын учился…

В этот вечер Калле пришел к Вислому ручью раньше обычного, еще засветло. На мосту, в его любимом месте, удила рыбу похожая на баранку старушка – коричневая, маленькая, сухая, но очень крепкая на вид. Ее волосы и лоб покрывал по-пиратски повязанный черный платок, который – как это часто случается у пиратов – немного съехал в сторону, обнажив одно загорелое ухо с круглой серебряной серьгой. В большом звонком ведре у ситцевых ног рыбачки билась в истерике маленькая перламутровая рыбка, обманом выуженная из Вислого ручья.

Калле вспомнил свой тайный, десятилетней давности вояж в Копенгаген, из которого так не хотелось возвращаться домой… И неожиданно охватившую его радость, когда он – нехотя! – но вернулся…

На обратном пути он зашел к председателю – сообщил, что хочет срочно съездить в Швецию. Еще на курсах в Стокгольме Калле говорили, что, раз в три-четыре недели он сможет прилетать домой на выходные. Для этого он должен сообщить руководству колхоза дату ближайшего предполагаемого отпуска, а колхоз обязан организовать доставку сельхозспециалиста в посольство Швеции в Москве, которое в свою очередь позаботится об авиабилете и прочих дальнейших деталях.

– Ты, Калле Густавссон, прямо без ножа меня режешь! – заявил Петр Григорьевич в ответ на его просьбу. – Одного-то я тебя отпустить права не имею – тебе же до Москвы положено два сопровождающих! А где я, спрашивается, их возьму? Ты на календарь смотришь? Сейчас же время самое горячее, каждая пара рук наперечет! У меня и так план срывается, а тут еще ты со своим отпуском… Ты когда конкретно ехать-то хочешь?

– Я могу прямо завтра, – тихо ответил Калле. Ответил несмотря на чувство вины, возникшее у него после слов председателя.

– Ладно, ничего я тебе, парень, не обещаю. Дела у меня в колхозе есть поважнее твоих капризов, но завтра с утра попробую позвонить в горком комсомола Виктору Дубовенко – ты его знаешь, он тебя сюда вез вместе с нашим Сергеем. Если они там придумают что-нибудь, так и попутного тебе, как говорится, ветра! А не придумают, так придется тебе подождать с неделю-другую, пока у меня люди в механическом не освободятся…

Калле вышел из председательского дома расстроенным. Смысл услышанного он понял не до конца. Нет, то есть суть он, конечно, уловил, но при чем здесь были, к примеру, «капризы» и «попутный ветер»? И потом, они все-таки отправят его в Москву или нет? И если отправят, то когда? Ведь он уже отработал почти три недели. Подождать еще неделю – это еще куда ни шло. Но две – это уже слишком! К тому же это противоречит договору! В договоре ясно сказано, что он имеет право на отпуск раз в три-четыре недели! А не в пять!.. Простое огорчение постепенно превращалось в сложную злость. Погода явно портилась – сверху падали редкие и тяжелые капли и, обещая нешуточный ночной ливень, шумели деревья. Калле шел по темной улице, сердито пиная ногой бутылку из-под вездесущей пол-литры, а ехидный «попутный ветер» в спину нагловато гнал его в далекую и родную Швецию, где свято соблюдаются все договора…

Ночью ему снился энергичный смычок и старая скрипка, густо-коричневая, как кирпич родительского дома. На скрипке играла разноцветная Галя. Смычок с отчаяньем самоубийцы нырял куда-то за Галину спину, но тут же возвращался, неся с собой испуганную и непривычно быструю мелодию шведского гимна, которая в какой-то момент незаметно превращалась в популярную советскую песню про желтые листья, которые кружатся над городом. Безжалостно избиваемые дождем оконные стекла дребезжали, привнося в сон ощущение тревоги и хрупкости.

Удивительные свойства продукта Таньки Нечипоренки товарищи по работе явно преувеличивали – следующим утром, едва открыв глаза, Калле поморщился от боли и почувствовал как в голове у него громко заработал трактор «Ивановец». Испуганное ночным дождем солнце пряталось, а белое непрозрачное утро было похоже на прокисшее молоко.

– Ну как оно? – поинтересовался Сергей, когда Калле наконец доплелся о работы. И не дождавшись ответа, продолжил: – Видок у тебя, Колька, конечно, не очень! Видно, что привычки нет, но не боись, за обедом хряпнешь опохмелку и будешь, как огурец! Кстати, слышал, мы с тобой сегодня в поле не работаем. Хутор за Вислым ручьем знаешь? Так там наводнение. Председатель велел два трактора с нашей бригады туда на помощь отправить, вот Михалыч нас с тобой и определил…

До хутора они добрались лишь к обеду. Колеса то и дело увязали в размокшем грунте, трактора по очереди глохли, и им приходилось вытаскивать друг друга на буксире, уворачиваясь от плевков коричневой жижи, целившихся прямо в лицо. Мысль от том, что, когда они наконец прибудут на место, им придется продолжить таскать что-то из грязи, – эта мысль парализовывала, и люминесцентная синь глаз на чумазом лице шведа превращалась в тускло-серый усталый алюминий, из которого были сделаны столовые приборы полевой кухни.

Но им повезло – на хуторе выяснилось, что почти все спасательные операции уже выполнены силами прибывших вовремя – коровник разобран и перенесен на сухой участок, дощатый настил у дома построен, затонувший мотоцикл вытащен из воды. И только на соломенной крыше какой-то хозяйственной постройки, которая наполовину ушла под воду, сидела бабушка в обнимку с козой. Над ними кружил небольшой вертолет, и из кабины пилота через мегафон лилась сердитая быстрая речь, в которой Калле распознавал множество хлестких слов и словосочетаний, освоенных им во время пути на хутор.

– Нет, милок, я уж без козы никак, я уж без козы с места не сдвинусь, куда ж я без козы-то… – громко кричала бабушка, когда вертолет отлетал чуть в сторону. И ее непокрытые седые волосы и белая шерсть козы, вставая дыбом, уносились вслед за пропеллером…

– Ну что, орлы, явились! Главное, как всегда вовремя! – поприветствовал их оказавшийся на месте председатель. Сергей начал сбивчиво оправдываться, рассказывая об их собственных неурядицах и жалуясь на плохие дороги и «раздолбанную» колхозную технику. Но Петр Григорьевич только рукой махнул:

– Да ладно, всегда причины найдете! Не понос, так золотуха! А то, что польза-то от вас известная, это и так все знают! – От этих слов Калле стало очень обидно. Они же действительно не виноваты, что дороги на полметра дождем размыло и что двигатели у тракторов ни с того ни с сего глохнут! Им самим было плохо! Им самим необходимо сочувствие! Острое желание так или иначе, но выразить председателю протест, снова зажгло в глазах Калле потухшие было лампочки. Он принялся мысленно подбирать слова, но Петр Григорьевич его опередил: – А насчет тебя я договорился с райкомом. В виде исключения они разрешили обойтись одним сопровождающим. С тобой поедет Харченко, корреспондент из районной газеты. Поезд из Вологды сегодня в двенадцать ночи. Машину я вам дам, так что давай дуй в общежитие, собирайся! Да смотри не забудь чего!