Шведский стол

Дома же в городе по большей части скучные, из белого кирпича, обычные современные коробки. Живут здесь в основном сотрудники Жаславского мебельного комбината на десять тысяч рабочих мест – народ простой, в меру пьющий, работящий, засадивший крутобокой картошкой всю ближайшую пригородную буколику.

Единственное, что сохранилось в Жаславле от старых времен – это небольшая католическая церковь, бывший костел Святой Девы Марии, построенный в середине XVIII века, во времена, когда в Жаславле хозяйничала остробородая шляхта. Церковь стоит на пригорке, и ее строгий белый силуэт с удивленно вытянутыми узкими окнами, рыжей черепичной крышей и чудом сохранившимся крестом на колокольне виден издалека – так что какая-нибудь романтическая душа легко настраивается на волну трехсотлетнего прошлого, когда жизнь здесь текла чинно и размеренно, со слегка шипящей польской сдержанностью, а безумные цвета, звуки и ритмы давно искорененного язычества возвращались только четыре раза в год – на ярмарках, разрешение на проведение которых граф Пшздецкий получил лично у императора…

Впрочем, на закате социализма все эти воспоминания звучали так же, как звучит слово «филиокве» – таинственно, непонятно, смутно-ностальгически и бесконечно далеко. Усиливая загадочность, в канун весеннего половодья у подножия церковного холма иногда откуда ни возьмись появлялись странные черепки – обломки каких-то сосудов и темно-зеленых, водопроводного цвета изразцов с изображением чьих-то голов, рук, копыт и крыльев. Но партийному руководству района едва хватало времени для того, чтобы следить за выполнением и перевыполнением съездовских планов, так что проведение археологического исследования территории откладывалось из года в год. И только местные девчонки с жесткими капроновыми бантами в тугих косичках приходили за черепками регулярно – потому что реликвии отлично скользили по асфальту, и ими было очень удобно играть в классики…

В церкви располагалось профессионально-техническое училище. Он работал здесь освобожденным секретарем комсомольской организации. От жизни он твердо намеревался добиться многого, несмотря на то, что его возможности ограничивались еврейской национальностью отца – так ему казалось. Но при этом он вовсе не был сионистом и не считал, что положение евреев в Советском Союзе совершенно безнадежно. «Просто зеленый свет светофора как-то быстрее гаснет, если улицу переходит еврей!» – объяснял он сущность национального вопроса знакомым и кокетливо улыбался. Конечно, все это было немного обидным, но он утешал себя Дарвиным – ведь оказавшись в более жестких условиях существования, особь закаляется, учится ловкости, быстрее и выгоднее приспосабливается! Смог же отец – вопреки пятой графе – стать главным инженером мебельного комбината! И он сможет. Правда, лавры какого-нибудь ответственного технаря где-нибудь в провинции как-то не очень прельщали. Хотелось большего – скажем, поступить в МГИМО или на факультет управления плехановского института народного хозяйства, осесть в Москве, сделать карьеру, ездить за границу… Отцовские полномочия растворялись уже где-то на полпути к столице, так что рассчитывать нужно было только на себя.

Заканчивая школу и получая паспорт, он решил взять русскую фамилию матери. Понимал, конечно, что это вовсе не избавит его от всех вероятных осложнений, но все-таки. А двигаться к бисквитам решил по комсомольско-партийной дороге. Отец устроил его инструктором в горком комсомола, но через несколько месяцев он решил уйти оттуда на освобожденную комсомольскую работу в самое крупное в городе ПТУ. «Близость к народу» всегда рассматривалась как благоприятный для карьерного роста фактор, и на какого-нибудь ответственного за чужие судьбы функционера это могло произвести весьма выгодное впечатление. К тому же он не лишен был эстетического вкуса – понимал архитектурную ценность костела, и ему было приятно ощущать себя там хозяином.

К работе он, впрочем, относился ответственно – проводил политинформации и митинги, готовил представителей на всевозможные городские слеты и форумы, устраивал конкурсы «лучший по профессии», награждал, осуждал, поощрял, предупреждал… А по субботам устраивал дискотеки под музыку из утвержденного горкомом списка. Среди «согласованных» коллективов была его любимая группа «Smokie». Ответственный за идеологию второй секретарь, правда, велел называть ее «Курящие», и он строго следовал райкомовской инструкции. Хотя, какая разница, как называть, – главное, что пели они хорошо! И белые пятна светомузыки – цветные фонари никак достать не удавалось – прыгали под церковными сводами, как яйца в кастрюльке…

Его кабинет располагался в бывшей алтарно-престольной части, куда в прежние времена по праву входили только священники, а без прав – церковные крысы. Всевозможные срачицы, плащаницы, индитии и антиминсы заменили вымпелы и мощное переходящее знамя победителя соцсоревнования. Знамя было мохнатое, красно-бурого цвета, который раньше называли пюсовым или цветом мечтательной блохи. Правда, несколько пыльный вид гастролирующей социалистической реликвии намекал на то, что в последнее время «переходит» она не очень часто.

Социализм между тем агонизировал. Его приняли в партию именно в тот день, когда он понял, что долгожданное членство очень скоро потеряет всякий практический смысл. И действительно, после недолгого периода всеобщей растерянности жизнь начала стремительно меняться. Профессионально-техническое училище однажды превратилось в колледж. Комсомольские лидеры неожиданно заговорили о милосердии, благотворительности и религии, а их городской комитет преобразовали в «Фонд культурного и исторического наследия».

Какое-то время он чувствовал себя проигравшим – ведь партбилет и рекомендации больше не позволяли поступить в МГИМО вне конкурса, так что «бисквиты» снова оказались столь же недосягаемы, как и несколько лет назад.

Впрочем, вскоре он сориентировался, сообразив, что, как бы ни складывались обстоятельства, главное – находиться поближе к белой церкви. Она же была самой весомой материальной частью местного «исторического наследия», капиталом, с которым явно можно будет провернуть что-нибудь выгодное. Он убедил в этом директора «колледжа», и они вдвоем зарегистрировали кооператив, выступив в качестве его основных учредителей. В уставе расплывчато указывалось, что основным видом деятельности кооператива является разнообразная хозяйственная и культурно-просветительская деятельность в городе Жаславле.

«Это ты правильно решил, – ядовито заметил отец, услышав о его планах. – Паперть, она всегда прокормит…» Но он на отца не обиделся – знал, что, во-первых, в глубине души тот не простил ему смену фамилии; а во-вторых, что отцу сейчас нелегко – новый директор мебельного комбината, модернизируя производство, вынудил старого главного инженера уйти на пенсию, отец теперь с трудом привыкал к бездеятельности и отсутствию подчиненных, с ужасом понимая, что вместе со старостью надвигается бедность.

Он же твердо решил возродить костел и каким-то образом стать в нем главным. Правда, пути осуществления этих планов как-то пока не вырисовывались. Устраивать в церкви музей было опасно – в областном комитете культуры сидели сплошные акулы, которым только дай – ни кусочка от этого пирожка никому не оставят! Возобновлять в здании службу тоже было как-то боязно. То есть он, конечно, знал, что религия приносит неплохие доходы – и моральные, и материальные. Вопрос заключался в том, чтобы не дать прибыли уплыть в чужие руки. В потайные карманы, спрятанные в складках сутаны. Или рясы. Мысленно он даже примерил на себя что-то такое длинное и черное. А что – ему бы пошло! Но поразмыслив, снова «переоделся» в светское: во-первых, неизвестно, где на этих священников учат; во-вторых, даже если он выяснит, где и туда поступит, то бог знает, что может произойти за то время, пока он будет получать образование. А действовать нужно было немедленно! Конечно, если бы можно было купить диплом… Сейчас многие так поступают… Но с поповской профессией этот номер не пройдет. Вот инженеру с каким-нибудь там сопроматом было бы проще – сопромат даже настоящие студенты забывают сразу после экзамена! А все эти писания, предания поп действительно обязан знать…

Требовалось срочно придумать что-нибудь социально значимое, приличное, в духе времени и с уклоном в благотворительность – словом, «околоцерковное». И тщательно разработать систему контроля за деньгами. С этими зыбкими намерениями он записался на прием к областному архиерею. Оказалось, что у того были специальные часы приема по личным вопросам, а посетителей регистрировал сторожевого вида секретарь. Это его почему-то обнадежило.

Смутную суть своего «личного вопроса» он излагал по-комсомольски – многословно, цветисто и нечетко. Про учащихся ПТУ и возрастающую роль религии в воспитательном процессе, про памятник архитектуры и желание сделать для людей что-нибудь доброе, про зарегистрированный кооператив, про материальные сложности в системе образования и сокращение финансирования… Большой бородатый человек в черном слушал молча, смотрел внимательно, а потом перебил: