Сибирский папа
Шрифт:
– Так смотря что и как продавать! – усмехнулся отец. – У меня же есть мозги.
– И ты доволен собой?
– Да, абсолютно. Сказал бы мне кто двадцать лет назад, когда я, как ты, учился на втором курсе, что вот так всё сложится… Но мы прекрасно живем, пять раз в году летаем на море или в горы, у нас много свободного времени, чтобы просто жить. Понимаешь?
Я нехотя кивнула. Ведь «понимаю» – это еще не значит, что я согласна.
– Так кто прав? Я или твой отчим, который держит вашу семью на грани нищеты?
– Откуда ты это знаешь? – как можно спокойнее спросила я.
– Знаю, – четко
Я пожала плечами:
– У меня всё есть. И у нас хорошая семья. И никакие мы не нищие. Мы тоже на море ездили – странный вообще критерий… Папа… ну в смысле – мой папа… то есть… – Я взглянула на своего настоящего отца.
Он легко кивнул.
– Мой папа всегда подрабатывает, причем по профессии. У меня хороший телефон, хороший компьютер, я нормально одета. Мы ходим в театр. Едим орехи и фрукты, и мясо… – Я остановилась, потому что мне самой не нравилось, что я как будто оправдываюсь перед ним. За что?
– У тебя есть своя машина?
– Нет.
– Почему?
– Она мне не нужна… – не очень уверенно сказала я.
– Ладно, – кивнул мой отец, – допустим. Твоя мать и ее муж – счастливые люди. Они с головой в своей науке, причем настолько с головой, что, съев тертую морковку и съездив на турбазу, они счастливы.
– Ну да…
– Но ученых – одна стотысячная от всех живущих людей на земле или еще меньше. С наукой у меня не сложилось – не потому что ума меньше, чем у Вали и Вадима, просто не сложилось – я тебе рассказывал, какая здесь была ситуация. Я мог работать учителем физики, возможно, преподавать в техникуме, но я не стал, потому что чувствовал, что моя жизнь проходит впустую.
– А сейчас не чувствуешь?
Папа усмехнулся:
– Наоборот. Я полностью доволен своей жизнью. Я, кстати, художникам помогаю. Нахожу талантливых и помогаю. Посмотришь у меня дома картины, можем съездить к одному самородку, хочешь? Очень интересный человек. Познакомишься с ним, поговоришь. Да?
Я неуверенно кивнула, кляня себя. Куда девалась моя обычная смелость? Я словно не в своей тарелке, не могу быть собой обычной. А какая я обычная? Я с Геной – одна, с Кащеем – другая, с мамой и папой, скорее всего, – третья.
Отец улыбнулся, погладил меня по плечу, которое не болело.
– А еще у меня есть ты! Так на меня похожа. Гораздо больше, чем на Валю. Не вижу в тебе матери. В первый момент показалось – взглянула так знакомо, с вызовом… Но больше ничего нет общего. Смелая, разве что. А внешне – как будто ты только моя дочь.
Я не нашлась, что ответить на этот сомнительный комплимент, промолчала, чувствуя, что как-то предаю этим маму, но на самом деле просто не знала, что сказать. И еще я не знала, что я так похожа на него. Вот откуда у меня большие серые глаза, откуда мои брови светлой щеточкой, и ровный нос, и подбородок с ямочкой… Вообще я похожа на Вадика, все ведь всегда это говорят, те, кто не знает, что он мне неродной… Какое неприятное слово. Как мой родной и любимый папа может быть мне неродным? А этот незнакомый и чужой – родным… Русское слово «родной» –
такое глубокое, многозначное.А если серьезно, чем я могу быть похожа на папу, на Вадика то есть? Мимикой? Похожесть – это относительное понятие. Кто на кого из родственников или, скажем, из животных похож… Вот Кащей похож то на вкрадчивого лиса, то на опасного змея, то на уличного кота-бродяжку, ободранного, очень злого и осторожного, а то на домашнего Ваську-гуляку – чаще всего именно на него. Трется-трется возле ног, а потом, глядь, а его и след простыл. Придет через пару-тройку дней голодный, нагулявшийся, пройдет, не спрашивая разрешения, на свой диван… Мысли мои скатились на Кащея, и я отвлеклась.
– Не слушаешь меня? – спросил отец как будто без обиды.
– Отвлеклась, извините, – кивнула я.
– Невозможно, чтобы ты продолжала называть меня на «вы».
– Выскакивает, не привыкла пока.
– Привыкай. Послушай, Маша… – Он протянул руку и погладил меня по щеке. – Всё так сложно, и я даже не знаю, что можно тебе рассказать, ведь я не знаю, что рассказала тебе мать.
– Ничего.
– Ничего?
Я кивнула.
– Лучше бы она сама рассказала.
– Почему? Ты сделал что-то очень плохое?
– Я? – искренне удивился отец. – Я нет. Просто то, что произошло… Это было так невероятно, особенно если учитывать, каким еще ребенком Валя была…
В зал вышел Вартан, который уже несколько раз выглядывал из открытой кухни, где работали два молодых повара, а он им что-то говорил, энергично жестикулируя. При желании посетители могли видеть, как готовятся блюда. Оттого что плита была в зале, он был наполнен такими сильными ароматами, что я была уверена – они останутся и в волосах, и на одежде.
– Как долма? Нравится? – спросил Вартан, неспешно подходя к нам и улыбаясь во весь рот.
Почему-то мне казалось, что именно сегодня ему совсем не хотелось улыбаться, может быть, я это всё придумала, из-за своего настроя и всей непривычной для меня обстановки. Пока Сергеев разговаривал с Вартаном, я быстро написала ответ папе, который уже несколько раз звонил, раз десять писал «Как ты?» А ведь мог бы и забыть про меня, в Москве обо мне такой заботы обычно нет. Но я редко уезжаю из дома, а так далеко – вообще первый раз.
«Всё нормально!» – написала я ему.
«Маша, в Яндекс-новостях написано, что активисты вашей экологической конференции подрались с местными националистами. Это правда? И какие там националисты?»
«Русские! – ответила я. – За Ррру-усь-матушку! Против всех остальных и здравого смысла».
«Значит, правда. А почему ты не отвечаешь по телефону?»
Я с сомнением взглянула на Сергеева, встала и отошла в сторонку, к окну. Два плохо выглядящих человека, договаривавшиеся о чем-то за столом, напряженно посмотрели в мою сторону. Значит, о таком договариваются… специально пришли к Вартану. Сюда, видно, лишних людей не пускают. Совсем случайные не зайдут – уж очень обшарпанный фасад у заведения. А еда вкусная. И внутри темно, но уютно, как в доме у какого-нибудь горского князя в шестнадцатом веке.